На вашем месте, Мэннинг, я бы навестил родственников. Сходите хоть поглядите на них, пока мы дожидаемся сметы от Добсона, а я посижу в саду, выкурю сигару.
Благодарю, сэр. Но я их совсем не знаю и не уверен, что хочу узнать.
Тогда к чему было расспрашивать о них? Он быстро взглянул на меня. (Мистер Холдсворт не признавал бесцельных слов и поступков.) Я ничего не ответил, и он продолжил: Ну же, решайтесь! По крайне мере, посмо́трите, что представляет собой этот пастор-пахарь. Потом расскажете, любопытно будет послушать.
Я привык во всем подчиняться ему, его авторитет и влияние были столь велики, что я беспрекословно отправился выполнять поручение, хотя мне легче было бы взойти на эшафот. Трактирщик, по обычаю всех деревенских трактирщиков навостривший уши, проводил меня к выходу и несколько раз повторил, куда и как идти, словно я мог заблудиться по дороге длиной двести ярдов! Но я терпеливо слушал его указания, радуясь любой отсрочке, чтобы собраться с духом, прежде чем ни с того ни с сего предстать перед незнакомыми людьми.
Итак, я нехотя побрел по проселочной дороге, сшибая прутиком верхушки сорной травы, и за первым или вторым поворотом увидел перед собой ферму. От тенистого, поросшего травой проселка фермерский дом был отделен садом; впоследствии я узнал, что у домочадцев он назывался «двор» вероятно, потому, что был обнесен низкой стеной с решеткой поверху. Большие двустворчатые ворота с колоннами, увенчанными каменными шарами, соединялись с парадным входом мощеной дорожкой. Однако обитатели дома, как правило, не пользовались ни импозантными воротами, ни парадной дверью; вот и в тот день ворота оказались заперты (хотя дверь была открыта настежь). Я пошел в обход вдоль ограды по едва заметной в траве тропке, миновал каменный монтуар[7], поросший очитком и желтой хохлаткой, и наконец увидел другую дверь (как я потом узнал, хозяин прозвал ее «викарной», а парадный «помпезный» вход величал «ректорским»)[8]. Я постучался. Мне открыла высокая девушка примерно моего возраста; она молча смотрела на меня, дожидаясь моих объяснений кто я и зачем пожаловал. Я как сейчас вижу ее мою кузину Филлис. Она стоит передо мной в лучах предвечернего солнца, которое разрезает полумрак у нее за спиной косой полоской света.
На ней было простое синее платье с длинными рукавами и вырезом под горло; края рукавов и горловину украшали скромные оборки из той же материи, оттенявшие белую кожу до того белую, что и сказать нельзя! Ни раньше, ни позже я ни у кого не видел такой белизны. Волосы у нее были светло-желтые, с золотистым отливом. Она смотрела на меня прямым, открытым взглядом, и в ее крупных невозмутимых глазах читался лишь закономерный вопрос, но отнюдь не испуг при виде незнакомца. Помню, я удивился, что такая взрослая и рослая барышня носит поверх платья маленький детский передник.
Пока я соображал, как лучше ответить на ее немой вопрос, у нее за спиной раздался женский голос:
Филлис, кто там? Если пришли за пахтой, пусть обождут у черного хода.
Я решил, что правильнее будет говорить не с девушкой, а с обладательницей этого голоса, поэтому молча шагнул вперед и стал на пороге, снявши с головы шляпу. За порогом находился холл, или, скорее, некая общая комната, где семья собирается по вечерам. Маленькая бойкая женщина лет сорока утюжила муслиновые шейные платки возле высокого, увитого плющом окна. Хозяйка смерила меня подозрительным взглядом.
Меня зовут Пол Мэннинг, представился я, но тут же понял, что мое имя ни о чем ей не говорит. Моя матушка в девичестве носила фамилию Манипенни Маргарет Манипенни.
Ну конечно! Она же вышла за Джона Мэннинга из Бирмингема! всплеснула руками миссис Холмен. Так вы ее сын? Садитесь, садитесь! Дайте посмотреть на вас. Подумать только, у Маргарет взрослый сын! Кажется, она сама только вчера играла в куклы. Хотя когда это было? Ох, да уж двадцать пять лет назад! Что же привело вас в наши края?
