Басти поднялся, с рюмкой в руке подошёл к тёмному окну заведения.
Постоял, задумался.
Мой отец Это не случайно!
Басти быстро вернулся, сел, схватил с блестящей поверхности стола тёмный металлический обломок, зажал его в кулаке.
Он сознательно взял его в рот! Он знал, что через минуту может погибнуть, а самолёты взрываются и сильно горят при аварии! Это что-то важное. Отец не хотел, чтобы этот кусок чугуна потерялся в обломках! Он сам придумал свою последнюю историю Я уверен, он знал, что может умереть и хотел, чтобы эту штуку обязательно нашли у него! И передали мне.
О главном было всё сказано.
Помолчали.
Врач по привычке вежливо поинтересовался здоровьем Басти.
Долго говорить о себе в эти минуты не хотелось, поэтому Басти просто ответил, что у него уже ничего не болит.
Знакомый не поверил.
А лекарства?!
Не принимаю.
Это же совершенно неправильно, Басти! Конечно, по какой-то причине твои ужасные боли могут временно исчезнуть, но и в таком случае тебе нужно обязательно пройти полное обследование! Может случиться весьма неприятный рецидив.
Как-нибудь потом, сейчас не до этого
Наутро Басти поехал в дом отца.
Легко открыл своим ключом входную дверь
Книги с полок были разбросаны на полу, бумаги, ежедневники, записные книжки и ящики письменного стола валялись на ковре.
Опрокинутый стул, репродукции и фотографии со стен сорваны, вырваны из рамок.
Компьютер исчез.
Тайник грабители не нашли.
Незаметная и плотно закрытая щель над дверью в коридор, напоминающая очень узкую антресоль, осталась нетронутой.
Басти мельком, выходя на улицу, посмотрел на неё, затем, сделав вид, что позабыл в доме что-то важное, снова поднялся по ступенькам на крыльцо.
Тщательно закрыл за собой дверь, опустил шторы в комнате, не включая свет встал на стул и только после этого осмотрел тайник.
Две большие записные книжки и несколько листков бумаги.
Ничего не рассматривал, даже не вытаскивал оттуда вещи отца.
Закрыл, убедился, что тайник снова незаметен для постороннего взгляда.
Позвонил, вызвал полицию.
Пока полицейские осматривали дом, составляли протоколы о взломе и фотографировали всё, что было разбросано на полу в комнате и на кухне, Басти сидел в кресле у окна, в том самом, в котором он слушал взволнованные напутствия отца перед своим недавним отлётом на острова.
Задумчиво вертел в руке маленький и тяжёлый, плоский кусочек металла.
О чём он должен ему сказать?
Тёмный чугун, колотый.
Одна сторона пластинки рельефная, кажется с фрагментом какого-то непонятного примитивного рисунка На другой стороне только царапины.
Царапины?!
Правильные, глубокие, ровные Не случайные. Несколько царапин прямых, длинных, и много мелких, бессмысленных, сливающихся в общую массу.
Басти незаметно посмотрел по сторонам.
Полицейские были заняты своими привычными делами, что-то весело говорили друг другу, старший приказывал им сделать ещё какое-то фото, два криминалиста ловко и молча снимали с полированных плоскостей стола отпечатки пальцев.
Не вставая Басти наклонился, словно поправляя развязавшийся шнурок, и потёр металлическую пластинку о край старого толстого ковра.
Ещё. И ещё.
Посмотрел.
Правильные длинные царапины на металле стали ещё правильнее, ярче, несколько мелких параллельных пересеклись под прямыми углами, а прочий, незначительный поначалу, хаос царапин превратился во вполне читаемые буквы.
БОГЪ
Русские буквы.
Басти немного знал русский язык.
Его учила в детстве русская бабушка, мама отца
В начале ночи полицейские ушли.
И надпись на металлическом осколке на русском языке, и самолёт отца летел в Германию из России
Искать разгадку тайны?
Он это не умеет.
