Ложкин вновь вдохновенно запел:
Слышь-ка, Валентин, а руцкисты и впрямь хотели новую большевицкую диктатуру установить? тронул Середина за локоть худощавый, как донская чехонь, красноглазый и красноносый Виктор Воробьев.
Брехня! живо откликнулся вместо Валентина Петр Столяров коренастый крепыш с коричневым заветренным лицом и такими же темными, в заскорузлых мозолях, руками. Диктатуру как раз Ельцин учинил. Растоптал Конституцию и тех, кто пытался ее защищать. Так, братуха?
Так. согласился Валентин. Ельцинисты всему миру показали, что закон в России ничто, а сила все. Как в зоне. Теперь будем жить по бандитским понятиям.
А коммуняки лучше, что ли? вмешался Ложкин, закончив петь. Мало они лампасов и погон на казаках нарезали? Атаман Ратин нам рассказывал, кто там вокруг Руцкого и Хасбулатова ошивался. Одни краснопузые и чеченские бандиты. Давить их нужно было. Однозначно. Не то бы они нас.
Кто «они» и кого «нас»? вступил в разговор заинтересованно наблюдавший за приятелями Владимир Зимовой. Его небольшая голова, с непокорно торчащим на макушке пучком непричесанных волос, живо поворачивалась из стороны в сторону, оглядывая присутствующих темными бусинами пытливых глаз, точно у настороженного чибиса. И произнесенная фраза была такой же короткой, разрубленной пополам, как окрик этой степной птицы: «Чьи вы?»
Хватит дурака валять! А то не знаешь? пыхнул недовольством Ложкин. Конечно, коммуняки нас казаков
А Валентин кто, коммуняка или казак? подначивал Зимовой.
Гитарист хитро скосил глаза на московского гостя:
Пусть он сам и ответит, я в его мысли не залезал и не знаю, что он на сей счет кумекает. Партбилет имел, это факт.
Да я, мои дорогие други, на этот вопрос, вроде как ответил в 1990 году созданием казачьей организации в Москве и в бывших казачьих регионах, в том числе на Дону и Кубани. Нужно ли еще что-то добавлять?
Под пролетарским знаменем и чутким руководством ЦК КПСС. Так, кажется, писалось в московской прессе? не унимал критический запал Ложкин.
Желтая пресса до сих пор так пишет для легковерных читателей, кто привык не сам анализировать информацию, а подставлять уши для развешивания лапши, ответил Валентин несколько повышенным тоном. Принцип «разделяй и властвуй» много веков действует на земле безотказно. А поучения Христа о том, что дом, разделившийся сам в себе, стоять не сможет, помнят немногие
Што за шум, а драки нет? прогудел иронично вошедший в комнату хозяин дома Александр Григорьев широкоплечий здоровяк с явными восточными примесями в лице. Крепкой рукой кузнеца он играючи держал за горловину десятилитровый баллон с домашним вином собственного приготовления. Никак наш артист москвича жизни учит? Давай, Вовка, крой гнилую столичную интеллигенцию на всю катушку! Наша, народная, правда завсегда правее всех иных!
Ну ты даешь, Санек! примирительно хихикнул гитарист.
Даешь по мозгам завсегда ты, как главный теоретик народной жизни. Если все твои теории и прожекты собрать в книгу, у нас бы половина страны от смеха вымерла. А я, в отличие от тебя, бессловесный практик. Больше рукам доверяю, чем языку. Хотя под григорьевку могу и разбрехаться, как Бимка наш, но потом молча в земле копаюсь. Все мои прожекты в ней, родимой. Она и кормит, и поит. Вот зараз попробуем на вкус натуральный продукт. Без подмесу. Только виноград с моего подворья. Ну, за встречу! Маэстро, подвигайся ближе к народу, смыкай круг!
На столе в больших эмалированных мисках парили, разваренные в ухе, крупные с мужской кулак куски толстолобиков, на сковороде отливали золотистой корочкой поджаренные рыбцы, на тарелках матово блестели моченые яблоки и ломтики сала, алели скибки соленых арбузов и помидорные шары.
За встречу! сдвинули стаканы бывшие одноклассники.
