Спокойной ночи, сказал я, и приятных сновидений.
Спокойной ночи.
Я смотрел ей вслед, пока не погас свет на лестнице. Потом сел в «кадиллак» и уехал. Чувствовал я себя странно. Вовсе не так, как бывало, когда влюбленный провожал домой девушку. Теперь было куда больше нежности в этом чувстве, нежности и желания отдаться чему-то полностью. Отдаться, забыться
Я поехал к Ленцу в «Интернациональ». Там было почти пусто. В одном углу сидела Фрицци со своим дружком Алоисом. Они о чем-то спорили. Готфрид устроился с Мими и Валли на диване у стойки. Он был мил и любезен с обеими, даже с этой несчастной старенькой Мими.
Девицы вскоре ушли. Им было пора на дело, теперь наступало самое время. Мими кряхтела и вздыхала, сетуя на больные вены. Я подсел к Готфриду.
Ну, поливай, не церемонься, сказал я.
Зачем же, детка? возразил он, к моему удивлению. Ты все делаешь правильно.
Мне уже стало легче оттого, что он так просто ко всему отнесся.
Мог бы и раньше намекнуть, сказал я.
Чепуха! отмахнулся он.
Я заказал себе ром.
А знаешь, сказал я, я ведь даже понятия не имею, кто она, чем занимается. И в каких отношениях с Биндингом. Он-то, кстати, не говорил тебе тогда ничего?
Он посмотрел на меня:
А что, тебя это разве заботит?
Да нет
Вот и я думаю. Между прочим, пальто тебе очень идет.
Я покраснел.
И нечего тебе краснеть. Ты прав во всем. Я бы и сам так хотел если б мог
Я немного помолчал, а потом спросил:
Что ты имеешь в виду, Готфрид?
А то, что все остальное дерьмо, Робби. То, что в наше время ничего нет стоящего. Вспомни, что тебе вчера говорил Фердинанд. Не так уж не прав этот старый толстый некрофил-малеватель. Ну да хватит об этом Сядь-ка лучше на этот ящик да сыграй парочку-другую старых солдатских песен.
Я сыграл «Три лилии» и «Аргоннский лес». Здесь, в пустом кафе, эти мелодии наших былых времен возникли как призраки.
VII
Дня через два Кестер выбежал из мастерской.
Робби, звонил твой Блюменталь! Он ждет тебя в одиннадцать с «кадиллаком». Хочет сделать пробную ездку.
Я швырнул на землю гаечный ключ.
Черт возьми, Отто, неужели клюет?
А что я вам говорил? раздался из-под «форда» голос Ленца. Он явится снова вот что я вам говорил. Готфрида надо слушать!
Кончай трепаться, дело серьезное! крикнул я ему под машину. Отто, сколько я могу ему уступить? Предельно?
Предельно две тысячи. Сверхпредельно две тысячи двести. Упрется две пятьсот. Если увидишь, что перед тобой сумасшедший, две шестьсот. Но уж тогда скажи ему, что мы будем век его проклинать.
Ладно.
Мы надраили машину до блеска. Я сел за руль. Кестер положил мне руку на плечо.
Робби, не посрами свою солдатскую доблесть. Отстаивай честь нашей мастерской до последней капли крови. Умри стоя и положа руку на бумажник Блюменталя.
Будет исполнено, улыбнулся я.
Ленц нашарил в кармане медаль и сунул ее мне под нос.
Дотронься до моего амулета, Робби!
Изволь. Я взялся за амулет.
Абракадабра, великий Шива, в тоне молитвы произнес Готфрид, благослови этого рохлю, надели его мужеством и силой! Подержись вот здесь, а еще лучше возьми его с собой! Да, еще плюнь три раза.
Все будет в порядке, сказал я, плюнул ему под ноги и, оставив позади возбужденно махавшего мне бензиновым шлангом Юппа, выехал за ворота.
По дороге я купил несколько гвоздик и непринужденно расставил их по хрустальным вазочкам в салоне. Расчет был на фрау Блюменталь.
К сожалению, Блюменталь принял меня в конторе, а не на своей квартире. Мне пришлось подождать с четверть часа. «Ах ты, милашка, подумал я, этот трюк мне известен, так что не раскисну, не надейся». В приемной, заручившись расположением смазливой стенографистки, которую подкупил вынутой из петлицы гвоздикой, я выведал, с кем имею дело. Трикотаж, сбыт хороший, девять человек занято только в конторе, надежный компаньон, острейшая конкуренция со стороны фирмы «Майер и сын», Майеров сын разъезжает в красном двухместном «эссексе» такие сведения я собрал к тому моменту, когда Блюменталь меня позвал.
