Поднявшись, я завернула в пелёнку стеклянную бутылку с горячей водой и подсунула её малышам. Они обняли её и заснули снова.
Каждые три часа они просыпались, и я кормила их из бутылочки с соской молочком для щенят из ветеринарной аптеки, которое разводила из порошка. По ночам дежурил Бьярни он часто просыпается, ему легче.
Когда они научились лакать, мы перешли на простоквашу. Простокваша лучше молока: она не подведет, не прокиснет в жару, её не надо хранить в холодильнике и разогревать, и она полезнее. У щенят и котят от коровьего молока бывает много проблем с кишечником: для первых оно слишком жирное, для вторых наоборот, слишком жидкое.
Я назвала их смешно Беня и Боня, потому что они и были смешные. По-шотландски bonny значит хорошенький. А Беня потому что он вдвое шире сестры, большой рядом с ней, как башня Биг Бен в Лондоне.
Завязав шаль на груди, я клала их туда и носила на себе, как кенгуру кенгурёнышей. Выносила на солнце. Они морщили невидящие мордочки и нюхали тёплый ветер, но Беня долго загорать против рахита не желал и начинал пищать.
Однажды у Бони расстроился животик, и я мыла её над раковиной в душе. Вода была тёплой, но очень ей не понравилась. Когда я понесла её через прачечную в душ второй раз, крошечное слепое существо определило это на слух и гневно заворчало младенческим голосом, предупреждая по-хорошему, чтобы я даже не пыталась.
В один прекрасный день я вынула малышку из коробки и замерла: на меня внимательно смотрели два дивных синих ока. Открылись! Мы выжили, выросли, мы видим!
Прозрев, Боня по дороге в проклятый душ научилась цепляться когтями за притолоки.
К вечеру прозрел и Беня. И тоже пронзительно синим.
* * *
По дороге домой Бьярни остановился в поле у источника, думая, что Маше нужно побегать, и пристегнул ей длинный поводок не дай Бог, убежит, потеряется.
Нн-н-не, как говорят болгары. Маша не хотела бегать, и ещё меньше убегать. Она села на его кроссовки и отказалась двигаться. С тех пор за восемь лет она от него не отошла.
Не считая кухни, конечно. Но кухня это святое.
Увидев дом и поля вокруг него из машины, Маша уморительно вытаращила раскосые, словно черным карандашом обведенные глаза, и открыла рот. А войдя в дом и спустившись в огромную, пятидесятиметровую кухню, сомлела.
Ладно, Маш, проходи, я вытру. Дом производит впечатление, я знаю. Папа в первый день вообще потерялся среди этажей, ища свою комнату.
Я поставила перед Машей миску с тёплой густой похлёбкой, и она кинулась в неё вниз головой, как в прорубь, всосалась, как земснаряд, намывающий песок; даже нос её был погружен в жидкость. Только раз она вынула морду, чтобы сделать вдох, и потоки супа с двух сторон полились на пол.
На десерт я протянула ей кость из прессованной кожи, любимое лакомство Грэйси. Такую кость можно грызть бесконечно, и осколков от неё не бывает. Маша замерла, всмотрелась мне в лицо, просияла, взяла её осторожно, чтобы не повредить, и закружилась, танцуя. Кланяясь и приседая, и задирая умильно улыбающуюся морду, она вальсировала, пыхтела, останавливалась, совала мне лапу и кружилась снова. Побежала на второй этаж, показала кость Бьярни, вернулась и загарцевала опять, поднимая лапы, как конь на параде, и клацая когтями о паркет.
После того, как кость была разгрызена, размочалена в мокрый хрящ и проглочена, я выпустила Машу в сад. Там она жадно наелась сухих листьев с землей, после чего её вывернуло наизнанку.