Она тоже уселась, словно под тяжестью любопытства, чтобы услышать от меня про все двадцать пять лет, миновавшие с их последней встречи. Ее дочь Филлис вернулась к своему вязанию (помнится, это был длинный серый мужской чулок). Работала она споро, не глядя на спицы, и меня не оставляло ощущение, что ее глубокие серо-голубые глаза прикованы ко мне, но когда я украдкой взглянул на нее, она внимательно рассматривала что-то на стене над моей головой.
Расспросив меня обо всем, что ее интересовало, миссис Холмен протяжно вздохнула и покачала головой:
До сих пор не верится, что к нам пожаловал сын Маргарет Манипенни! Жаль, пастора нет сейчас дома. Филлис, ты не знаешь, на каком поле сегодня работает отец?
На пятиакровом. Там началась жатва.
Коли так, он будет недоволен, если за ним послать. Иначе непременно познакомила бы вас. Пятиакровое поле далековато отсюда. Но я не отпущу вас из дому, пока не выпьете рюмочку вина с кексом. Говорите, у вас мало времени? А то останьтесь, пастор обычно заглядывает домой около четырех, когда у работников перерыв.
Да, мне пора Я и так уже засиделся.
Ладно. Филлис, возьми-ка ключи. Мать шепнула дочери на ухо какие-то распоряжения, и та вышла за дверь.
Выходит, она кузина мне? уточнил я, хотя это было очевидно, просто я не знал, как иначе перевести разговор на девушку.
Да Филлис Холмен. Одна она у нас теперь.
По этому «теперь» и облачку печали, на миг затуманившему ее взор, я догадался, что у четы были и другие дети.
А сколько лет кузине Филлис? спросил я, рискнув назвать ее по имени и тотчас оробев от своей фамильярности.
Однако миссис Холмен ничего не имела против и дала мне исчерпывающий ответ:
В прошлый Майский день исполнилось семнадцать Ой, пастор запрещает упоминать Майский праздник[9], спохватилась она, боязливо озираясь по сторонам. Первого мая Филлис исполнилось семнадцать, повторила она с учетом необходимой поправки.
«А мне в следующем месяце исполнится девятнадцать», сам не знаю почему подумал я, и тут вошла Филлис с подносом.
Мы держим служанку, доложила мне миссис Холмен, чтобы я не подумал, будто ее дочь всегда прислуживает гостям, просто сегодня она занята сбивает масло.
Мне это совсем не в тягость, мама, заверила Филлис спокойным звучным голосом.
Я почувствовал себя ветхозаветным персонажем как бишь его звали? которому прислуживает хозяйская дочь. А может быть, я всего лишь Авраамов раб, которому Ревекка дала напиться из колодца? И я подумал, что Исаак много потерял, когда не сам отправился добывать себе жену[10]. Разумеется, у Филлис не могло возникнуть подобных мыслей. У этой статной, грациозной молодой женщины была наивная душа ребенка, под стать ее полудетскому наряду.
Как меня учили, я поднял тост за здоровье моей новообретенной родственницы и ее мужа, а после и за здоровье кузины Филлис, слегка поклонившись в ее сторону. От смущения я не решился посмотреть на нее и проверить, как она приняла мои слова.
Теперь мне уже точно пора, сказал я, вставая со стула.
Ни одна из дам не пригубила вина, хотя миссис Холмен из вежливости отломила кусочек кекса.
Жаль, что вы не застали пастора, повторила она и тоже встала.
Я же втайне радовался, что не застал его. В ту пору я не жаловал пасторов, а этот был особенно подозрителен, если запрещал вслух упоминать Майский день. Однако в дверях миссис Холмен взяла с меня слово приехать снова в ближайшую субботу и остаться у них на воскресенье тогда-то я уж определенно не разминусь с пастором!
Лучше в пятницу, если сможете! крикнула она мне вслед, стоя в проеме «викарной» двери и рукой прикрывая глаза от низкого вечернего солнца.
Кузина Филлис не двинулась с места. В дальнем углу затененной плющом комнаты разливалось волшебное сияние от ее золотистых волос и ослепительной белой кожи. Она только посмотрела на меня и невозмутимо произнесла «до свидания».