Начал он с артподготовки.
Молодой человек, молвил он, у меня мало времени. Цена, которую вы мне недавно назвали, ваша несбыточная мечта. Итак, положа руку на сердце, сколько стоит машина?
Семь тысяч, заявил я.
Он резко откинулся.
Тогда нам не о чем говорить.
Господин Блюменталь, сказал я, да вы хоть взгляните еще раз на машину
Незачем, прервал он меня, я достаточно на нее насмотрелся, к тому же совсем недавно
Но смотреть ведь можно по-разному, заявил я. Вам нужно взглянуть на детали. Лакировка, к примеру, первоклассная, фирма «Фолль и Рурбек», двести пятьдесят марок по себестоимости; затем новые резиновые покрышки, каталожная цена шестьсот марок. Вот вам уже восемьсот пятьдесят. Далее обивка из тончайшего корда
Он от меня отмахнулся. Но я как ни в чем не бывало начал свою песню сначала. Призвал его осмотреть роскошный инструментарий, превосходный кожаный верх, хромированный радиатор, сработанные по последнему слову бамперы шестьдесят марок пара; как младенца к матери, меня влекло к моему «кадиллаку», и, тоскуя по нему, я пытался увлечь за собой Блюменталя. Я знал, что при соприкосновении с ним у меня, как у Антея, коснувшегося земли, появятся новые силы. Абстрактный жупел цены не так страшен перед лицом конкретного товара.
Но и Блюменталь не хуже моего знал, что за письменным столом он сильнее. Он, как перед рукопашной, снял очки и взялся за меня по-настоящему. Мы сражались, как тигр с удавом. Удавом был Блюменталь. Не успел я оглянуться, как он уже оттяпал у меня полторы тысячи марок.
Дух мой слабел. Я сунул руку в карман и крепко сжал амулет Готфрида.
Господин Блюменталь, сказал я, весьма утомленный, уже час, видимо, вам пора обедать! Во что бы то ни стало я хотел вырваться из этого логова, в котором цены тают как снег.
Я обедаю в два, хладнокровно заявил Блюменталь, но знаете что? Мы могли бы теперь проехаться для пробы.
Я облегченно вздохнул.
А затем продолжим наши переговоры, добавил он.
Я снова вздохнул свободнее.
Мы поехали к нему на квартиру. В машине его словно подменили, что немало меня удивило. В самом добродушном тоне он рассказал мне бородатый анекдот об императоре Франце-Иосифе. Я отплатил ему таким же о трамвайном кондукторе; тогда он поведал о злоключениях саксонца в сумасшедшем доме, я в ответ о шотландской любовной парочке; и только перед самым его домом мы снова посерьезнели. Он просил меня подождать, пока сходит за женой.
Дорогой мой толстый «кадиллак», произнес я, похлопывая машину по радиатору, ясно, что эти россказни скрывают новые чертовы козни. Но не волнуйся, тебя мы пристроим. Он тебя купит, уж это точно: когда еврей возвращается, то он покупает. Когда возвращается христианин, это еще далеко ничего не значит. Он проделает дюжину пробных поездок, чтобы сэкономить на извозчике, а потом вдруг вспомнит, что ведь, в сущности говоря, мебель для кухни ему нужнее. Нет-нет, евреи добрые люди, они знают, чего хотят. Но клянусь тебе, мой милый толстячок: если я уступлю сему прямому потомку браннолюбивого Иуды Маккавейского еще хотя бы сотню, то я до конца моей жизни не возьму в рот ни капли шнапса.
Появилась фрау Блюменталь. Я немедленно вспомнил о советах Ленца и превратился из борца в кавалера. Сам Блюменталь, глядя на это, лишь подленько ухмыльнулся. Этот субъект был из железа. Ему бы торговать паровозами, а не трикотажем.
Я устроил так, чтобы он сидел сзади, а его жена рядом со мной.
Куда прикажете отвезти вас, сударыня? льстивым голосом спросил я.
Куда хотите, ответила она с материнской улыбкой.