Хороша бражка! похвалил Воробьев, промокая хлебом влажные губы.
Это настоящее вино, а не бражка, уточнил Григорьев, я же сказал, что натуральный продукт, из чистого виноградного сока, без дрожжей, без сахара.
А какая разница? махнул рукой с надкушенным куском хлеба Виктор. Лишь бы в голову било и настроение поднимало.
Может, тебе и все равно, а мне нет. Вторак я только для выпивох делаю. И то без куриного помета, как некоторые, чтоб забористей было. Для себя и гостей изготавливаю только настоящее вино, литров четыреста за сезон. От него крылья растут, а не копыта, если только лошадиными дозами не глушить.
А кто их знает, дозы свои? поинтересовался Володька Зимовой.
Кто под забором не валяется и с красным носом не ходит, тот, наверно, знает, рассудил Петр Столяров.
Давайте стаканы. Будем дальше измерять свои дозы, подцепил баллон за горло Григорьев. Воробью больше трех стаканов не налью.
Это почему? удивленно вскинул кроличьи глаза Виктор. Я слабже всех, што ли?
Насчет того, слабже или нет, не знаю. А вот нос красный, а это, как сигнальная лампочка, говорит, что ты финишировал уже на этом направлении.
Во, бляха-муха, дает! Нос мой ему не нравится. Это родителям моим выговаривать надо, что нос у меня такой, а не мне. Я-то здесь при чем?
Ну да, ни при чем. Он у тебя с рождения покраснел, будущие выпивки почуяв.
Вот язва! За это тебя и директор совхоза из своих извозчиков рассчитал.
Напугал ежика голым задом наш барин. Я што, хуже жить стал? Сам себе хозяин. Ни перед кем шапку не ломаю. Не так?
Так! стукнул донышком граненого стакана о стол Воробьев. Наливай, единоличник!
Почему единоличник? поинтересовался Валентин.
А ты што, не знал? повернулся к Середину Петр Столяров. Единоличник и есть. Когда совхоз стал, как это сказать
Акционироваться, подсказал Ложкин.
Вот-вот, акционироваться. А Саня не схотел идти под ярмо, семейные паи на землю, что поделили между станичниками, забрал. Сам теперь управляется. А мы в кабалу попали, по нескольку месяцев зарплату ждем.
Какую там зарплату? хмыкнул Воробьев. Натурпродукта. Хорошо, если зерном дадут. Помолоть на муку можно. Скоту скормить, птице. А если яблоками, че с ними делать? Токо бражку. Ну, братцы, за здоровье!
Воробей, не гони вороных! Успеем еще набраться под завязку, урезонил нетерпеливого товарища хозяин дома. Мы все-таки давно с Валентином не виделись. Не мешает поговорить по-трезвому. Нам есть что вспомнить. С малушка дружим, лет с двух или трех. У меня в альбоме фотография есть, где мы с ним возле лисапеда стоим, ростом с колесо. Во как!
А представляете, какие у меня были глаза, когда ко мне в часть, что за три тысячи верст от дома, в казахстанских песках, Валька в курсантской форме заявился? Я чуть с катушек не съехал, думал глюки. Все взаправду оказалось. Узнал Валька из писем родителей, что я попал в Капчагай служить, взял увольнительную и ко мне из Алма-Аты мотанул. Потом я к нему не раз в увольнения ездил, да и не только в увольнения, по правде сказать. Такое, маэстро Ложкин, не забывается. Так что ты зря нашего кореша на вшивость проверяешь.
Я же не сам выдумал, в газетах писали
Мне на ту писанину тьфу! Понял? Покупные писаки в любую сторону что хочешь накатают. А Валентин человек! И никто меня не переубедит в обратном.
Да никто и не собирается переубеждать. Давай лучше накатим за друга детства. Он нам тоже не чужой.
Разговоры смолкли. Звякнули стаканы. Причмокнул от удовольствия Виктор Воробьев. Дружно застучали ложки, вычерпывая из мисок наваристую уху. На плите смачно шкварчала сковорода, и по горнице растекались ароматы жареного мяса и чеснока. Жена Александра Люба готовила очередное угощение для компании.