К моему возвращению мистер Холдсворт уже впрягся в работу, ежесекундно отдавая распоряжения строителям, но, когда выдалась свободная минута, поинтересовался:
Ну что, Мэннинг, как вам ваша новая родня? Как совмещаются в одном лице землепашец и проповедник? Если этот ваш пастор крепок не только верой, но и делом, я готов его уважать.
Он был слишком занят, чтобы внимательно слушать мой ответ. К тому же ответил я с заминкой, нарочито уклончиво, упирая главным образом на приглашение явиться снова.
Ну разумеется, поезжайте В пятницу, если хотите. Почему бы и не на этой неделе? Вы заслужили отдых, дружище.
Мне совсем не хотелось ехать на день раньше и тем растягивать свой визит, но, когда наступила пятница, я неожиданно для себя обнаружил, что еще меньше мне хочется оставаться в Элтеме, поэтому я воспользовался разрешением мистера Холдсворта и отправился на ферму, прибыв туда уже под вечер, позже, чем в прошлый раз. Викарная дверь была открыта. Стояла мягкая сентябрьская погода, за день солнышко так прогревало воздух, что на улице казалось теплее, чем в доме, хотя в камине на раскаленных углях медленно тлело толстое полено. За минувшие дни листья вьюна за окном стали чуть желтее и на некоторых появилась сухая бурая кромка. Миссис Холмен сменила утюг на швейную иглу и, устроившись возле крыльца, починяла рубашку. Филлис по-прежнему что-то вязала в своем углу можно было подумать, будто она всю неделю не вставала с места. На заднем дворе разгуливали курицы-пеструшки, выклевывая из земли какие-то зерна; поблескивали дочиста вымытые и развешанные кверху дном большие молочные бидоны. Передний двор-сад утопал в цветах они заползали на низкую стену ограды и каменный монтуар, а часть самосевом проросла в траве по обеим сторонам тропы к черному ходу. А запах!.. Наверное, мой выходной костюм на месяц вперед пропитается ароматами шиповника и ясенца, невольно подумалось мне. Время от времени миссис Холмен запускала руку под крышку корзинки, стоявшей у ее ног, и бросала пригоршню зерна голубям, которые нетерпеливо ворковали, гукали, хлопали крыльями и перепархивали с места на место в ожидании очередной порции угощения.
Завидев меня, хозяйка поднялась мне навстречу.
Голубчик, вот это славно это по-родственному! повторяла она, горячо пожимая мне руку. Филлис, кузен Мэннинг пришел!
Пожалуйста, зовите меня просто Пол, попросил я. Дома все зовут меня по имени. По фамилии только в конторе.
Ну, Пол так Пол. Я уже и комнату для вас приготовила. Так и сказала пастору: «Приедет он в пятницу или нет, а комнату я приготовлю». А пастор ответил, что ему надо быть на Ясеневом поле, приедете вы или нет. Но он обещал вскорости вернуться узнать, не появились ли вы. Идемте, я провожу вас в комнату, приведете себя в порядок с дороги.
Когда я снова спустился, мне показалось, что миссис Холмен не знает, как меня занять; возможно, ей просто было скучно со мной, а может быть, я помешал каким-то ее планам. Так или иначе, она кликнула Филлис, велела дочери надеть капор и прогуляться со мной до Ясеневого поля, к отцу. Мы подчинились. Мне хотелось произвести на девушку благоприятное впечатление и одновременно хотелось, чтобы она была поменьше ростом, хотя бы не выше меня! Словом, я разволновался, и, пока гадал, с чего начать беседу, Филлис сама заговорила со мной:
Полагаю, вы почти все дни проводите в трудах, кузен Пол.
Да, в конторе нужно быть к половине девятого, днем перерыв на обед, и через час снова за дело до восьми или девяти.
Наверное, времени для чтения почти не остается.
Да, почти, согласился я, внезапно осознав, что не всегда с пользой провожу свой досуг.
Мне тоже не хватает времени. Отец привык вставать за час до выхода в поле, но мама не велит мне подниматься в такую рань.
А моя матушка вечно будит меня спозаранку, не дает вволю поспасть.
Когда же вы встаете?
Ох!.. В половине седьмого! Правда, не каждый день, уточнил я, припомнив, что за все прошлое лето я только дважды поднимался в такой час.
