Разбитого, уставшего Алексея отпустили к оставленной машине.
Бог своё, черт своё, утешала Варю санитарка, намывавшая полы в приёмнике. Она же принесла кусочек домашнего пирога, так как вставать категорически не разрешали. А потом поила из чайничка, с носика. Гадкое тут место рядом с кладбищем. Трёх уж похоронили с нашего села. Около могилок, и столько аварий, как специально! Вас ещё вот Бог отнёс, живые, перекрестилась она.
Странное дело, но после этих слов Варюха немного успокоилась: и впрямь, могла бы и совсем погибнуть. Живая, и слава богу. И отец жив!
Приехавшая скорая только называлась так гордо. На самом деле ехала она тихо, трясло немилосердно. На распяленных носилках внутри машины было совсем худо. Варюха поймала себя на том, что потихоньку постанывает. Ей очень хотелось, чтобы кто-то пожалел её в это время, хоть и болей особых не было. Просто ныло в спине.
В больнице бригаду скорой встретили у входа, долго катали Варюху по коридорам, похожим на какой-то бесконечный лабиринт. Брали анализы, делали снимки, писали какие-то бумажки. И когда она наконец оказалась на кровати в одной из палат, она обрадовалась, что этот бесконечный день заканчивается.
Завернувшись в одеяло, она мгновенно провалилась в сон. Неведомо как оказалась рядом баба Аня. Сидя рядом, гладила её по спине, трогая шишку и качая головой, просила никуда не ездить. Но она снова куда-то ехала, и опять перед глазами был тот самый военный ЗИЛ. И снова отец сворачивал в сторону обочины. А она, решившись, выпрыгнула из машины.
Проснулась Варюха от звука падения собственного тела, очутившись на полу рядом с кроватью. Испуганные больные вызвали медбратьев. Те осторожно переложили девчонку на кровать, а потом на всякий случай привязали поперёк кровати скрученной простынёй.
Не езди сегодня больше никуда, поняла? улыбнулся ей один из медиков. Я тебя привязал.
Остаток ночи Варюха проспала, как будто ничего и не случилось. Молодой организм благополучно вытолкнул из себя, как занозку, аварию, а скопившаяся за день усталость, боль и долгое ожидание скорой помощи сыграли своё дело: уснула молниеносно и без сновидений. Но на любимую позу, на бок, не покушалась, помня о привязанной поперёк тела простыне.
А утром опять навалилось осознание: никакой поездки в институт не случилось. Неизвестно, что будет в ближайшем времени, так как врачи ничего определенного, кроме общих фраз, пока не говорили. А самое страшное как известие об аварии перенесла баба Аня. Как ей об этом сказали родители? Как там мама? Отец, наверное, винит себя. Лёжа под одеялом, Варюха глотала слёзы, стараясь не всхлипывать, чтобы не беспокоить соседей.
Пришедший во время обхода доктор круглолицый, напоминающий весёлый арбуз, хоть немного внёс ясность:
Переломы компрессионные. Сейчас главное покой, лежать на досках, ни в коем случае не садиться. Срастётся, ты ж молоденькая. Но месяца два полежишь. Потом полгодика на больничном, садиться нельзя будет.
А учёба? Варюхины глаза чуть не вылезли из орбит. Ей казалось, что вся эта история самое большое на пару недель.
Пока надо забыть про учёбу. Хочешь, попроси учебники, тут учи. Сдашь всё экстерном. Кстати, наслышан, как ты вчера с кровати ещё раз улетела. На всякий случай будем тебя пока привязывать. Такое часто после аварий случается. Помолчал, потом грустно добавил: Учё-ёба Радуйся, что жива осталась и сама ходить будешь. Видно, кто-то за тебя крепко молился. Тут вон рядом лежит ровесница твоя после ДТП. Никого не узнаёт, не говорит. И никогда, ты слышишь, никогда не встанет! Единственный ребёнок в семье. Мамка её на коленях полы тут моет и молится. Лишь бы рядом дозволили сидеть. Вот там беда. А ты «учёба»!
Потом доктор обходил каждую из лежащих. С иной говорил совсем чуть-чуть, насмешливо, с другой долго и строго. С Варюхиной соседкой, гундявой бабкой лет семидесяти, практически не говорил.
