От каждой книги Пётр требовал ту суть дела, которую он считал наиболее важной, пренебрегал и в содержании и в изложении всем, что отвлекало от главного. Сохранилась собственноручная записка Петра в Синод, «Указ трудящимся в переводе экономических книг», которая ярко отображает направление мысли самого Петра и его требования от книги: «Понеже немцы обыкли многими расказами негодными книги свои наполнят, толко для того, чтоб велики казались, чего, кроме самого дела и краткого пред всякою вещию разговора, переводит не надлежит; но и вышереченной разговор, чтоб не празной ради красоты, но для вразумления и наставления о том чтущему был, чего ради о хлебопашестве трактат выправил (вычерня негодное), и для примеру посылаю, дабы по сему книги перевожены были без лишних разказоф, которые время толко тратят и у чтущим охоту отемлют. Петр»68. Кроме того, чужой труд для пользы дела, рекомендовалось не только сокращать и передавать своими словами, но и дополнять в случае надобности. В письме к Конону Зотову в январе 1715 г. Пётр наставляет: «Все, что ко флоту принадлежит на море и в портах, сыскать книги, также чего нет в книгах, но от обычая чинят, то пополнит, и все перевесть на словенской язык нашим штилем, толко храня то, чтоб дела не проронит, а за штилем их не гнатца»69. Но так как и «славянский штиль», в роде «штиле» «люботрудного мужа Симеона Полоцкого», был «тяжек за высоту словес», то и тут Пётр требовал, как главного, общедоступности. Мусин-Пушкин писал Поликарпову: «По имянному царскаго величества указу присланные от его величества два лексикона один с латинского на французский язык, другой с латинского на галландский, велено велено (sic) и из оных сделать один лексикон и под латинския речи подвесть славянския слова При сем же посылаю к тебе Географию переводу твоего, которая за неискусством либо каким переведена гораздо плохо: того ради исправь хорошенько не высокими славенскими, но простым русским языком Со всем усердием трудися, и высоких слов славенских класть не надобять, но Посольского приказу употреби слова»70 В стремлении к общедоступности для большей простоты и практичности, удобства письма, Пётр вносит поправки в русскую азбуку. Сам он писал крупным почерком быстро, небрежно, иногда не разделяя слов, многие слова с пропущенными буквами, видимо, когда слова не поспевали за мыслью.
На службу делу реформы Пётр вызывает к жизни не ведомую до этих пор в России форму воздействия на общественное сознание публицистику. Выше было показано, как из-за тяжести налогов и войны в разных слоях русского народа появилось недовольство реформою и ропот против реформаторов. К этой домашней оппозиции присоединилась иноземная, питавшаяся опасением растущего могущества России и находившая себе краски для злословия в сложившейся в Западной Европе представлении об азиатском варварстве России. Терпела Россия неудачи в войне, над Петром издевались в Западной Европе, изображая его трусом, покидающим войска в минуту опасности; одерживала победы сторонники Швеции били тревогу об азиатской опасности; происходили кровопролитные битвы на Западе говорили о невероятной кровожадности русских; затягивалась война вследствие несговорчивости шведов Россию упрекали в варварском упорстве, покупаемом ценою бесцельно проливаемой крови и изнурением подданных. Эти нападки, по-видимому, находили себе сочувствие и среди русской оппозиции: русские путешественники приносили на родину слухи о ней с Запада. И Пётр обращается к официальной публицистике как к орудию борьбы с оппозицией. В 1717 г. выходит написанное Шафировым, с редакционными вставками Петра, «Разсуждение какии законные причины его величество Петр первыи к начатию войны против Короля Карла 12, Шведского 1700 г. имел, и кто из сих обоих потентантов, во время сеи пребывающей войны, более умеренности и склонности к примирению показывал, и кто в продолжение оной, столь великим разлитием крови Христианскои, и разорением многих земель виновен; и с которои воюющеи страны та воина по правилам христианских и политичных народов более ведена. Все без пристрастия фундаментално из древних и новых актов и трактатов, також и из записок о воинских операциях описано, с надлежащею умеренностию и истиною»71 Не стоит говорить, в чью пользу были сделаны выводы в этом «рассуждении». Сам памфлет был написан главным образом для русской публики, хотя и не без расчета стать известным «христианским и политическим государствам», следовательно, Петром были приняты прямые меры воздействия и на общественное мнение Западной Европы в свою пользу.
