Я винила его за то, как жестоко он поступил. Потом винила себя: я ужасно к нему относилась, поэтому он и разлюбил.
Однажды я так устала от страданий, что отключилась от внешнего мира. Я ничего не чувствовала, а потом пришло понимание: мы не вместе, надо двигаться дальше. Значит, так было нужно, и это навсегда.
Я много говорила о Томе с психологом и, в итоге, смирилась. Перешагнула и пошла дальше, став лучше и осознав, что делала не так. Том стал моим опытом.
Я оставила его позади, но потом Он вернулся в мою жизнь, ни капли не изменившись, а я не хотела откатываться к заводским настройкам.
Я не хотела и не собиралась этого делать.
* * *
Утром я просыпаюсь от звука сирены на будильнике: до боли знакомого, но звучащего, словно из прошлой жизни. Открыв глаза, пару секунд не понимаю, где нахожусь, а потом рядом кто-то шевелится.
До меня вдруг доходит: я заснула с Томом в одной кровати. Я долго сопротивлялась, пытаясь выбраться, но потом все-таки вырубилась. Его рука лежит поперек моей груди, и я чувствую легкий запах похмелья, витающий в воздухе.
Отодвинувшись, я рывком сажусь в кровати. Во мне резко накапливается злость, ускоряя дыхание. Будильник все не прекращает звонить, и Том недовольно мычит. Я толкаю его в бок.
Какого хрена это было?!
Он жмурится, прикрывает глаза рукой, пытаясь прочистить горло. Ему очевидно плохо, но мне плевать. Я толкаю его еще раз.
И не смей говорить, что ничего не помнишь!
Том прикладывает руку ко лбу и надавливает. По-прежнему не открывая глаз, он говорит:
Прости
П что? недоумеваю я.
Замерев, я удивленно смотрю на него, хоть он и не видит.
Я был пьян, прости.
От неожиданности я сглатываю ком, вставший в горле. Не припомню, чтобы Том когда-либо извинялся так легко.
Пораженная, я не нахожу слов и встаю, отправляясь в ванную. Умывшись, я вдруг вспоминаю его прикосновения на своем теле и вздрагиваю от мурашек, пробежавших по спине.
Я чуть не поддалась ему. Вернее, я поддалась, и если бы не его бездумный напор, то не остановилась бы. Я опять чуть не улетела на облака от чувств, а он просто был пьян?
Ударив в дверь ванной, я выхожу в спальню и вижу его, сидящего в кровати и держащегося за голову. Будильник по-прежнему трезвонит.
Нам надо это обсудить.
Пожалуйста, Белинда отчаянно выдавливает Том. Я был пьян. Я не хотел тебя трогать. Прости, если это было насилием. Я совсем не хочу причинять тебе боль, но и не могу сейчас об этом говорить.
Мне жизненно необходимо понять, что произошло прошлой ночью, поэтому я не слушаю и не унимаюсь:
Нет, мы поговорим Том смотрит на меня затравленным взглядом. Я вдруг понимаю, что с ним что-то не так, но откидываю от себя эту мысль. Мне нужно знать, почему это случилось. Мне нужно правильно понимать, что происходит, говорю я словами своего психолога.
Он сжимает челюсти и решает не стесняться:
Мне хотелось потрахаться. Я был пьян, и мне хотелось секса.
Не выдержав зрительного контакта, я отвожу взгляд. Пару минут мы молчим.
И все? я пожимаю плечами. Это все?
Том не отвечает. Всплеснув руками, я говорю:
Черт ты хоть понимаешь, что я чувствую? Ты понимаешь, как больно мне сделал? Ты понимаешь, что я не выдержав злости, я громко выдыхаю, как будто выпуская пар.
Померяемся болью, которую причинили друг другу? говорит Том, едва заметно усмехнувшись.
Да иди ты к черту! выплевываю я. Ты меня раздражаешь. Зачем ты ко мне лезешь? Ты оставил меня на полгода, не навещал, не писал, прервал наше общение. Просто вычеркнул меня из своей жизни, а теперь лезешь ко мне, и поэтому меня это так бесит.
Глядя на меня, Том прищуривается.
Не думал, что тебя это так заденет.
В его напускном безразличии чувствуется фальшь.
Пошел ты Вали из моей комнаты, я указываю на дверь.