Я болтал без умолку какое все же блаженство иметь дело с простодушным человеком. Говорил я так тихо, что Блюменталь мог слышать только обрывки фраз. Так я чувствовал себя свободнее. Хотя его присутствие я ощущал и спиной, и оно на меня давило.
Мы остановились. Я вылез из машины и твердо посмотрел своему противнику в глаза.
Вы должны признать, господин Блюменталь, что машина идет как по маслу.
Да уж какое там масло, молодой человек, возразил он до странности дружелюбно, когда человека пожирают налоги. А вы еще лупите кругленький налог за машину. Я вам говорю.
Господин Блюменталь, сказал я, стараясь не сбиться с тона, это не налог, это издержки. Вы деловой человек, и поэтому я говорю с вами откровенно. Скажите сами, чего требует в наши дни дело? Вы ведь и сами знаете не капитала, как прежде, а кредита, вот чего! А как заполучить кредит? Рецепт известен: по одежке встречают. «Кадиллак» это и солидно, и элегантно, вполне уютно, но не старомодно. «Кадиллак» это воплощение буржуазного здравого смысла, это живая реклама для фирмы.
Каков юноша. Ну чистое дело еврейский колган, а? обратился к жене повеселевший Блюменталь. Ах, молодой человек, сказал он затем, чтоб вы знали: лучшая реклама для солидного заведения в наше время это поношенный костюм и проездной на автобус. Если б у нас с вами были деньги тех людей, которые не тратятся на все эти шикарные, сверкающие до ряби в глазах машины, то нам с вами больше не о чем было бы беспокоиться. Я вам говорю. По секрету.
Я недоверчиво взглянул на него. Что значит этот внезапный дружеский тон? Может, присутствие жены сдерживает его боевой пыл? Пожалуй, пора давать решающий залп.
Во всяком случае, такой «кадиллак» не сравнишь с каким-нибудь «эссексом», не правда ли, сударыня? Это уж пусть сыночек Майера разъезжает на таком драндулете, а я бы и задаром не взял этакую дрянь кричаще-красного цвета
Я услыхал, как Блюменталь хмыкнул, и поторопился продолжить:
А этот цвет, сударыня, вам необычайно идет, приглушенный кобальт для блондинки
Блюменталь прыснул, и лицо его напомнило дергающиеся обезьяньи рожи.
Насчет Майера это неслабо, простонал он. А там уж пошла эта глупая лесть Вот именно, лесть!
Я взглянул на него и не поверил своим глазам: в нем больше не было никакого притворства! И я стал изо всех сил давить на ту же педаль.
Позвольте мне внести кое-какие уточнения, господин Блюменталь. Для женщины лесть никогда не является лестью. Но комплиментами, которые в наш жалкий век, увы, стали редкостью. Ведь женщина не стальная конструкция, а цветок, и не деловитость ей нужна, а теплая нега лести. Лучше каждый день говорить ей какие-нибудь милые пустяки, чем всю жизнь работать на нее с маниакальным занудством. Это я вам говорю. И тоже по секрету. К тому же я не льстил, а лишь припомнил классический закон физики, согласно которому синий цвет всегда идет блондинкам.
Узнаю льва по его когтям! сказал Блюменталь, сияя. Послушайте, господин Локамп! Я знаю, что мог бы выторговать у вас еще тысячу марок
Я так и отпрянул, подумав, что вот он, этот долгожданный дьявольский удар. Я уже представил себе, как буду влачить жизнь угрюмого абстинента, и глазами измученной лани взглянул на фрау Блюменталь.
Но, отец сказала она.
Оставь, мать, перебил он. Итак, я мог бы выторговать еще, но не стану. Мне как деловому человеку доставляло удовольствие наблюдать за вашей работой. Пожалуй, фантазии пока еще многовато, но вот номер с Майерами был удачен. Ваша мать не еврейка ли?
Нет.
Вам доводилось работать в магазине готового платья?
Да.
Ну вот видите, отсюда и стиль. А по какой части?
По части души, ответил я. Собирался стать учителем.
Господин Локамп, сказал Блюменталь, снимаю шляпу! Ежели вдруг останетесь без места, позвоните мне.
Он выписал чек и подал его мне. Я не поверил своим глазам. Уплатил вперед! Не чудо ли?
Господин Блюменталь, сказал я сдавленным голосом, позвольте мне бесплатно приложить к машине две хрустальные пепельницы и первоклассный резиновый коврик.