Не вставали? Почему? Чем дольше вы будете себя беречь, тем хуже для вас. Вы так и не адаптируетесь. Вы вполне можете уже вставать на костыли. А если намерены лежать, то, пожалуй, завтра и выпишем вас.
Не слушая занывшую старуху, шагнул к следующей кровати. У бабульки в гипсовом сапожке со шпорой засиделся. Та, маленькая, как воробышек, готова была хоть в пляс. Спрашивала, как ей вставать с «этой бедой». Демонстрировала умение подтянуться на кровати, схватившись за вожжи, привязанные к головке кровати. Хвастала «царапучкой» проволочной петлёй из алюминия. Посиневший большой палец воинственно торчал из гипсового сапожка, и даже неопрятный гипс на нём выглядел, как залихватская кепка. Бабушка-воробышек рассказала врачу, что приспособление ей сделал гипсовщик Сергей, которого, как поняла Варюха, все обожали. Царапучкой бабка лезла в широковатый сапожок и чесала ногу. Варька порадовалась, что хоть гипсом её в этой больнице не наградили.
После обеда Сергей пришёл и сам: высокий, нескладный, в коротких штанах, похожий на Юрия Никулина на арене. Он проверил, как схватился гипс у лежащей возле окна женщины. Её торс больше напоминал мумию. Для неё он принёс подобие хоккейной клюшки из проволоки. Конец клюшки был обмотан гипсом, как будто к клюшке прилипла миниатюрная шайба. Медик помог женщине встать и показал, как орудовать клюшкой, царапая спину. Когда Сергей ушёл, женщины наперебой взялись его хвалить, какой он понятливый и обходительный. Получалось, что гипсовщика, страшненького, на Варин взгляд, длиннолицего и нескладного, любили все без исключения. «Мумия» со смехом рассказала, как он ей вырезал отверстие внизу гипса, чтобы она могла ходить в туалет, раскрывая такие подробности, что Варька краснела, а оставшаяся часть палаты заливалась смехом.
Сказал, чтобы сегодня всё испробовала. А если будет неудобно, он завтра снова мною займётся.
Короче, ты с утра уже топай к нему в гипсовочную и говори, что неудобно, мол, займись мною ещё раз, со смехом рекомендовали ей подруги по палате.
Вечером тётя Нэлля, рука которой была загипсована, как у примерного школьника, поднявшего руку вверх, звонко закричала:
Четырнадцатая команда, на выход!
Варюха скосила глаза на дверь. Все, кто был не привязан к кровати вытяжками, приподнялись с постелей и, достав костылями из-под кровати судна, костылями же потихоньку погнали их к туалету. С санитарами в больнице был полный швах. Полы мыли приходящие к кому-либо родственники, они же выносили судна за лежачими. А те, кто двигались, утром и вечером «играли в футбол», гоняя судна под предводительством тёти Нэлли, гордо несущей чьё-то «неходячее» судно в руке. В коридоре порой сталкивались с командой 13 или 12 из соседних палат. Веселее было, когда шла 12-я палата, мужчины после аварий. В коридоре раздавался громкий гогот, и Варюха немного завидовала ходячим. Ей было нельзя погонять судно вместе со всеми. Только лежать и семафорить глазами в потолок.
С судном, будь оно неладно, история была почти плачевная. Представить, что кто-то понесёт Варюхины «накопления», было неприятно. Решила потерпеть всё равно кто-то из своих приедет. Терпение давалось не в тягость есть, лёжа на спине, было неудобно. А значит, и судно по серьёзным делам пока не к надобности. И лежала Варюха почти впроголодь, попивая жидкий противный чай из поильника, таская с тумбочки баранки и сухарики. Когда всем приносили суп, ей давали только кашу. Однажды она попросила себе первое. Поставленная на грудь тарелка опасно колыхалось. Дело закончилось мокрыми щеками, облитыми каким-то рыбным супом. С первым пока решила завязать.
Пришедший как-то вечером медбрат спросил:
А может, волосы обстрижём? В крови ведь всё. Ещё вшей заведём.