Медленно встав и подняв с пола свою кожаную куртку, Том подходит ко мне, взглянув сверху вниз. Я поднимаю глаза. Он как-то странно смотрит на меня, одним движением одевается и как ни в чем не бывало выходит.
С колотящимся сердцем я начинаю собираться, вспомнив, что у «Нитл Граспер» сегодня концерт. Уже одиннадцать.
Не дожидаясь Тома, я вылетаю из номера и спускаюсь в вестибюль, где постепенно собирается вся команда, чтобы отправиться на саундчек[3]. Плюхнувшись на диван, я утыкаюсь в телефон.
Том появляется одним из последних, в толстовке, с капюшоном на голове и бутылкой воды в руках. Вся остальная группа выглядит такой же побитой прошлая ночь сказалась и на них.
Когда все собираются, мы садимся в автобус и уезжаем на площадку. За все это время не говорим с Томом друг другу ни слова.
* * *
Сегодня небольшой концерт, цель которого полностью сыграть новый альбом, чтобы распалить интерес фанатов и подогреть ожидания. Телефоны запрещены, но все прекрасно понимают, что какие-то отрывки утекут в интернет и заставят о себе говорить. Это часть пиар-кампании.
Я смотрю на саундчек из зала, сидя за барной стойкой и болтая ногами. «Нитл Граспер» настраивают инструменты. Держа гитару за гриф, Том распутывает шнур, обвившийся вокруг его ноги. Бен крутит барабаны и тарелки из стороны в сторону, выверяя для них лучшее положение. Марк настраивает бас-гитару, прислушиваясь к каждой ноте, вылетающей из-под струны, а Джефф уже репетирует, играя на выключенном инструменте.
Мой отец и десяток техников шатаются по залу и тоже что-то настраивают. Я не хочу смотреть на Тома, но постоянно делаю это. Весь в черном, с белой гитарой на шее, он смотрится эффектно. Даже плохое самочувствие не доставляет проблем его образу а наоборот, только добавляет привлекательного драматизма.
Настраиваются «Нитл Граспер» довольно долго: их саундчеки всегда проходят так, ведь им нужно, чтобы все было идеально. У группы хорошая репутация, и все концерты они отыгрывают на грани своих возможностей, выдавая стабильный результат. Том всегда говорил, что ничего лучше живых выступлений в их работе нет. Они любят это и хотят, чтобы концерты были сногсшибательными.
Прямо сейчас «Нитл Граспер» находятся в своей естественной среде обитания. Я смотрю, как Том перебирает длинными пальцами по струнам, и понимаю, что ничего сексуальнее этого быть просто не может. Рукава его толстовки закатаны, открывая вид на черные и цветные татуировки, вены, проступившие на предплечьях, и запястья, напрягающиеся от зажимаемых аккордов. Взгляд сосредоточен и серьезен. Он окунается в свое дело с головой, полностью ему отдается и будоражит своей одержимостью. Ему идет гитара, с ней он становится в тысячу раз привлекательнее.
Я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Том слишком хорош, чтобы о нем не думать. Но я не хочу о нем думать. Каждое мое нервное окончание буквально горит от злости из-за того, что он у меня в голове.
Группа проверяет все инструменты, микрофоны, звук, играет пару песен и на этом заканчивает. Когда все расходятся, я спрыгиваю с барного стула и, оглядевшись, направляюсь на сцену. Темная, таинственная, мрачная она будоражит меня и тянет к себе. Поднявшись по ступеням, я перешагиваю связку проводов, приклеенную к полу, и прохожу в середину. На фоне черного пола и стен выделяется металлическое возвышение, на которым стоят белые барабаны. Взгляд привлекают золотые тарелки, и я, не удержавшись, касаюсь одной из них, качнув ее. Звук получается глухой, но неожиданно громкий все части барабанной установки утыканы небольшими, но мощными микрофонами.
По обе стороны от ударной установки выстроены стены из гитарных усилителей и пультов их управления. Я медленно прохожу вдоль, проводя пальцами по мягким стенкам колонок.
На краю сцены один монитор, направленный на музыкантов, его использовал Джефф, предпочитая слышать музыку вживую. Тому и Марку весь звук выводился в наушники так что перед их местами на сцене было пусто.
По бокам стоят гитары. Я не могу оторваться от самой красивой принадлежащей Тому. Ее корпус снежно-белого цвета, а остальные элементы струнодержатели, регуляторы громкости, звукосниматели, голова грифа и колки драгоценно золотые. Даже струны и кнопка для ремня из золота, такого яркого, словно настоящего. Присев перед гитарой на корточки, я рассматриваю ее вблизи.