Утром Басти позвонил в полицейское управление Гамбурга, уточнил, когда можно будет забрать вещи отца: одежду, багаж.
Ему предложили приехать в аэропорт через два дня.
В Висмаре Басти нашёл новую работу, играл вечерами на аккордеоне в маленьком концертном зале в Старом городе, аккомпанировал заезжим артистам.
Сразу же после смерти отца Басти перебрался в его дом, поэтому теперь в начале каждой ночи спешил к себе на окраину.
Дом и дерево.
Летом достаточно было просто открыть окно и протянуть руки в густую зелёную бездну. Листья высокого старого тополя существовали близко, изобильно и жадно, но в другие времена года дерево всё-таки казалось ему мёртвым, тихо стучась в стекла комнаты жёсткими чёрными ветками, опечаленными долгими холодами.
Прочный занавес зелёных листьев скрыл от Басти весь неинтересный мир, а его самого спрятал от остальных людей.
Он убеждал себя, что это и есть начало желанной свободы, что именно в тени такой густой листвы скрывалась его настоящая жизнь, а другой нет и не будет уже никогда.
По утрам, рано, насколько было возможно, Басти выходил из дома за газетами.
В морозной темноте, если длились зимние месяцы, или же в рассветном летнем тумане он всегда недолго шёл одним и тем же путём, вдоль канала, по окраине старого парка.
Далёкий трамвай свистел дырочками окон.
Утренние газеты были приятны и необходимы, но смыслом его ранних прогулок были отнюдь не они, а корабль, которым владел помощник аптекаря.
Всегда незамеченный, Басти останавливался в одном и том же месте, в тени аптечной вывески, у яркого окна. Каждый день, просыпаясь, он с предвкушением следующей тайны стремился к этому окну, чтобы сорок минут наблюдать, как в спокойствии безмятежного одиночества седой старик строит красивую и тщательную модель большого парусника.
Впервые он увидел «Золотую лань» примерно год назад, рассеянно отметив слишком уж ранний свет, без особых на то причин появившийся однажды в неурочное время в аптечном окне.
Тонкое лицо, чёрные брови, пронзительный взгляд старик тогда ещё только расстилал широкие листы чертежей.
Пиратский галеон знаменитого Френсиса Дрейка
С каждым днём подробностей прибавлялось.
Месяца через два на столе полностью вырос корпус, определилась чёткая линия пушечных портов, излишняя старинными замыслами седловатость палубы.
Басти жадно встречался каждое утро с кораблём, оставаясь незаметным для мастера, не желая смущать его, и стремясь до поры оставаться неузнанным.
В декабре старик, скорее всего, серьёзно болел, три недели не включая свет в аптечном окне на рассвете.
К марту на светлой бальсовой палубе уже стояли все три мачты, такие стройные в нежном переплетении вант.
Очарованный точными движениями рук старика Басти страдал.
И он ведь мог бы так же
О такелаже и рангоуте он знал с детства многое, любой юферс способен был нарисовать в подробностях, но вот только старательный помощник аптекаря уже почти построил свою «Золотую лань», а он
После дрожащего шквала таких мыслей Басти брёл домой, недопустимо небрежно шаркая башмаками по асфальту дорожек и, при совпадении некоторых обстоятельств, напомнил бы любому заинтересованному встречному прохожему человека с раскрытым зонтиком над головой, идущего ложиться под поезд.
В душной комнате его ждали книги и музыка.
Кроме этого только звенящая тишина, иногда капли в водопроводном кране, тусклый шум за глухо прикрытым плотной зеленью окном.
В пятницу весь вечер гремела настойчивая гроза.
Тополь долго стонал своим старым кряжистым телом, хлестал по стёклам окна изобилием плоских мокрых листьев, в тревоге стучался по деревянным рамам мелкими ветками, а потом, вобрав в себя последним жизненным вздохом весь ветер страшной непогоды, громко крикнул и умер.
В субботу Басти показалось, что будильник лжёт.
Раннее летнее солнце уже пронзало всю его комнату, полог кровати и рубашку на спинке стула прохладными ещё, но сильными и стремительными лучами, а будильник ещё не звенел.