А, режьте, махнула рукой Варька. Сама себе она представлялась страшным поцарапанным чучелом с грязным колтуном на голове. Ей было всё равно, что чистенький, в белоснежном халате медик с красивыми добрыми глазами касается её волос своими длинными пальцами с аккуратными ногтями. На Варюху вообще накатило какое-то безразличие.
Виктор, так звали медбрата, достал из кармана халата ножницы, отрезал добрый хвост прядей, для удобства сдвинув все волосы на одно плечо. Варя просто приподняла голову и прикрыла глаза. Волосы у неё были до пояса, и она ими очень гордилась в доаварийной жизни. И она боялась, что, взглянув в момент «обрезания» на медбрата, попросту разревётся.
Хоть и не видела перед собой зеркала, пальцами рук она ощущала, что в волосах песок и запекшаяся кровь. Осколки лобового стекла здорово поцарапали шею и висок.
Нагрею тебе завтра воды, попробуем ещё и помыть, пообещал медбрат. Улыбнулся виновато, видя её сожаление по поводу упавшей на кусок клеенки бывшей косы.
Бабки-разведчицы вечером вовсю подшучивали:
Приглянулась, однако, медбрату. Нам ничо не намывает, ничо не стрижёт. А тебе, вишь, воды нагреет. Тётка Нэлля закатилась смехом.
А Варе было не смешно. Ей казалось, что в этой больнице она валяется всю свою жизнь. Недавние дни, когда она крутилась в огороде, бегала на речку или в клуб, казались нереально далёкими, сказочно счастливыми. По вечерам, когда в палате зажигали свет, особенно сильно хотелось домой. При мысли о далёкой бабуле, о её припасах, заботливо уложенных в чемодан, слёзы сами по себе начинали катиться из глаз.
Студентка! Хвастуша несчастная. Ещё и папку подставила. «Обгоняй, успеешь. Мы же торопимся», вспоминала свои последние перед аварией слова и готова была саму себя раздавить за них.
По счастью, утром следующего дня в больницу прибежала старая знакомая, бабушкина квартирантка Наталья. Похожая на взъерошенную ворону, она влетела в палату, быстро нашла Варюху и, обняв, прошептала:
Слава богу, нашла. Твои позвонили мне домой, с почты. А сами ни больницу не знают, ни отделение. Обзванивала, нашла, сообразила, где ты.
Узнав, что у Варюхи затевалась «баня», попросила воды, тазик. Медбрат разрешил перевернуться на живот, помог сместиться поперёк постели, а между кроватями поставил тазик с водой. Варюхина горемычная голова удостоилась тщательной помывки. Наталья осторожно ощупывала голову, массировала с пеной кожу, смывая дорожную грязь, насохшие корочки
Бедненькая ты моя. А я тут совсем рядом живу и ничего не знаю. Беда с вами. Есть же мой телефон у родителей, почему же сразу не позвонили?
Растерялись, наверное. Как они там?
Нормально. Переживают, конечно, мать плачет. Я им всё расскажу, как ты и где. Прибегут.
Нет, нет! Скажи, чтобы не ездили. Я не хочу их пугать. Пожалуйста, скажи, что всё нормально, но посетителей не пускают особо!
Мягким полотенцем Наталья протёрла Варюху. Дойдя до коленей, испугалась:
Это ещё что?
Ничего страшного. Из машины выползала, стеклышки поцарапали.
Ты покажи хирургу. Ранки как свежие. Может, там стекла ещё много?
Ладно! Покажу. Они с моей спиной возились, а про коленки я и не жаловалась, созналась Варя.
Пришедший вечером на вечернее дежурство медбрат с удивлением посмотрел на Варю:
Да ты у нас красавица! Пушистая, золотистая, рассмеялся он, зря я тебя обкорнал-то, ой зря! Может, помыли бы сегодня, и всё было бы хорошо.
Варюха и впрямь выглядела в этот день куда лучше, чем в первые дни. Укороченные волосы, отмытые от налипшей крови и песка, распушились. Неумелая стрижка справа до плеча, слева до середины лопатки, неожиданно сделала её какой-то хрупкой и немного неземной. Волосы пушились вокруг головы. Даже лицо, казалось, посветлело, утончилось, и глаза стали больше.
