Рано утром, проснувшись первой, я тихонько иду в гостиную, залезаю на общую книжную полку это не кабинет Димкиного папы, тут можно брать любые книги. Мне хочется перечитать пару глав «Дворянского гнезда», и я надеюсь, что оно тут есть.
Но его нет. Я сняла весь передний ряд, просмотрела задний и не нашла его. Раздосадованная, я начинаю ставить передний ряд обратно, в какой-то момент беру слишком много книг, и они начинают па
мне удаётся их удержать. К моим ногам негромко шмякается одна-единственная чёрно-белая книжечка.
Я ставлю все книги на место и только потом поднимаю её.
Книжка тоненькая. На обложке новостройка и грузовичок с мебелью. В окне грузовичка молодая семья. В красном квадрате заглавие: «Это нужно новосёлам».
Откуда эта книга здесь, на благоустроенной профессорской даче, у семьи, в которой никто в ближайшие годы не планирует переезжать?!
Я выхожу на веранду, с ногами забираюсь в кресло и начинаю листать.
Марта! Марта, ты где? Завтрак готов!
Я поднимаю голову. В моих глазах ещё стоит новая квартира, только что обставленная и украшенная от порога до балкона. Моя квартира для моей семьи.
Марта! Кричит Поля во весь голос.
Иду!
Я захожу в столовую так, словно приехала с целины сегодня. За годы жизни у бабушки и дедушки я так привыкла к устроенному быту, что совсем забыла, каким чудом он казался мне в детстве. Ещё вчера я не обратила бы внимания, какая на Димкиной даче скатерть, какие занавески на окнах. Сегодня я первым делом вижу на скатерти вышивку гладью. Как я умудрялась её не замечать?
Поля подаёт сырники с вареньем из крыжовника. В школьной столовой у нас такие плотные толстые сырники, как коржики, а Полины больше похожи на маленькие плоские блинчики с творожным вкусом. Мне внезапно хочется узнать разницу в рецептуре, но Полю-то спросить можно, а как подступиться к суровым поварихам из столовой?
Я совершенно не слышу разговоров вокруг себя. Мой взгляд натыкается на рыжий абажур напольной лампы. В книжке целая глава посвящена тому, что он морально устарел. Так и называется: «Как обойтись без традиционного абажура?» А чего без него обходиться? Красиво же Вот бы мода снова повернулась к нему лицом!
После завтрака мы с Настей снова идём посидеть на лавочке.
Что с тобой? Спрашивает Настя. Ты как оглушённая.
Я не подбираю слов и ляпаю как есть:
Насть, я, кажется, замуж хочу.
Настя замирает, а потом медленно машет перед моим лицом растопыренной пятернёй.
Алё! Тебе четырнадцать лет!
Ну я же не сказала, что прямо сейчас
Вот только сейчас и не хватало! Представляешь, приходите вы такие с Жориком в сентябре, а на вас обручальные кольца. Гавриловна в обморок упадёт!
Ну
А ты ей ещё такая скажешь: «Я хочу двух мальчиков и двух девочек!»
Это действует на меня отрезвляюще.
У меня уже были два мальчика, говорю я. Четыре года спину лечила. Не жизнь, а Маковский.
Вот! Должны быть пределы акселерации. Успокойся, до восемнадцати лет всё равно вас никто не распишет.
Я встаю побродить по участку. Нахожу Димку, который возится в сарае с удочками.
Ой, ты один?
Жорик червей копать пошёл. Завтра с утра пойдём рыбачить.
Как хорошо! Слушай, тебе нужна эта книга?
Какая?.. О! Мы её три года назад потеряли, когда собирали подарки дальним родственникам на свадьбу. Это должен был быть подарок от меня. Только мы её не нашли, когда к ним в Свердловск приехали. Значит, она просто в другой чемодан попала! Если тебе она нужна, забирай, конечно.
Праздник окончен. Нас привезли в Москву, высадили у Пушкинской площади. Жорик и Настя побежали по домам, шумахинская «Волга» направилась дальше по улице Горького.
Я не спешу домой. Меня тянет на Пионерские пруды. Жаркий закат позднего мая, знойный стоячий воздух Близость воды совсем не помогает от духоты, то ли воздух слишком горяч, то ли пруд слишком маленький. Много народу, даром что выходной.
Что-то должно случиться. Не знаю что, но что-то должно случиться.
***
В понедельник вечером Серёга привычно ждал меня у остановки. Я сразу взяла быка за рога:
Привет! А у меня к тебе дело. Подзаработать хочешь?