Занавес упал.
С уходом из жизни старого тополя всё, что находилось на улице, стало вдруг неприятно открытым для его взгляда, а он сам упрямо не подходил к комнатному окну даже в пижаме, опасаясь показаться посторонним людям, по его мнению, торопливо спешащим там внизу, по тротуарам, до неприличия голым.
Днём под окна пришли рабочие с верёвками и лестницами, с руганью позвенели несколько часов множеством разных пил и убрали навсегда тело верного тополя.
Появились автомобили, люди, разные люди, движение, шум.
Оказывается, на противоположной стороне улицы, на старом и тёмном фасаде технологического музея, сияет огромной наглой радостью вывеска, призывающая людей срочно ехать на выгодные жаркие курорты. Юная девушка на вывеске была хороша, текст по-хамски неграмотен и напорист.
Целую неделю Басти был вынужден рассматривать плакат, хмурился, отворачивался в кресле и вновь подходил к непривычно свободному окну. Теперь гораздо раньше стало светать, внизу появилась какая-то обширная жизнь, он встревожился ожиданием
На следующее утро в окне аптеки опять не было света.
Он подождал несколько минут, неловко вышагивая неподалёку, потом оглянулся по сторонам и, смущаясь, приложил ладонь поверх глаз, вплотную пытаясь рассмотреть через стёкла сумеречную аптечную обстановку.
Стол был пуст.
Его кораблём теперь восхищался кто-то другой.
И все эти месяцы Басти упрямо думал о тайне и о маленьком куске металла, на котором почему-то был неведомый русский бог
Возвращаясь домой ночами, он подолгу рассматривал странные отцовские бумаги и случайные, торопливые записи из тайника, поначалу совсем не понимая их логику.
Однажды позвонил незнакомец и сразу же рассмеялся.
Привет, Басти!
Ты кто?
Это неинтересно. Тебе, Басти, не нужны неприятности?
Кто ты такой? Что нужно?
Твой отец остался должен мне деньги. Я соболезную, но долг есть долг.
Почему я должен тебе верить?
У меня его расписка.
Сумма?
Небольшая. Верни деньги и нет проблем.
Сумма действительно была незначительной. Басти знал, что отец часто одалживал у знакомых людей деньги, особенно когда у него подолгу не было работы.
Через две недели мне выдают жалованье. Встретимся, всё решим. Но только в случае, если расписка моего отца настоящая и написана им.
А что, у твоего отца не осталось никаких сбережений?
Нет.
Извини. Не волнуйся, приятель, я не требую невозможного и никого никогда не обманываю. Это принцип моего маленького личного бизнеса. Я дал твоему отцу деньги и ты должен мне их отдать, только и всего.
Позвони через две недели.
Осталась неприятная тревога, но Басти уговорил себя, что это пустяки. Так оно и случилось через полмесяца он быстро и без проблем обменял деньги на расписку отца.
И позабыл о звонке.
Другой телефонный разговор Басти слышать не мог, хоть звонивший кому-то ночью человек находился совсем недалеко от него, в трёх городских кварталах родного Висмара.
Гюнтер, привет! Сделал, как ты просил. Никакой ценной информации, проверили всё. Но твой мёртвый клиент действительно несколько раз за последнее время летал в Россию, в Санкт-Петербург. Компьютер пустой, никаких контактов или сведений, так, пустяки, историческая чепуха. Сейчас в его доме живёт сын, думаю, он не знает о поисках отца, не суетится по этой теме, занимается своими делами, играет на аккордеоне в местном кабаке, никуда не ходит, не ездит, ни с кем не общается.
Ладно, понял. Продолжай наблюдать за сыном. Если он соберется куда-то уезжать, будет отпрашиваться на работе или заказывать билеты, сразу же сообщай мне. Особенно если парень вздумает навестить свою Россию.
Хорошо, сделаю всё, как ты говоришь.
