Рассчитывать, что само общество или «учительный класс», его духовенство, державшее до Петра школу в своих руках, пойдет навстречу запросам времени, было бы наивно: духовенство вообще в массе не сочувствовало реформам Петра, да и не могло по косности своей проявить инициативы в заведении новых школ со светскими программами и задачами: слишком привыкло оно к своим «буквам благодатного закона», к «мечтательному», по определению Петра, знанию, боясь как заразы «риторских астроном», «богомерзской геометрии» и других «свободных» наук. Поэтому оставлять школьное дело в руках «учительного класса» было более чем бесполезно. В обществе, а тем более в широких народных массах, тоже не было тяготения к школе, даже с привычной программой чтения часослова и псалтыри, не говоря уже о «новоявленной цифири» и «богомерзской геометрии». Следовательно, инициативу школьной реформы нужно было брать в руки правительства, введением принудительного начала в новую школу.
До Петра I в России светского образования фактически не было, если не считать Славяно-греко-латинскую академию в Москве. Следовательно, не было и необходимых специалистов, но Пётр, не любивший долго раздумывать над трудной задачей и, веря в организующую силу своих указов, приступал к основанию школ, надеясь, что нива найдет своих сеятелей. В 1701 г. в Москве, в Сухаревой башне, возникает Навигационная и подготовительная к ней математическая школа. В том же году при Посольском приказе открываются курсы иностранных языков, «немецкая школа» Николая Швиммера и развалившаяся богословская Славяно-греко-латинская академия, реставрируется «черкасами» по программе «латынников», в исполнение данного в июле 1701 г. лаконичного указа: «устроить в академии учения латинския». Около 1705 г. «немецкая школа» Швиммера преобразовывается в «гимназию» Глюка. В 1707 г. при Московском военном госпитале заводится Медицинская школа, под руководством доктора Бидлоо. В 1712 г. в Москве открываются Инженерная и Артиллерийская школы. С 1714 г. по губерниям стали заводиться «цифирные школы». В 1715 г. из Москвы в Санкт-Петербург переводится Морская академия, там же возникают затем Инженерная и Артиллерийская школы; вместо их в Москве остаются подготовительные классы с математической программой, и лучшие ученики этих школ отсылаются в с.-петербургские высшие школы для специальной подготовки. В 1719 г. в Санкт-Петербурге открыли Инженерную роту, куда стали поступать выпускники инженерной школы. Утверждается проект Академии наук, открытая после смерти Петра I в 1725 г. Вместе с тем, в Санкт-Петербурге открываются астрономическая обсерватория, Ботанический сад, Кунсткамера.
Самым трудным вопросом при организации специальных школ был подбор преподавателей и организаторов учебной стороны дела. О преподавателях из русских, особенно в первые 15 лет XVIII столетия и думать нельзя было. Педагогический персонал названных школ вербовался, главным образом, из иностранцев, частью Немецкой слободы, частью пленных, а еще чаще всего за границей. Так, во главе «немецкой школы» стоял Швиммер, директор школы Немецкой слободы. Артиллерийская школа была поручена барону Гитнеру, медицинский факультет доктору Бидлоо, Морская академия барону С. Илеру «Сенталеру», как его называл граф Апраксин; в инженерной школе «надзирателем» был подполковник фон-Строус, в «гимназии» Глюка все восемь преподавателей были или немцы или французы; в математическо-навигацкой школе было четыре учителя, из них три англичанина и только один русский.