Котлеты? чутко повел носом в сторону хозяйки Ложкин.
Да. Все никак не успокоится моя квочка. Боится, чтобы вы голодными не ушли.
Ложкин благостно погладил рукой припухающий живот, с певучими нотками в голосе похвалил заботливую жену друга:
Дай Бог здоровья Любаше, никто в станице вкуснее ее не готовит!
А ты уже во всех дворах успел постоловаться? поинтересовался Столяров.
Ну, может, не во всех, но во многих. У нас народ консервативный, любит живую музыку. Магнитофонов с музыкальными кассетами и дисками ему не хватает. Предпочитает песни под гармошку или гитару. Да и хором еще поют. Правда, больше старики. А молодым гитару подавай. Так что мы с моей шестиструнной подругой не скучаем.
Потому и не женишься никак, все молодух своими песнями охмуряешь, хохотнул Зимовой.
А я разок на молоке обжегся, теперь дую водку, смешком ответил Ложкин. Какие наши годы?
Я уже дед, торжественно сообщил Столяров. Гляди, Вовка, допоесся, што некому будет стакан воды подать.
Была бы шея, а хомут найдется, отшутился Володька и, взяв гитару, запел: «Каким ты был, таким остался, орел степной, казак лихой»
Под песню друзья продолжили трапезничать. Зимовой быстрыми движениями дохлебывал уху. Столяров осторожно обирал губами рыбий скелет. Григорьев, наклонившись над опустевшей миской и зажмурив от удовольствия свои челубеевские глаза, смаковал скибку соленого арбуза. Воробьев тоскливо смотрел то на порожний стакан, то на поющего товарища.
Середин, оперев подбородок на сомкнутые кисти рук, с интересом наблюдал за своими, уже далеко не молодыми, приятелями, воскрешая в памяти их детские образы. Из далекого и безмятежного времени выплывали румяные и улыбчивые мальчишеские лица, щупленькие фигуры, одетые в светлые сатиновые рубахи, хлопчатобумажные серые штаны, со многими следами штопок, а то и явными заплатками, в резиновые или кирзовые сапоги, пальтишки, перешитые из отцовских старых пиджаков. Вот они веселой, гомонящей стайкой идут с самодельными удочками рыбачить на ближайшие к станице рукава Донца, называемые речками и ериками, Плеску, Барсовку, Замануху, Лебяжий и Гусиный ерики.
Сколько им было в ту пору лет? Пять семь, не больше. Но каждый был уже довольно значительным помощником в семье, имея свои определенные обязанности по хозяйству. Они ухаживали за домашними животными и птицей, встречали с выпаса коров, а нередко помогали взрослым пасти стадо. Собирали упавшие на землю яблоки и груши на корм скоту и для приготовления сухофруктов на зиму, заготавливали траву для кроликов, пропалывали сорняки на огороде, собирали для топки печей, на которых круглогодично готовилась пища, подсохшие за день коровьи лепешки на улице.
Но главным увлечением мальчишек была, конечно же, рыбалка. Простенькими удочками с пробковыми или перьевыми поплавками, на примитивных удилищах из молодой акации или карагача эти шкеты умудрялись выуживать из речных омутов довольно приличных по размеру рыб желтоглазую тарань, блинообразных чебаков, полосатых чекамасов, ярких красноперок и золотистых линей. Иногда улов, нанизанный на куканы из ивовых веток, был настолько велик, что оттягивал мальчишкам руки и рыбьими хвостами мел пыль на дороге к дому.
На Дону и Северском Донце им на крючок попадались серебристые язи с темными и широкими спинами, зубастая сула, губастые сомики и налимы, плоская, похожая на нож мясника, чехонь. Последняя налетала на любую наживку, как голодная крыса. Но, несмотря на свою худобу, сочилась жиром, когда ее после засолки вывешивали провяливаться на жарком степном солнце.
Сколько воды утекло с тех пор? Где эти безмятежные, спокойные деньки размеренной станичной жизни? Где степенные старики и старухи, неспешно беседовавшие о жизни на лавочках возле своих свежевыкрашенных или побеленных куреней? Где строительство жилья для молодых или погорельцев «всем миром»? Где гулянья всей станицей на свадьбах и проводах в армию? Где веселые ватаги ряженых на Масленицу и в ночь под Рождество?
