Особое место в законодательстве Петра занимает Устав о наследии престола от 5 февраля 1722 г., и связанная с ним ученая мотивировка, «Правда воли монаршей», составленная по указаниям Преобразователя Феофаном Прокоповичем, когда-то примеченного царем в Киеве по его хвалебной речи в честь Полтавской победы, выписанного в Великороссию и вознесенную на псковскую архиепископию. Устав представляет ту особенность, что он был вызван не войной, не назревшими потребностями эпохи, а обстоятельствами семейной жизни, и даже, сказать точнее, заботой о последующей судьбе реформ.
Следуя уже однажды высказанной мысли: «Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный»20 Пётр своим именным отменяет не только право первородства, но и право кровного наследования престола, подобно тому, как по указу о единонаследии родители могли передать недвижимое имущество достойному наследнику, «хотя и меньшему, мимо больших, признавая удобнаго, который бы не расточал наследства»21. Этим самым Пётр уравнивает права родного внука, Петра Алексеевича, единственного наследника по мужской линии с любым человеком, «дабы сие было всегда в воле Правительствующего Государя, кому Оный хочет, тому и определит наследство»22. Написанная по этому поводу «Правда воли монаршей» была проникнута общей идеей оправдания деятельности Петра, как обновителя России, что, однако не встретило сочувствия у современников; за 4 года не разошлось и 600 ее экземпляров; а вскоре значительно падает и авторитет Феофана Прокоповича, сблизившегося с Бироном и нашедшего в Тайной канцелярии опору против своих политических и литературных врагов.
Наряду со всеми преобразованиями Пётр не мог упустить из вида наиболее важную сферу жизнедеятельности человека, а именно, непосредственно, веру и церковную организацию, так как состояние и того и другого не могло не вызывать желание к изменению. «Что тя приведе в чин священнический? Тоже, дабы спасти себе и инех? Никакоже, но чтобы прекормити жену, и дети и домашния Поискал Иисуса не для Иисуса, а для хлеба куса»23. Такими словами Дмитрий Ростовский изобличал современное ему духовенство, правда, не вполне правдиво упрекая его в забвении церковных обязанностей, но весьма метко подчеркивая кормленческий характер Допетровской церкви.
Русское духовенство, действительно, мало заботилось о поисках Иисуса, разумея под этим догматическое и нравственное учение христианства; о спасении себе и иных оно заботилось чрезвычайно усердно, только понимало путь к достижению спасения в строгом соблюдении обрядности, и скрытой идеализацией аскетизма и юродства. Искание Иисуса, хотя бы даже в рамках монастырской традиции, было уделом лишь немногих представителей Допетровской церкви, преимущественно тех, которые получили образование в Киеве или в других духовных академиях юго-запада и даже запада, подобно Дмитрию Ростовскому. Для него и для подобных ему такой путь искания Иисуса был тем идеалом, к которому должно было стремиться русское духовенство; в этом же направлении искания Иисуса русская церковь, только что порвавшая со старой верой и не получившая ничего взамен, кроме нововизантийской обрядности, должна была найти свою новую веру, отличавшуюся от прежней лишь тем, что идея перевоплощения в ней чуть больше, своей ученостью, маскировалась под Христа.
Старая церковная организация также мало подходила к условиям петровских времен, как и старая вера. Построенная на принципе экономической независимости церкви от государства и, по существу, представлявшая из себя систему кормления, она, выражаясь более точным и общим термином, носила чисто феодальный характер. Низшее духовенство смотрело на свои приходы и церкви, как на доходные статьи, которые оно получало от прихожан в кормлении за исполнение церковной службы. Нормальным правилом были, подтвержденные еще Стоглавом, приходские выборы; но обычный спутник кормленческой системы, симония (плата за посвящение), очень часто сводила выборы на нет: за 1520 руб. прихожане охотно представляли на посвящение епископу не наиболее достойного, а наиболее ловкого человека. Купившие церковную должность распоряжались ею, как «отчиной», продавали должности и «корчемствовали ими», то есть отдавали их в аренду. Нередко были случаи, когда священник владел двумя церквями, одной правил сам, другую отдавал в аренду; церковные должности сплошь и рядом передавались по наследству, даже делились между наследниками (делились доходы, службу правил кто-либо один). Системе кормления снизу соответствовала система кормления сверху. Епископы кормились с вотчин, принесенных к архиерейским домам, десятинным сбором и «благословенною гривной» с приходского духовенства и судебными пошлинами с духовенства и подсудных им церковных людей. Во владении епископов и монастыре были даже целые торговые слободы, приносившие им большие доходы. Экономически церковь была совершено самостоятельна. Особые привилегии, судебные и податные, делали из нее государство в государстве.