Иногда публицистика во времена Петра I приносила отрицательные последствия. Так, в 1702 г. Паткуль пригласил на русскую службу доктора прав Гюйсена, который обязался, как пишет Соловьев в «Истории России», «склонять голландских, германских и других ученых, чтоб они посвящали царю, или членам его семейства, или, наконец, царским министрам замечательныя из своих произведений, преимущественно касающияся истории, политике и механике; также, чтоб эти ученые писали статьи к прославлению России»72. Воспитатель же царевича Алексея М. Нойгебауер получил отказ от места, и в отместку этого написал пасквиль на Россию, в котором изображал варварство русских, грубость царя, рекомендовал иностранцам не обольщаться обещаниями милости и наград у русского царя. На это Гюйсен в 1705 г. получил «комиссию» опровергнуть пасквиль Нойгебауера, и, действительно, выпустил в следующем году на немецком языке опровержение под заглавием: «Пространное обличенье преступнаго и клеветами наполненнаго пасквиля изданного под титулом Письмо знатного немецкого офицера»73. Завязалась полемика, обратившая внимание западного общества, главным образом, вследствие вскрытия интимных сторон жизни Петра и его друзей
Побывав на Западе, Пётр научился замечать, что в государстве помимо самодержца и его слуг есть еще одна крупная «персона» народ, с мнением которого приходится считаться и сочувствие которой не мешает добиваться, ради пользы дела; правда, «персона» эта не всегда бывает на высоте замыслов своих руководителей, но «политические» государи слишком верили в силу рассудка и не скупились на просвещения речи, чтобы ими поднять управляемых до своих высоких замыслов, приобщить их к пониманию тех забот, какие проявляли о них в законодательстве, в политике, в финансовой жизни страны ее правители. Пётр тем более проникся этим появившимся в Западной Европе течением, что данные Преображенского застенка воочию его убеждали, как тяжести реформы туманили мысль народных масс и удаляли ее от понимания смысла реформы: все перетолковывалось навыворот, во всем видели только обратную сторону дела, не замечая ее положительных последствий. Этим-то и объясняется то, что указы и официальные акты Петра скорее напоминают собою серьезные журнальные и газетные статьи в пользу партийного законопроекта или объяснительные записки к нему, чем правительственные распоряжения и законодательные определения, как общественность их привыкла понимать. Стоит взять любой из «регламентов» Петра: в них половина содержания удалена рассуждением о пользе и разумности нововведения, о вреде старого порядка, о неразумности его приверженцев, которые по своей собственной вине и неразумности, навлекут на себя карающую руку правителя и т. д. Таким публицистическим характером проникнуты почти все правительственные акты и распоряжения Петра. Облеченная в известную форму реформа была превращена им в средство возбуждения к ней сочувствия. Этим же целям служила и церковная проповедь в устах таких сторонников реформы как Феофан Прокопович.
Если, по мысли Петра, книга проводила в русскую среду знание и европейскую культуру, публицистика, официальная литература и проповедь разъясняли населению смысл действий и распоряжений правительства, то, все так же беря за образец новшества Западной Европы, оставалось еще ввести население в курс текущих событий, не только русской, но и заграничной, тем более что теперь разрушалась стена между этими мирами. И Петром заводится в Москве первая русская газета (в Венеции в 16 в. за сводку новостей платили мелкую монету gazzeta, отсюда произошло название печатных статей), рассчитанная, по-видимому, на внимание не одной только русской публики.
16 декабря 1702 г. царь издал указ: «По ведомостям о воинских и о всяких делах, которыя надлежит для объявления Московского и окрестных Государств людям, печатать куранты, а для печати тех курантов, ведомости, в которых приказах, о чем ныне какия есть и впредь будут, присылать из тех приказов в Монастырской приказ, без мотчания, а их Монастырскаго приказа те ведомости отсылать на Печатный двор»74.
2 января 1703 г. вышел первый номер московской газеты, прошедший через редакцию и корректировку Петра, под названием: «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском Государстве и во иных окрестных странах». На подборе материала для этого номера можно видеть, что больше всего занимало внимание его редактора, чем он хотел похвалиться перед читателем и на какие мысли навести его. Симпатии и антипатии, радости и надежды Петра читаются между строк этой еще церковно-славянским шрифтом набранной газеты. В ней, после указания о количестве отлитых в Москве пушек, объявляется, что «московские школы [академия] оумножаются, и 45 человек слушают философию, и уже диалектику окончили. В математической штюрманской школе болше 300 человек оучатся, и добре науку приемлют. На москве ноября с 24 числа, по 26 декабря родилося мужска и женска полу 386 ч [е] л [о] век Индейский царь послал в дарах великому Государю нашему слона, и иных вещей не мало На реке соку нашли много нефти, и медной руды, из той руды медь выплавляли изрядну В китайском г [о] с [у] д [а] рстве езуитов велми не стали любить за их лукавство, а иные из них и смертию наказаны
1
2
Осведомленность «ведомостей» была довольно велика, что даже из неприятельской стороны, из осажденных городов, попала каким-то путем корреспонденция на их столбцы. Гарнизон Ниеншанца по Неве посылал сообщение, не думая, что оно попадет в русскую газету: «Мы здесь живем в бедном постановлении, понеже москва в здешней земле зело не добро поступает»76; а «из Олонца пишут», что «Поп иван окулов собрав охотников пеших с тысячю человек, ходил за рубеж в свейскую границу, и разбил ругозенскую, и гиппонскую, и смерскую, и керисурскую, заставы по скаске казыков которых взял конницы швецкой оубито 50 ч [е] л [о] век, пехоты 400 ч [е] л [о] век; оушло их конницы 50, пехоты 100 человек, а из попова войска толко ранено два человека»77.