А что надо делать? Починить чего?
Угадал. Помнишь бабушку, к которой мы за книжкой заходили?
Я начала заготовленную речь про резной стул. И как-то сразу заметила в Серёгиных глазах странное, тревожное, ни на что не похожее оживление.
Ну? Ты согласен?
А когда приходить?
Давай сами к ней зайдём, спросим!
Евдокия Максимовна была дома. При виде Серёги она изобразила такую радость, что её саму можно было бы запросто принять в ГИТИС.
А, Серёжа-мастер пришёл! Сейчас покажу моего горемыку. Утюг я на него уронила. Возьмёшься?
И она вытащила из гостиной резной стул, у которого действительно была сломана перекладина в спинке.
Возьмусь, со значением сказал Серёга, осмотрев место поломки.
Когда придёшь?
Да хоть се
Евдокия Максимовна! Послышалось из глубины квартиры.
Серёга замер и так побледнел я даже испугалась, что он упадёт в обморок.
Я сейчас вернусь, сказала Евдокия Максимовна. Помощница зовёт, наверно, с мужем нехорошо.
Мы остались в прихожей вдвоём. Серёга помялся и сказал:
Наверно, лучше не сегодня, если там деду плохо.
Конечно, лучше не сегодня, сказала я.
Серёга как бы невзначай отошёл в тень вешалки и оттуда стал с деланным равнодушием разглядывать прихожую.
Хороша картина, сказал он.
В прихожей на стене висела уменьшенная копия «Золотой осени» Левитана.
Очень хороша, согласилась я.
Послышался шорох тапочек. Серёга вздрогнул и прислонился к стене, но это оказалась Евдокия Максимовна.
Извините, ребята. Сегодня ремонта не получится. Ты, Сергей, когда теперь сможешь прийти?
А когда можно, чтоб помощнице не мешать?
А кроме понедельника и четверга как удобно.
Я в среду приду, сказал Серёга.
В среду самое то. Спасибо вам, ребята!
Серёга дошёл со мной до моего подъезда. Я поднялась к подъездному окну, дождалась, пока он выйдет со двора, и побежала обратно.
Евдокия Максимовна, я у вас зонтик забыла! Сказала я громко, чтоб слышала Зоя Ивановна.
Конечно, Марта, смотри. Под вешалкой нету?
Я наклонилась к вешалке. Евдокия Максимовна тоже нагнулась и шепнула:
Ты заметила то же, что и я?
Я кивнула:
Он знает Зою Ивановну. И очень её боится.
***
В среду, тридцатого числа, я приехала в библиотеку и сразу заметила, что с Ларисой что-то происходит. Она совсем не могла работать, всё валилось у неё из рук. Правда, следить за моей работой у неё тоже не было сил, и я могла бы все свои законные четыре часа потихоньку пить чай и листать журналы, но
Но я сама была слишком взволнована предстоящим ремонтом стула. И тем, что могло случиться во время него.
За первые три часа мы не списали ни одной книги. В полдень к нам заглянула Клавдия Петровна и рассердилась:
Что лоботрясничаем, девушки?
Я молча положила перед собой залитую то ли сладким кофе, то ли какао книгу Маршака и начала заполнять акт списания. А Лариса посмотрела на Клавдию Петровну долгим-долгим взглядом и вдруг уронила голову на сложенные руки и завыла горестным сельским воем, какого я с целинных времён не слышала
Лара! Клавдия Петровна всплеснула руками и бросилась к ней.
Клавдия Петро-о-о-овна-а-а-а!!!
Лара, не при ребёнке!
Вы знаете, какой сегодня день?! Знаете?!
Лара, не при ребёнке, я говорю! Марта, ступай в читальный зал, помоги там Нине Константиновне.
В читальном зале было почти безлюдно, только один маленький серьёзный мальчик, лет шести, читал детскую энциклопедию. Старенькая Нина Константиновна взглянула на меня из-под очков:
Ты чего тут?
Клавдия Петровна направила.
У Ларисы работы нет?
Ларисе плохо. Она там плачет и говорит, что сегодня день какой-то особенный.
А! Нина Константиновна совсем не удивилась. Так слухи ходили, что сегодня чего-то там в защиту политических заключённых затевается! А у Ларисы отец в лагере погиб. Ещё при Сталине. Его реабилитировали потом, но этим разве сильно утешишь? Лариса всю жизнь на этот счёт как контуженая