Соединяя последнее с папскими воззрениями некоторых иерархов церкви, последователями Николая, хотя они и участвовали в его низложении, наводило на определенные мысли о целесообразности существования конкурентной царю фигуры. С другой, утилитарной точки зрения, непосредственно вопроса веры, патриаршество порой напоминало немощного предводителя церкви, который был не в состоянии сдвинуть глыбу русского невежества, для чего светская власть, своей энергией постоянно пыталась эту систему расшевелить; начиная с Грозного приводила церковь, ее культы, в более-менее, упорядоченное состояние. А оказавшись в протестантском окружении, и ведя культуру (в широком смысл) этого общества, у Петра не могло не появиться желания подвинуть православие к протестантскому, но в традиционных ему внешних (православных) формах, из которого больше всего бросались в глаза факты неимения главы церкви и отсутствие монастырей. Первое будет заменено специально созданный по вопросам церкви совет, с подчинением светской власти, смысл и важность второго момента Пётр, судя по всему, так и не осознал, уяснив лишь ту идею, что с интересами монастырей можно считаться меньше всего, что в целом, только должно было их возвращать, по мнению Петра, в изначальное предназначенное для них состояние трудовых аскетических будней. «Монастырские с деревень доходы употреблять надлежит на богоугодныя дела и в пользу государства, а не для тунеядцев. говорил Пётр. Старцу потребно пропитание и одежда, а архиерею довольное содержание, чтоб сану его было прилично. Наши монахи зажирели. Врата к небеси вера, пост и молитва. Я отыщу им путь к раю хлебом и водою, а не стерлядями и вином. Да не даст пастырь Богу ответа, что худо за заблудшими овцами смотрел»24.
Тенденция, так или иначе, влиять на церковь прослеживалась уже в предыдущих царствований. Так при Алексее Михайловиче в связи с Уложением 1649 г. был учрежден Монастырский приказ, для того, чтобы «делать суд во всяких истцовых делах на митрополитов, архиепископов, епископов, их приказных и дворовых людей, детей боярских и крестьян их, на монастыри, на архимандритов, игуменов, строителей, келарей, казначеев, на рядовую братию, монастырских слуг и крестьян, на попов и церковный притч», то есть на всех духовных и церковных людей, кроме патриарха и его окружения. Но на практике Монастырский приказ не ограничился только судебными функциями. Он стал орудием царской власти для использования церковных учреждений и земель в пользу государству. Приказ производил экстренные сборы с церковных вотчин на расходы, «куда царь положит», и требовал наряды ремесленников для «приказных царских дел» и наряды служилых людей. Другая мера, проведенная тем же Уложением, отменяла также привилегии церковных и монастырских слобод; она оставалась в силе даже тогда, когда Монастырский приказ был уничтожен собором 1667 г. Само упразднение Монастырского приказа было ничтожной уступкой царя, в сравнении с победой над Никоном, к тому же дела Монастырского приказа были переведены в Приказ Большого Дворца, по большей части, светское учреждение, хотя и зависело до некоторой степени от патриарха. Поэтому Пётр не стал новатором в стремлении влиять на церковь, но он лишь завершил за полстолетия начавшийся до него этот процесс.
Историк С. Соловьев освещает церковное состояние петровского времени следующим образом: «Сознав зло и при этом не обнаружив силы, достаточной для его искоренения, духовенство необходимо отрекалось от права на это искоренение в пользу другой силы Общество имело право требовать, чтобы духовенство, учительное сословие, взяло на себя почин в этом деле и руководило других; но и это требование осталось неудовлетворенным»25.
В 1700 г. умер патриарх Адриан, весть о чем Пётр получил под Нарвой, где находился тогда с войском. Вслед за известием и смертью патриарха, царю пришло письмо от известного прибыльщика А. А. Курбатова. Он рекомендовал Петру, до времени обождать с избранием нового патриарха, а также «для надзора же за всем и для сбора домовой казны надобно непременно назначить человека надежнаго: там большие беспорядки учредить особливый Расправный Приказ для сбора и хранения казны, которая теперь погибает по прихотям владельцев»26 Руководителем нового приказа Курбатов рекомендовал назначить боярина или И. А. Мусина-Пушкина, или стольника Д. П. Протасова, местоблюстителем Холмогорского Афанасия.
Предложения Курбатова соответствовали общим настроениям царя по изменению церковного состояния. Еще в 16971698 гг. находясь в Англии, он интересовался как официальной церковью, так и сектантских ее частях. В беседе с Вильгельмом III Оранским ему даже советовали сделаться «главой религии», для полной монархической власти, на что Пётр все же осторожно замечал, что ее ведает в России высшая церковная власть. Вопрос коллегиального управления Петра заинтересовал, так как требовало сплочения людей и имело более стабильную деятельность и в 1698 г. он заказал в Англии специалисту Френсису Ли составить проект коллегии на случай введения их в Россию.
В целом следуя советам Курбатова, изменив лишь лицо местоблюстителя с более западническим направлением, 16 декабря 1700 г. Пётр издал указ, по которому Патриарший Приказ ликвидировался; все судебные дела, ранее подведомственные патриарху, распределялись по различным приказам; дела духовные о расколах, ересях и других «противностях церкви Божией» передавались Стефану Яворскому, митрополиту Рязанскому и Муромскому, который теперь был наименован: «Екзарх святейшего патриаршескаго престола, блюститель и администратор».