Отец Глебки хохотал и, размахивая руками, кричал им из невозможной высоты чистого весеннего неба что-то весёлое.
Другие люди, мама в домашнем халатике, он сам, совсем ещё маленький тогда Глебка, соседи по двору, молча стояли у подножия мрачной пожарной лестницы, а его отважный отец ловкими прыжками бежал по краю гулкой крыши, изредка оглядывался, радуясь бледным лицом и сверкая в их сторону улыбкой белых зубов.
Внизу, под ногами толпы, последний тёмный снег ещё тонул в частых мутных лужах, а стремительному побегу отца к чердачным окнам соседних домов нисколько не мешали ни короткий модный плащ, ни узкие брюки, ни опасно лёгкие блестящие ботинки.
Ярче всего Глебка запомнил развевающийся на ветру светлый шарф отца.
Растолкав людей, к лестнице гурьбой бросились милиционеры.
Почему-то все короткие, кургузо перетянутые ремнями поверх шершавых серых шинелей, краснолицые, они с брызгами расплёскивали чёрными сапогами по сторонам мокрый снег. Один из них, безобразно ругаясь, вдруг начал стрелять вверх, в отца, из пистолета.
Отец остановился и с презрением свистнул в сторону врагов.
Страшно закричала, зашаталась и упала без чувств, лицом в холодную лужу, мама.
Две вещи долгие годы хранились особо в дальнем ящике домашнего комода. Невесомый белый шарфик и корявая от изобильно засохшей крови нижняя мужская майка.
Поймали нашего отца в этот же день, на окраине, милиционеры злые на него были, били всяко, даже сапогами
Особенно необходимой жизнь в городе становилась летом.
Глебка искренне считал, что ему очень повезло: совсем рядом с их домом были три библиотеки, а в далёком конце улицы та самая, большая, река Волга.
Никто не мешал ему в домашнем одиночестве наслаждаться самостоятельно выбранными книгами, на реку же они всегда бегали дворовой толпой, сговариваясь с мальчишками рыбачить, кататься на чужих дырявых лодках или просто загорать.
Однажды гурьбой решили искать сокровища у себя во дворе, на траве, возле дровяных сараев и в первой же ямке, вырытой случайной ржавой лопатой, нашли кусок шинели, а на нём, плотно пришитую, медную пуговицу с царским орлом.
В ничьей, разваленной сарайке за домами они в этот же день раскопали страшно проржавевшую саблю, насквозь промокшую, без обложки, толстенную как три учебника ботаники церковную книгу с красными и чёрными буквами, и зажигалку, сделанную из маленького снарядика. И ещё много квадратных аптечных пузырьков.
А ещё Глебка точно знал, что в старом заводском парке вороны прячут в дуплах и между толстенных сучьев высоких деревьев колечки и старые тяжёлые деньги.
Потом, через лето или два, Глебка, когда они с пацанами торопились на ближний берег Волги купаться, заметил в новом, недавно уложенном асфальте что-то блестящее. Отстал от своих, терпеливо поковырялся гвоздём и вытащил из чёрного крошева два смешных кусочка жёлтого металла. Один, тяжёлый, похожий на утёнка, второй, поменьше, и тоже весь плавно округлый, в ямках и впадинках, размером с половинку спичечного коробка.
Глеб немного похвастался своими находками, долго ещё играл с ними дома в приключения, без особого внимания хранил их в своём инструментальном ящичке вместе с нужными и полезными винтиками, шурупами и разноцветными проводками.
Тогда они уже жили в коммуналке.
Фанерный ящичек стоял в их шкафу в общем коридоре.
А потом жёлтый утёнок и его друг пропали. Глебка не вспоминал о них были другие заботы.
А его мама всегда много работала.
Под песчаным берегом длинно, в ожидании подъёма на городскую лесопилку, громоздились плоты.
Схваченные цепями и ржавыми, колючими от старости металлическими тросами, большие кучи когда-то ровно отмеренных брёвен тихо колыхались на речной воде, собранные в просторные и многогорбатые плавучие острова.