Эй, внезапно слышу я над ухом и вздрагиваю, интересно?
Сжав челюсти, я вздыхаю, успокаивая раздражение. Поднимаю голову вверх и вижу Тома. Нет смысла злиться или кричать, этим я ничего добьюсь. Немного помолчав, говорю:
У тебя новая гитара?
Да, он берет ее за гриф и поднимает с подставки. Тебе нравится?
Она красивая, пожимаю я плечами.
Выпрямившись, я смотрю на Тома, скрестив руки на груди.
Хочешь поиграть?
От удивления я поднимаю бровь, но небрежно бросаю:
Давай.
Ухмыльнувшись, Том подходит сзади и опускает гитару мне на шею. Я приподнимаю руки, ныряя в обруч ремня, и поправляю, чтобы было удобно. Том регулирует длину и огибает меня сбоку.
Она тяжелая.
Он кивает:
К этому привыкаешь.
Взявшись за гриф, я провожу пальцами по струнам. Из колонок раздается сдавленное скрежетание, и я оборачиваюсь, удивившись громкости звука. Том дает мне медиатор, и, зажав аккорд, я бью им по струнам.
Гитара ревет, ее мощный звук раздается в каждом уголке клуба, и от вскипевшего адреналина у меня кружит голову.
Черт восторженно шепчу я, уставившись на Тома и забыв обо всех наших разногласиях.
Он кивает, широко улыбаясь, как будто давая понять, что знает, о чем я.
Я бью еще раз, и еще. Это так громко и всеобъемлюще, что мне кажется, будто я управляю чудовищной силой, которая в любой момент может выйти из-под контроля. Кровь бурлит, вместе со звуком я втягиваю в себя воздух, чувствуя щекотание в животе.
Боже, Том! Ты тоже это чувствуешь, когда играешь?
Склонив голову, он смотрит на меня и улыбается.
Каждый раз.
Зажав струны, я снова извлекаю из гитары рев, а потом взвизгиваю:
Господи, это круче, чем любовь! Я едва не подпрыгиваю на месте. Адреналин просто бешеный!
Пытаясь вспомнить все, что я знаю об игре на гитаре, стараюсь сложить звуки в мелодию, но прошло слишком много времени с того момента, когда я брала в руки инструмент, и получается плохо.
Смотри, Том подстраивается сзади, перехватывая гриф. Вот так. Он кладет свою ладонь поверх моей, правильно располагая мои пальцы по ладам.
Я внимательно слушаю его и делаю как надо, упустив момент, когда он прижимается так плотно, что касается своим животом моей спины. Я замираю, пропуская мимо ушей все, что говорит Том.
Его крепкие руки поверх моих, заключающие в полуобъятия. Жар его тела, окутывающий всю меня. Его дыхание, обдувающее шею
Белинда? окликает Том, и его низкой голос вибрацией отдается у меня в животе.
Подняв голову, я едва не стукаюсь своим носом о его.
Держась за гитару, мы смотрим друга на друга, находясь на расстоянии нескольких дюймов. Рука Тома скользит по корпусу инструмента и перемещается ко мне на талию, сжимая бок горячими пальцами и притягивая ближе. Из динамиков раздается лязг струн.
Выставив руку, я упираюсь ему в грудь, чтобы сохранить между нами дистанцию.
Том что ты делаешь? Я отвожу от него глаза.
Слушай, давай поговорим начистоту, он наклоняется ко мне, обдавая горячим дыханием. Ты хотела я согласен.
Ты снова трогаешь меня.
Ты не сильно против.
Это правда. Чувства к Тому по-прежнему живут во мне, и, сокращая дистанцию, он возрождает их все больше и больше. С одной стороны, я ужасно зла, а с другой мое сердце замирает, когда он так близко.
Белинда, я хочу тебя трахнуть.
Я ощущаю, как в животе стучит молот. Гитара на шее становится непосильно тяжелой.
Я не просто хочу трахаться, я хочу это делать именно с тобой. Я возбуждаюсь буквально всякий раз, когда ты рядом. Еле себя сдерживаю.
Том прижимается ко мне пахом, и я ощущаю в его штанах набухшее уплотнение.
Хочешь меня использовать? настораживаюсь я, сильнее нажимая ему на грудь.