Нельзя сказать, что этот педагогический персонал был подобран удачно. В петровское время, как и раньше наряду с действительными «мастерами» своего дела, приезжали авантюристы и самозванцы. Так, назначенный главным начальником Морской академии гр. Матвеев «обнаружил, что директор академии С. Илер попал не на свое место»: «Деньги, которыя ему отпущены в большом числе, все равно, что в окна выкинуты Регламенты, им поданные, не были его практики, а переписаны с печатных правил французской морской академии, а он выдал их за новость Срамно всем слышать, негодует далее Матвеев, что С. Илер напрасно похитил назвище генеральнаго директора, который должен отличаться совершенным знанием своего дела и иметь безстрастный надзор над всеми профессорами, не только что над навигаторами и кадетами. Но он, С. Илер, во время годоваго пребывания своего в академии, ни одного кадета в дальнейшую науку не произвел, и успехов в самой меньшей науке свидетельствовать не может, не только не превосходит профессоров, но и навигаторской науки не знает»60 Не на высоте своего положения оказались и некоторые «профессора» московской навигационной школы. Был «отставлен от школы» и приемник Глюка, по директорству в «гимназии», Иван Вернер Паус. Неудивительно поэтому, что иноземным педагогам не доверяли и следили за ними негласно и открыто, что, в свою очередь, вызывало у них раздражение. Некоторых «профессоров» приходилось укрощать приемами русской педагогики. Так, «пресветлейший князь Меньщиков», едва умевший нацарапать свою подпись, вмешался в академические распри Морской академии и разрешил ученый спор о знаниях С. Илера очень просто: он «грозил меня [Илера] палками побить, чтобы, по его словам, выучить Французский народ, как жить. Таких подчиваний не чинят шляхетству в нашей Европе»61, писал по этому поводу С. Илер, на которого, в свою очередь, подал самому царю челобитную навигатор Угримов, жалуясь на то, что С. Илер бил его, навигатора «шляхетского звания», по щекам и палкой при всей школе.
Но неверно было бы судить первых русских профессоров только по отрицательным случаям из академической жизни времени Петра. В числе иноземных преподавателей были лица, которым русская наука и дело петровской реформы обязаны многим. Таким был, прежде всего, Андрей Фарварсон бывший профессор Эбердинского университета. Даже Курбатов, не особенно расположенный к иноземным профессорам, признавал в этом англичанине единственного человека «дела» во всей математической навигационной школе. В 1715 г. он был переведен в Санкт-Петербург в Морскую академию. Примечательно, что этот профессор делал свое большое дело скромно и без шума: будучи «большим» по знаниям, он ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге не занимал начального поста.
Следует отметить и такого труженика петровской школы, как Яган Вурм, около 15 лет обучавший в школе Глюка и в сменившей ее «разноязычной школе» немецкому языку «молодых робяток», а затем, по приказу Петра, вызванный в Санкт-Петербург для учреждения там в 1715 г. курсов иностранных языков.
Своеобразное место среди петровских школ занимает «гимназия» Э. Глюка. В преподавании здесь стояли на первом месте новые языки и науки. Учащиеся «гимназии» делились на 3 группы, каждый учащийся должен был избрать своею специальностью один из новых языков (преподавались три языка: латинский, французский и немецкий, а позднее к ним прибавились итальянский и шведский). Кроме языка, первая группа обучалась грамматике и начаткам арифметики, в средней группе проходили математику в более обширных размерах и изучали историю и географию; в старшей группе обращалось особое внимание на усовершенствование в языках, а также слушали «из философии делательную итику и политику», философию картезианскую и высшую математику. Кроме того, необходимо было учиться у Стефана Рамбурга комплиментам и танцам, а у «конского учителя» Иоанна Штурмевеля верховой езде. Таким образом, «гимназия» Глюка ставила своей задачей превратить русскую «плодовитую, да токмо подпор и тычин требующую дидивину» в своего рода «halant-hommеa» по рецепту западной «рыцарской академии». Сказать, что это получилось нельзя. Несмотря на то, что школа Глюка была официально признана делом «всеобщей всенародной пользы», она удержала свою широкую общеобразовательную программу только при начальствовании Глюка (17031705 гг.); при трех его приемниках она постепенно теряет свой общеобразовательный характер и уже в 1707 г. превращается в профессиональную «подьяческую четырехязычную школу», распадаясь на четыре самостоятельных отделения: цесарскую (немецкую), французскую, шведскую и латинскую школу. «Гимназия» Глюка с ее широкой общеобразовательной программой пришлась не ко двору русской жизни, оказалась пустоцветом; ее судьба лишний раз подтвердила ту истину, что времена петровской реформы требовали от школы профессиональных технических и ремесленных знаний, а не общего образования, запрашивали у нее узких специалистов, а не просвещенных умов. Век их наступит не в рабочую пору Петра, а в царствование императриц, в век господства «Шляхетства» с его сословного учебного заведения «Шляхетского корпуса». Но и они во многом нахватавшиеся поверхностных знаний будут больше напоминать «halant-hommеa» галантов-аристократов образованных людей, хорошо усваивающие новомодные гуманитарные идеи Европы.