Она повернула голову и пристально посмотрела на меня:
Отец встает в три. И мама вставала с ним, пока не заболела. Я сплю до четырех.
В три! Но для чего, что ему делать в такую пору?
Как «что делать»? Перво-наперво молитва, духовное упражнение в своей комнате; затем нужно позвонить в большой колокол созвать людей на дойку; потом разбудить Бетти, нашу служанку. Обычно он еще сам задает корм лошадям, потому что наш конюх Джем уже старик и отец не хочет лишний раз его беспокоить Заодно осмотрит у лошадок ноги и плечи, проверит подковы, постромки, торбы с сеном и овсом все, что важно для работы в поле. Может и кнут поправить, если потребуется. Затем проведает свиней, убедится, что они накормлены, заглянет в чаны с помоями И наконец составит списки чего и сколько надо приготовить для пропитания людей и живности, чем пополнить запасы топлива. Только после этого, если останется немного времени, отец идет домой и мы с ним вместе читаем всегда по-английски; латынь оставляем на вечер, чтобы насладиться ею без спешки. В положенный час отец созывает людей на завтрак, собственноручно нарезает им хлеба и сыра, напоминает домашним заполнить свежей водой их деревянные бутылки и отправляет «ребят» на работы. В половине седьмого мы остаемся одни и садимся завтракать Смотрите, отец вон там! воскликнула она, указывая на человека в рубашке, который был на голову выше обоих своих спутников. Вид нам частично заслоняла листва ясеней, окаймлявших поле, и я подумал, что обознался: в этом работнике богатырского роста и телосложения я не мог разглядеть ничего общего с обликом смиренного благочестивого пастора, каким я его себе представлял. Однако это и был преподобный Эбенезер Холмен собственной персоной.
Он издали кивнул, завидев нас на жнивье, и я ожидал, что он подойдет поздороваться, но он продолжал отдавать какие-то распоряжения и в нашу сторону не смотрел. Я сразу отметил, что дочь явно пошла в отца, а не в мать, унаследовала и его стать, и белую кожу; только у него лицо обветрилось и задубело, а у нее сохранило шелковистую гладкость и блеск. Светлые, некогда желтоватые, как солома, волосы пастора теперь густо поседели. Но в его случае седина не означала упадка сил. Честно говоря, я впервые встретил такого ладно скроенного силача: мощная грудь, сухие бедра, великолепно посаженная голова Тем временем мы сами приблизились к нему. Он оборвал себя на полуслове и сделал шаг навстречу, протягивая руку мне, но обращаясь к Филлис:
Вижу, дочка, вижу Кузен Мэннинг, я полагаю? Обождите минуту, молодой человек, сейчас надену сюртук, чтобы приветствовать вас по всей форме. Сейчас, только Нед Холл! Без дренажной канавы здесь не обойтись. Не земля, а мокрая глина, вся слиплась. Давай-ка мы с тобой займемся этим в понедельник Прошу прощения, кузен Мэннинг Да, вот еще, на доме старика Джема прохудилась крыша. Завтра, пока я буду занят, сможешь ее поправить. И вдруг, резко сменив тон своего раскатистого баса, так что в голосе зазвучали совсем другие ноты, куда больше подобающие проповеднику и настраивающие на молитвенный лад, неожиданно прибавил: А теперь споемте «Единогласно славим» на мотив «Ефремовой горы»[11].
Пастор приподнял над землей лопату и начал отбивать ею такт. В отличие от меня, оба работника знали слова и мелодию. О Филлис и говорить не приходится: ее звучный голос уверенно вторил ведущему басу отца. Крестьяне подтягивали чуть менее смело, но довольно стройно. Заметив мое молчание, Филлис пару раз бросила на меня удивленный взгляд. Что я мог поделать? Мы впятером стояли посреди сжатого поля с обнаженными головами (Филлис не в счет), на желто-буром жнивье высились скирды хлеба, поодаль с одной стороны темнел лес, где громко ворковали дикие голуби, с другой протянулась ажурная полоса вязов, сквозь которую проглядывала голубая даль. Даже знай я слова и мелодию вечернего песнопения, скорее всего, не смог бы выдавить из себя ни звука: в горле стоял ком от охватившего меня небывалого чувства.