Ты это так воспринимаешь? Как использование?
А как еще? Я отклоняюсь, но его ладонь прижимает меня сильнее, и гитара между нами давит мне на костяшки. Хочешь трахнуть меня после того, как оставил?
Том понижает голос, наклоняясь к моему уху:
Подумай об удовольствии.
Мурашки бегут по моим рукам, и я понимаю, что он, черт возьми, меня соблазняет.
Применив силу, я отступаю и говорю:
Мне было охренеть как больно, Том.
Мне тоже было больно, Белинда, но я никогда не тыкал тебя в это носом. И ты не делай так со мной.
Ладно, я киваю. Я просто в шоке от того, что слышу.
Это нормально. Ты меня заводишь. Твое тело, твое лицо, твой голос. Я хочу тебя и не вижу сопротивления. Но отношений у нас не получится. Ты и сама должна это прекрасно понимать.
Внутренности болезненно обжигает, ведь я до сих пор считаю, что у нас могло бы что-то получиться.
Просвети меня, я нервно сжимаю руки.
Во-первых, тебе восемнадцать, а мне скоро тридцать четыре. Ты слишком молода, или я слишком стар, не знаю. А во-вторых, мы были в созависимости, и я даже не знаю, любили ли мы друг друга на самом деле.
Мои уши загораются.
Вот именно. Мы могли над этим работать, но ты не захотел. Ты просто сдался.
Том пристально и немного грустно смотрит мне в глаза.
Меня очень злит то, что ты говоришь, нехотя признаюсь я.
Хорошо, он кивает. Зато ты знаешь о моих намерениях, и между нами нет недомолвок.
Сжав зубы, я снимаю гитару и ставлю ее на подставку.
Концерт скоро начнется, мне нужно готовиться, Том качает головой в сторону кулис.
Пожалуйста.
Мы расходимся в разные стороны, и я вдруг натыкаюсь на отца. Он хмурится, понимая, что что-то не так.
Все в порядке? спрашивает он.
Да, резко отвечаю я и собираюсь пройти мимо, но папа меня останавливает.
Белинда, если что-то случилось, ты можешь со мной поделиться. Я помогу.
Замедлившись и выдохнув, я отвечаю:
Хорошо. Спасибо, пап. Правда, все нормально.
Отец наклоняется ко мне и, словно заговорщик, шепчет:
Я могу надрать ему задницу, если он плохо себя ведет.
Меня прорывает на смех. Он общается со мной так, словно меня обижают в начальной школе.
Пап, улыбаюсь. Все хорошо. Я скажу тебе, если что-то случится.
Довольный ответом, он выпрямляется.
Мы расходимся, и я поднимаюсь на второй этаж, выходя на специальный балкон, который позволяет смотреть выступление отдельно от остальных зрителей. Фанаты заполняют зал, свет гаснет, музыка становится громче.
Бесконечное количество времени проходит перед тем, как «Нитл Граспер» наконец-то выходят на сцену. Зал озаряется вспышками света, стены и пол вибрируют от обезумевших криков и отчаянных прыжков. Толпа беснуется, и я чуть не падаю на пол от ударной звуковой волны.
Резко гремят барабаны, подключается бас-гитара, и Том выходит на край сцены, взяв в руку микрофон. Он смотрит в толпу так, будто владеет всеми этими людьми, а они, в свою очередь, готовы исполнить любой его приказ.
Сегодня я с придыханием говорит он, и его голос разносится по всему залу, подарю вам самую лучшую ночь в вашей жизни.
И музыка начинает играть в полную мощь.
* * *
Выступая на концертах, Том проживает те чувства, которые не позволяет себе в жизни. Обида, горечь, боль, застенчивость, детская радость с гитарой на сцене Том ранимый. Он смеется, танцует, сходит с ума и просто искренне проявляет себя возможно, не без доли артистизма, но это настоящий он. В то время, как другие надевают на сцене маску, Том делает это в жизни, слишком боясь, что кто-то ранит его чувства. На сцене же он знает его примут любого. И настоящего тоже.
Он много раз плакал, исполняя свои песни, я видела но в жизни такого не было ни разу. Том на сцене влюбляет в себя в отличие от других, он искренний.
Его обожают. Обычно я забываю об этом, ведь со мной он простой человек. Но перед огромной беснующейся толпой, которой он с легкостью управляет, я понимаю: Том особенный он звезда.