Обучение в школах с иноземным педагогическим персоналом не давалось легко, особенно в первые годы их деятельности. Не говоря уже о совершенно новом, неведомом русскому обществу мире отвлеченных понятий и представлений, в который вводила «государственных младенцев» специальная школа. О языке преподавания того времени можно судить по языку учебников. Вот, например, некоторые определения: «География есть математическое смещенное, изъясняет фигура или корпус и фикция свойство земноводного корпуса, купно с феноминами, со явлениями небесных сил, солнца, луны и звезд и т.д.»62 «Арифметика или числителница, есть художество честное, независтное, и всем оудобопоятное, многополезнейшее, и многохвалнейшее, от древних же и новейших, в разныя времена явившихся изряднейших арифметиков, изобретенное, и изложенное»63. «Радикс есть число яковыя либо четверобочныя и равномерныя фигуры или вещи един бок содержащее. И того ради радикс или корень именуется, зане от него вся пропорции всея алгебры начинаются или рождаются»64. Ученики не выносили этой мудрости, и многие из них дезертировали из школы, с риском подвергнуться розгам.
Самой многочисленной по количеству учеников была школа математическо-навигацкая. Первоначально комплект ее составлял 200 человек, в 1706 г. дошел до 500. Тяжелее заполнялась инженерная школа. Первоначально всего поступило 23 человека; Пётр приказал набрать 150 человек, причем
2
3
Вообще, мелькнувшая было у Петра мысль сделать некоторые школы сословными, а именно, инженерную и морскую академию дворянскими, славяно-латинскую академию духовного для подготовки лиц «в надежде священства», не встретила поддержки в жизни: дворяне оказались в академических «нетех», а их места охотно заполнялись разночинцами; студентов академии разбирали то доктор Бидлоо, то неумолимая рекрутчина. Этим и объясняется, что все школы Петра были всесословными, не столько de jure, сколько de facto.
Если бросить взгляд на результаты просветительской деятельности школ петровского времени, то против их образовательного значения говорит то, что вызваны они были не столько общественной потребностью, сколько волею царя и поддерживались больше личной энергией Петра и его сотрудников, чем общественным сознанием. Быстрое исчезновение большинства этих школ со смертью Петра является лучшим тому доказательством.
Не миновала участь развала и судьба математической школы. С учреждением цифирных школ в 1714 г. было предписано посылать в каждую губернию по два учителя из учеников математической школы. Если принять во внимание, что таких школ при Петре было одно время до 50, то становится понятным значение математической школы в качестве проводника «реальных» знаний в провинции. В «цифирные школы» должны были поступать дети дворян, дьяков и подьячих и в возрасте от 10 до 15 лет пройти их программу. Недоросли, уклонившиеся от школьной повинности штрафовались запрещением жениться. Школы эти должны были заводиться при богатых монастырях и архиерейских домах, на их иждивении.
Цифирные школы не упрочились на Руси, и большинство их не пережило Петра. Неудача объясняется, прежде всего, отрицательным отношением дворянства к обязательному образованию: дворянские недоросли при вербовке в школу оказывались в «нетех» чаще, чем при наборе в рекруты. Только энергичным провинциальным администраторам удавалось силой скомплектовать школу, которая, впрочем, быстро расползлась от бегства учеников и недостатка в средствах.