Стефан Яворский родился в 1659 г., происходил из православной шляхты, был уроженцем западноукраинского местечка Явора (близ Львова). Учился в Киевской академии, затем в католических школах (для чего на время стал, как тогда часто было принято, внешне униатом), Львова, Люблине, Вильне и Познани. По окончании учебы Стефан принял постриг в православной обители Киева, состоял профессором, потом и префектом Академии. В 1700 г., будучи игуменом Никольского Пустынного монастыря, он, вместе с другим игуменом, был послан Киевским митрополитом Варлаамом Ясинским в Москву к патриарху Адриану с просьбой поставить одного из них на вновь учрежденную Переяславскую кафедру (Переяславля южного). Проповедь Стефана при погребении фельдмаршала Шеина понравилась Петру, и он пожелал приблизить его к себе. Решение царя было встречено несочувственно в церковных кругах Москвы. Стефана называли поляком, обливанцем, латынником, поэтому он отказался от кафедры. Царь настоял на поставлении его митрополитом Рязанским, а затем назначил местоблюстителем.
24 мая 1701 г. указом было восстановлено учреждение существовавшее в царствование Алексея Михайловича: «ведать дом св. патриарха, домы архиерейские и монастырские дела боярину Ивану Алексеевичу Мусин-Пушкину; сидеть в патриаршем дворе в палатах, где был Патриарший Разряд, и писать Монастырским Приказом». Состав Монастырского Приказа был совершенно светским. Это было чисто гражданское учреждение, действующее наравне с другими приказами; а затем, в отличие от других приказов, уничтоженных после введения коллегий, в финансовом отношении подчиненный Штате-конторе, а по судебной части Юстиц-коллегии. Это соподчинение тоже было гражданским, независимым от какого бы то ни было вмешательства церковной власти. Наравне с прочими гражданскими учреждениями Монастырский Приказ находился под контролем Сената, обязан был исполнять указы Сената и представлять ему периодические отчеты о своей деятельности.
Главной функцией Монастырского Приказа, можно назвать секуляризацию церковного благосостояния. В ведение приказа были отданы все монастырские, архиерейские и патриаршие вотчины и оброчные статьи, в которых насчитывалось около 120.000 дворов. Вследствие этого монастыри и архиереи лишились права собирать какие бы то ни было доходы. Кроме того, были отменены все пошлины, налагаемые архиереями на подчиненный им низший клир. Церковь была, таким образом, лишена всякой экономической самостоятельности. Монастырский приказ, напротив, стал распределять все доходы. Все владения монастырей и духовных владык были поделены на две категории: доходы с одних, так называемых определенных, шли на удовлетворение нужд монастырей из расчета на каждого монашествующего, независимо от чина, по 10 рублей, и 10 четвертей хлеба в год; другие вотчины, «заопределенные», управлялись чиновниками, назначенными Монастырским приказом. Все доходы с этих вотчин поступали в казну. За первые 11 лет своего существования Монастырский Приказ перечислил в государственную казну свыше 1 млн рублей. Мало того, на прежнюю свободу церковных имуществ от всякого казенного тягла Приказ распространил все общегосударственные подати и повинности, кроме того, на них дождем сыпались запросные сборы и чрезвычайные повинности. «Канальный сбор» на сооружение Ладожского канала, «козловский сбор» на освобождение от рекрутской повинности, наряды в адмиралтейство плотников и кузнецов, наряды по мостовой повинности, содержащие отставных военных чинов, поставка лошадей для драгун, подмога при отливе пушки и прочее.
Секуляризация церковных доходов постоянно переходила в тенденцию секуляризации церковного имущества. По именным указам царя и по собственным распоряжениям Монастырский Приказ продавал церковные вотчины и раздавал их новым владельцам. Всего за первые 10 лет деятельности Монастырского приказа было отчислено к другим ведомствам и владельцам около 10.000 дворов. Это была уже настоящая секуляризация, хотя и частичная. Она не превратилась в общую, потому что Пётр, прежде всего, исходил из своих практических соображений. С экономической же независимостью церкви, ее системой кормления было покончено. Последующее существование приходского духовенства и отчасти монастырей от доброхотных даяний уже имеет совершенно иной характер добровольной платы, но не экономической эксплуатации церковной должности, как лена, или вотчины.
Проводя церковную реформу, у Петра наблюдалось еще одна особенность церковной политики. Она состояла в провозглашении манифестом 1702 г. веротерпимости, представлением иностранцам права беспрепятственно исповедовать свою религию и сооружать для этого храмы. Эта мера была обусловлена привлечением иностранных специалистов на русскую службу. Вместе с этим происходит некоторое смягчение по отношению к собственным раскольникам, отказ от средневековых методов преследования. Костер и ссылка, тюремное заключение и содержание в яме перестали быть единственными средствами защиты православия. Руководствуясь практическими интересами, правительство отказалось от жесткого преследования старообрядцев. Указ 1716 г. разрешал записываться в раскол «без всякого сомнения», но за эту милость с лиц, придерживающихся старых обрядов, налоги взимались в двойном размере. Кроме того, старообрядцев принуждали носить иной, чем у остального населения, головной убор его украшали рога. Сторонников старой веры лишали также некоторых гражданских прав, представляемых посадскому населению: участия в выборах и право занимать выборные должности.