«Ведомость» выходила не совсем регулярно: обычно на второй или третий день по приходе заграничной почты. Большого распространения газета не могла иметь, а, следовательно, и не могла влиять на общественное мнение; но факт ее возникновения очень характерен для Петра, который всячески старался поделиться с обществом своими мыслями, привлечь его внимание к событиям, вызвать общественное мнение и сообщить ему желательное направление.
По впечатлениям русских путешественников западноевропейский театр выглядел своеобразной диковиной. В бытность свою в Париже Пётр часто посещал театр и даже сделал подношение знаменитому артисту Барону: подарил ему шпагу. Да и в семье Петра, несомненно, были живы воспоминания о «прохладных комедиях» времени «тишайшего». Все это, конечно, не могло не обратить внимания Петра на театр; но и на театр он посмотрел обычным для него взглядом, усматривая сущность культурного явления и оценивая прикладные силы. Как смотрел Пётр на театр видно из тех заданий, какие он дал выписанной из-за границы труппе актеров. Прежде всего, для него театр был серьезное и «общеполезное» учреждение: «директору Е. Ц. В. гоф-комедиантов», Куншту с его труппой было положено жалование в год 5 тысяч ефимков, да построенная на Красной площади «комедиальная хоромина» стоила более тысячи рублей, да освобождение «проезжих и всякого чина людей от проезжей указанной пошлины» два раза в неделю во время представлений чего-нибудь да стоило казне; а Пётр на «бездельное» бросаться деньгами не любил. Чтобы стать общеполезным, театр Петра был объявлен «всенародным» общедоступным и в этом разница его от придворного театра царя Алексея и от школьных представлений академии и ростовской школы Дмитрия Ростовского. «Проезжая пошлина» не бралась, «чтобы смотрящие того действия ездили в комедию охотно»78. Пётр требовал, чтобы театр реальной драмой и комедией, не переходящей в арлекину, воспитывал бы в людях художественное чувство. Ф. Берхгольц рассказывает, что в его время «император приказал сыграть такую пьесу, которая была бы только из трех актов и притом без любовной интриги, не очень печальная и не очень серьезная, и вместе с тем не забавная. За ней должна быть представлена комедия: «Von den armen jungen», т.е. «Georges Dandin». Вебер рассказывает, что Пётр назначал премию актерам, если они представят что-нибудь порядочное, пьесу трогательную, но без любви, всюду вклеиваемой, которая ему надоела, и веселый фарс без шутовства, и не будут игру свою сопровождать крикливыми жестами и напыщенной декламацией.
Вместе с тем, от театра Пётр требовал художественного служения делу реформы, изображения в пьесах успехов русского оружия, уяснения смысла реформы, заклеймения ее врагов. Это видно из пьес, разыгранных по случаю победы над шведами. Так, при вступлении Петра в Москву после Полтавской битвы в театре была разыграна написанная Кунштом греческая драма: «Александр Македонский и Дарий» с намеками на события при Полтаве. Сестра Петра, Наталья Алексеевна, из всей семьи самая близкая ему по духу, проникнувшись преобразовательными замыслами своего царственного брата, в написанных ею трагедиях и комедиях чаще всего затрагивала события современности. По словам Вебера, брауншвейгского резидента, «царевна Наталья устроила представление одной трагедии, на которое дозволялось приходить всякому. Для этой цели она приказала приготовить большой пустой дом и разделить его на ложи и партер. Десять актеров и актрис были все природные Русские Сама царевна написала драму и комедию на Русском языке, взяв содержание их частью из Библии, частью из светских происшествий. В забавной пьесе появлялись в перемешку то арлекин, то обер-офицер, а под конец вышел оратор, объяснивший историю представленного действия и обрисовавший в заключении гнусность возмущения и бедственный всегда исход онаго»79. Как уверяли Вебера, «во всем этом драматическом представлении, под вымышленными именами, представлялось одно из последних возмущений». Не без намека на события русско-шведской войны была возобновлена, по приказу царя, трагедия из репертуара царя Алексея: «Божие унижение гордых, в гордом Израиля унижитель, чрез смиренного Давида и униженном Галиафе» и вновь поставлено «праведное [Божие] в отца-ругателя Авесолома наказание» с намеками на разлад Петра с сыном Алексеем.
К такой же категории театральных заданий времени Петра относилась попытка «учить людей, изображая нравы». В «интерлюдиях», разыгрывавшихся студентами академии, выводились «гансвурсты» в русском облике раскольников, взяточников, подьячих, мракобесов из «учительного класса».