Вроде те же речки и ерики, улицы и дома, то же небо над станицей, а жизнь совсем иная, замотная, унылая, без витамина радости, без уверенности в завтрашнем дне.
Зато на телеэкранах сытые и довольные физиономии Яковлева, Ельцина, Бурбулиса, Гайдара, Чубайса и иже с ними. И несть им числа! И нет окорота их бесстыдному шабашу после кровавой вакханалии на Краснопресненской набережной.
О чем грусть-тоска, Валюха? положил свою крепкую пятерню на плечо друга Александр Григорьев. Скажи-ка нам, полковник, что-нибудь эдакое душевное.
Не знаю насчет «эдакого», как получится, поднялся со стула Середин. Приятно и горько мне быть рядом с вами, дорогие мои одноклассники. Приятно, что могу вернуться мыслями в наше детство, увидеть себя и вас в другом обличье, в другой, более благоприятной, среде. А горько потому, что вижу и сознаю, что от той полнокровной жизни, того артельного духа почти ничего не осталось сегодня. Чужие лица на телеэкране и в Кремле, новые, непонятно откуда взявшиеся, хозяева народной собственности, новая мораль поклонения Мамоне, новые, чуждые нашей традиционной культуре, песни
Мы с вами вдруг оказались бедными родственниками на чужом празднике жизни. Предлагаю выпить за тех, кто до последней возможности сопротивлялся прихватизаторам нашей страны и погиб в Верховном Совете России четвертого октября. Стоя и не чокаясь!
Воробьев живо вскочил со стула и шатнулся над столом, подняв стакан:
Надо, надо за них. Ёшкин кот, хреново вышло
Григорьев, Столяров и Зимовой поднялись одновременно, как солдаты по команде старшего.
Ложкин неторопливо отставил гитару и последовал их примеру. Было видно, что в душе он не согласен с Валентином, что его подмывает желание сказать что-то наперекор. Но, видя единодушие одноклассников, Владимир все же сдержался и молча поднял свой стакан.
Когда все сели и потянулись к закуске, он не особо запальчиво проронил:
Не казачье все-таки дело защищать власть Советов. Я в этом вопросе согласен с атаманом Ратиным.
Конечно, защищать народовластие не казачье дело, а прислуживать кагану казачье, с иронией отозвался Валентин. Кстати, а ты знаешь о том, что Ратин привез донцов первоначально к Верховному Совету и даже совместно с Московским землячеством казаков караулы выставил? Это потом ему либералы из иерусалимских мудрецов объяснили, что почем, где выгоднее покрасоваться, и потащили на телевидение делать нужное заявление. Знаешь такие детали из биографии своего кумира?
Первый раз слышу.
В том-то и дело, Володя, что большинство россиян, благодаря манипуляциям средств массовой информации, видят только верхушку политического айсберга, а основная его часть спрятана под водой.
Только вы одни, москвичи, и видите реальную картину происходящего, а все остальные в России слепые котята
И в Москве не все и не всем видно и понятно. Нет такого окошка, чтобы заглянуть в Кремль и в души его обитателей. Но кто умеет думать, самостоятельно анализировать получаемую информацию, а не доверять ручным комментаторам, тому скрытность властей не помеха, хоть в Москве, хоть на Дону.
Что-то не знаю таких провидцев у нас.
А ты к Тихону Иванычу сходи, посоветовал Александр Григорьев, он тебе быстро мозги прочистит.
Это к нашему бывшему завучу?
К нему, к нему. Ты когда-нибудь говорил с ним про политику?
Встречаемся иногда мимоходом. Перекидываемся словечками про то, про се
Ты конкретно про нынешнюю кремлевскую семью поговори. Тогда поглядим, что запоешь. Правду гутарю, браты?
Точно прочистит, еш твой клеш! поддакнул Воробьев.
Остальные согласно закивали головами.
Саня, а что тебя заставило пойти в единоличники? поинтересовался Валентин.