Вторая причина неудачи объясняется недоброжелательностью духовенства к школе, во-первых, потому что на духовенство взваливалась новая обуза по содержанию этой школы, часто в ущерб имеющимся при кафедрах и монастырях школам церковным; а во-вторых, потому что духовенству навязывалась школа, чуждая ему по духу, организации и программе, и против этой школы открыто запротестовали даже лучшие иерархи. Тщетно гремел против митроносной оппозиции Скорняков-Писарев, ведавший цифирными школами, упрекая духовенство в крамольном духе, обличая его невежество, мешавшее ему постигнуть сладость и общеполезность реального знания: последнее обличение отвечало действительности, и потому-то духовенство ответило молчаливым бойкотом цифирных школ, убившим их в конце концов.
На помощь реформе Петра было привлечено и другое образовательное средство книга. От нее, прежде всего, требовалось сообщение точных знаний. Появляются новые типографии, которые занимались печатанием русских и переводных учебников, книги по истории, математике, географии, землемерию, земледелию, перевода литературных и исторических сочинений античных авторов. До общественности литература допускалась Петром выборочно. Переводом книг, кстати, должен был заниматься и новоучрежденный Синод. Любопытное задание дает Пётр этому высшему церковному учреждению в России 11 сентября 1724 г: «Посылаю при сем книгу Пуффендорфа, в которой два трактата, первый о должности человека и гражданина, другой о вере христианской; но требую, чтобы первый токмо [о должности] переведен был, понеже в другом [о вере] не чаю к пользе нужде быть, и прошу, дабы не под конец рук переведена была, но дабы внятно и хорошим штилем. Петр»65.
Кроме сообщений полезных знаний, книга должна была еще и воспитывать русское общество в духе европейской общности. В этом отношении особенно характерным являются издания «Приклады како пишутся комплементы разные на немецком языке» и «Юности честное зерцала или Показание к житейскому обхождению», своего рода «самоучители» в пределах воспитательной части программы «гимназии» Глюка и западных «рыцарских академий». Эти книги выдержали при Петре несколько изданий.
Петровской книге ставилась и третья служебная задача: она ясно выражена в привилегии, данной Петром голландцу Тессингу на заведение русской типографии: «Чтоб те чертежи и книги, говорится в привилегии, напечатаны были к славе Нашему, Великаго Государя, Нашего Царскаго Величества превысокому имени и всему Российскому Нашему Царствию, меж Европейскими Монархи к цветущей наивящей похвале и ко общей народной пользе и прибытку, и ко обучению всяких художеств и ведению, а понижения б Нашего Царскаго Величества превысокой чести и Государства Наших в славе в тех чертежах и книгах не было»66. Следовательно, книга должна содействовать прославлению дел Петра и возвышению русского государства в глазах Европы. Дело в том, что делу Петра много вредил установившийся на Западе взгляд на Россию как на варварскую страну: изображение реформ, по мнению Петра, должно было рассеивать этот взгляд. Тому же делу должно было служить описание царствования Петра. Собираются исторические материалы по монастырям, ведутся дневники событий государственной важности, поручается разным лицам писать историю (Поликарпову, Прокоповичу). Вместе с тем, от книг, издаваемых в России, Пётр не требовал обязательного восхваления всего русского, только потому, что оно русское. По словам Голикова, собирателя рассказов о Петре «по свежим следам», государю представили перевод сочинения о России. Ознакомившись с работой, Пётр обратился к переводчику: «Глупец! что я тебе приказал с сею книгою сделать? Перевесть, отвечал монах. Разве это переведено?, продолжал Государь, и показал ему статью о Российской Державе, в которой переводчик совершенно выпустил жестокия и колкия места о естественном свойстве Российскаго народа, а иныя переделал и написал ласкательнее для России. Тотчас поди, говорил после сего Государь, отдавая ему обратно его перевод; сделай, что я тебе приказал, и переведи книгу везде, так как она в подлиннике есть». при этом монарх добавил, что он приказал напечатать сию статью «не в поношение своим подданным, но к их исправлению и во известие, что об них доселе думали в других землях, и чтоб мало по малу научились знать, что они были прежде и каковыми сделались теперь»67.