Вот и прекрасно, ответствовал он, наконец-то дарят что-то и старику Блюменталю. Вслед затем он пригласил меня на следующий день поужинать. Фрау Блюменталь одарила меня материнской улыбкой.
Будет фаршированная щука, ласково сказала она.
О, какой деликатес, заявил я. В таком случае я завтра же пригоню вам машину. А с утра мы оформим бумаги.
Назад в мастерскую я летел, словно ласточка. Но Ленц и Кестер ушли обедать. Я был вынужден сдерживать свой триумф. Только Юпп был на месте.
Ну как, продали? спросил он с ухмылкой.
Все-то тебе надо знать, плутишка, сказал я. На-ка тебе талер, построй на него самолет.
Значит продали, ухмыльнулся Юпп.
Я поеду обедать, сказал я, но горе тебе, если скажешь им хоть слово до моего возвращения.
Господин Локамп, заверил он меня, подбрасывая в воздух монету, я буду нем как рыба.
На нее-то ты и похож, сказал я и дал газ.
Когда я вернулся, Юпп подал мне знак.
Что случилось? спросил я. Ты проболтался?
Как можно, господин Локамп! Да только тут этот малый Ну, насчет «форда»
Я оставил «кадиллак» во дворе и пошел в мастерскую. Там был и булочник. Склонившись над книгой, он рассматривал образцы красок, на нем было клетчатое пальто с поясом и широким траурным крепом. Рядом с ним была смазливая дамочка с бегающими черными глазками, в расстегнутом пальтишке, отороченном облезлым кроликом, и в лаковых туфельках, которые ей явно жали. Они обсуждали вопрос о том, какого цвета им выбрать лаковое покрытие. Чернявенькая особа была за яркий сурик, однако булочник выдвигал сомнения против красноватых тонов, так как он еще носил траур. Он предлагал блеклую серо-желтую краску.
Глупости, капризным голосом говорила чернявенькая, «форд» должен быть броского цвета, иначе его никто не заметит.
Она бросала на нас заговорщицкие взгляды, пожимала плечами, когда булочник склонялся к образцам, передразнивала его, подмигивала нам. Эдакий живчик! Наконец они сошлись на зеленом, цвета резеды. При этом девушка настаивала на светлом верхе. Но тут уж булочник настоял на своем: надо ведь и траур обозначить. Он выбрал кожаное покрытие черного цвета и был в этом тверд. При этом он между делом слегка нагрел руки, ибо верх он получал бесплатно, а кожа была дороже ткани.
Они ушли. Во дворе, однако, вышла заминка: едва черненькая завидела «кадиллак», как пулей устремилась к нему.
Ты только посмотри, киса, какая машина! Фантастика! Вот это мне нравится!
В следующее мгновение она уже, открыв дверцу, впорхнула на сиденье и, щурясь от восторга, запричитала:
Вот это кресла! Колоссально! Как в ложе! Нет, это тебе не «форд»!
Ну ладно-ладно, пошли, недовольно проворчал ее киса.
Ленц толкнул меня в бок: мол, действуй, попытайся всучить машину булочнику. Я сверху вниз посмотрел на него и промолчал. Тогда он толкнул меня посильнее, я ответил ему тем же и отвернулся.
Лишь с трудом булочник извлек наконец из машины свое чернявое сокровище и ушел с ней, как-то сгорбившись и осердясь.
Мы посмотрели вслед этой парочке.
Человек быстрых решений! сказал я. Машина отремонтирована, жена новая нет, каков молодец!
Ну, с этой он еще напляшется, сказал Кестер.
Едва они скрылись за поворотом, как Готфрид напустился на меня:
Ты в своем уме, Робби? Упускать такой шанс! Да ведь это был учебный пример на тему о том, как надо действовать!
Унтер-офицер Ленц, возвысил голос я, грудь колесом, когда разговариваете со старшим по званию! Я, к вашему сведению, не сторонник двоеженства и не стану выдавать машину замуж вторично!
Момент был впечатляющий. Глаза у Готфрида стали как блюдца.
Не шути так со святыми вещами, выдавил он из себя.
Не обращая на него больше внимания, я обратился к Кестеру:
Отто, прощайся с нашим сыночком «кадиллаком»! Он больше не наш. Отныне он украсит собой достославную фирму подштанников! Будем надеяться, он заживет там недурно. Не так героически, как у нас, зато куда более вольготно!