Виктор, привязывая Варюху на ночь, задержался чуть подольше и даже присел рядышком.
Ты не переживай, Варюха-горюха. Переломы нестрашные, спинной мозг не задет. Главное, не садись рано, чтоб осколки не сместились. И всё заживёт. Завтра тебе разрешат переворачиваться и лежать на животе. Начнут с тобой делать лечебную физкультуру, специалист у нас есть такой, инструктор ЛФК, тронул он узенькое запястье Варюхи.
Судно мне подай, проскрипела некстати соседка.
Я один не справлюсь, сейчас с помощью приду, пообещал Виктор и, досадливо улыбнувшись, убрал свою руку.
Баба Надя славилась не только плаксивостью и жалостью к себе. Процедура укладывания её на судно была целым ребусом. Как ни старались два медбрата, устанавливая судно под её телом в положенном для этого месте, как не подтыкали со всех сторон холодные клеёнки, на простыне в любом случае образовывалось мокрое пятно. Это приводило медбратьев в ступор.
Бабуль, у тебя, может, дырочка в другом месте? Ты ж феномен! Мы всё перекрыли, а у тебя опять потоп, изумлялись они. Потом начиналась процедура замены белья на кровати. Баба Надя вопила на все три этажа, и у всех, даже неходячих, была мечта выйти из палаты.
После того как эпопея с туалетом и сменой белья окончилась, Нэлля ворчливо заметила, повернувшись к бабе Наде:
Всю малину ты сбила со своим судном. Какая тебе разница, подадут судно или нет? Всё одно мокрая. А тут така любовь намечалась.
Варюха уставилась в потолок и сделала вид, что разговоры вовсе и не о ней. Отвернуться и зарыться в одеяло было невозможно.
Но зато на следующий день был настоящий праздник. Ей разрешили переворачиваться на живот! Спина от непрестанного лежания уже чувствовала стыки досок под матрацем. И очень хотелось поменять позу. Инструктор лечебной физкультуры, симпатичная усталая женщина с рыжими кудряшками, помогла перевернуться на живот. И сразу показала несколько упражнений, которые разрешено делать. Правда, стоять на коленях было невозможно. Докторша заинтересовалась Варюхиными коленками, пригласила хирурга. Тот, осмотрев колени, убежал, а вернулся с лоточком и инструментами. Из поцарапанных коленей достал несколько крупинок стекла размером с гречку. Коленки густо замазали зелёнкой.
Но зато после этих болючих процедур принесли обед. И впервые за пять дней Варюха поела суп. Это был обычный больничный суп с крупной перловкой и какими-то лохмотьями в виде мяса. Но какой же он был вкусный! Она съела его весь, а остатки ещё и помакала кусочком хлебушка.
В положении лёжа на животе можно было не только мыть голову, но и рисовать, и писать, и есть. Жизнь потихоньку налаживалась.
Сергей по Вариной просьбе принёс испорченные листы фотобумаги, на обороте которой она с удовольствием рисовала лица своих соседок, а на память бабушкино лицо. А первым делом написала письмо домой, маме и бабушке, чтобы сильно не переживали. «В гости ко мне не надо, всё хорошо. Еды хватает. А в палаты сильно не пускают, ворчат», приписала в конце. Больно уж не хотелось, чтобы мама и бабушка увидели её, беспомощно лежащую на этих досках и сиротски тощем матраце. Будут потом слёзы лить. Письмо сходила и сбросила в почтовый ящик тётя Нэлля, у которой были с собой конверты. Оказывается, лежала она уже второй раз. А переломы получала, падая в приступе эпилепсии. Разговорилась как-то вечером:
Да, девки. Такая вот беда со мной. Завалюсь, так не пугайтесь, медбратьев зовите, грустно улыбнулась она. Три месяца ходила с одной рукой. Выписалась, две недели дома побыла, а тут снова приступ. Упала и сломала вторую. А ещё говорят, что бомба в одну воронку не падает. Падает, ещё как! Потому я тут все ходы-выходы знаю, куда сходить, кого спросить. Как родная тут стала. Конверты, открытки и с 7 Ноябрём, и с Новым годом заодно беру мало ли когда лихоманка опять затреплет.