В приюте Маша жила на сухом корме. Судя по количеству ран, болячек и шрамов на её бедной шкуре, и того доставалось не вволю, и за тот приходилось биться. Теперь же Маша почувствовала себя принцессой в сказке. Проснувшись, она кидается не в сад по делам, а на кухню, и весь день сидит у плиты, во все свои китайские глаза следя за каждым моим движением. Как у неё только голова не кружится водить взглядом за моими руками Иногда её всё же укачивает: она закрывает глаза и спит сидя, не сходя со своей вахты между плитой и холодильником.
Первый день подброшенные ей вкусняшки падали на её широкий нос, и она сидела, вытаращив глаза, не зная, что делать, и боясь уронить чудо, упавшее с неба, но назавтра уже умела ловить кусочки на лету. Хап! Пасть её хлопает гулко, как крышка сундука.
Я кормила её первое время по принципу «сколько влезет», и не успела оглянуться, как она стала толстой, как сарделька, со складочками-перевязочками. Оказалось, она нашла в гараже пакеты с сухим кормом Бьярни любит запасаться оптом и устроила себе отделение самообслуживания, с хрустом подкрепляясь там между завтраком, обедом и ужином. Понятия «влезет не влезет» для лабрадоров не существует, они из тех собак, что будут есть, пока не умрут.
Раньше считалось, что ни в коем случае нельзя смешивать сухие корма с натуральной пищей, и что человеческая еда очень нездорова для собак. Первое было успешно опровергнуто сначала моими собаками (Маша смешивала без проблем), потом научными исследованиями. А второе тем более странно. Что же плохого в вареных мясе и рыбе, яйцах и твороге, овощах и крупах? Наоборот! Главное, чтобы не было много соли, вообще не было сахара и специй, лука и уксуса, жирного, копчёностей и выпечки. Именно так, с большим количеством субпродуктов, кормит своих собак ветеринар-диетолог, на вебинарах которой я учусь.
Что может быть лучше тёплого густого супа зимним вечером после беготни по снегу или мёрзлой земле! Разве гранулы наполнят, насытят, согреют душу, я уж не говорю о животе, в котором она у собак и находится?
Муж не согласен гранулы, полные протеинов, минералов и витаминов, он почитает, как идеальный научно сбалансированный продукт, но я физически не могу кормить собак сухим комбикормом, как кур. Да и курам-то бабушка заботливо запаривала его.
На усиленном смешанном питании Маша очень похорошела. Израненная её шкурка зажила и лоснится теперь как норковая шуба. Спит она на подушке у шефа, смачно храпя, и время от времени сваливается ему на голову.
Она отлично ходит рядом и на поводке, и без него. На прогулке в поле она не отходит ни на шаг, умудряясь даже сзади больно наступать на ноги.
А ещё Маша любит и умеет давать лапу. Она сует её без просьбы, без повода и безвозмездно. И не пробуйте отделаться от тяжкой лапищи с мощными когтями, не получится. Не надейтесь посидеть на террасе, любуясь закатом. Вас будут скрести по колену с упорством и мощью экскаватора, не слушая протестов и запретов, пока вы не сбежите.
Тридцать килограммов горячей любви оказывается, это очень много. Куда ни повернешься, везде под ногами, под руками, под шваброй, под веником, под половником Маша, большая, бурная, с громким цоканьем танцующая свой вечный танец экстаза, больно бьющая по коленям своим «выдровым», негнущимся, толстым, как палка колбасы, как резиновая дубинка полицейского, хвостом. Несёшь ей миску с едой она от аппетита выбьет её башкой из рук; протянешь вкусный кусочек отхватит зубами вместе с ладонью.
Зато как она умеет сочувствовать
Маша, убери лапы, ну чего ты просишь? Восьмой раз пообедать? В полночь? Не дам ничего! Пищеблок закрыт на ночь! Ферштейн?
Я стучу себя кулаком по лбу.
Маша в ужасе зажмуривается: Ай как больно тебе! Не надо! Не бейся!
* * *
Взволнованно обнюхав щенят, Маша полностью одобрила их вид, вкус и запах. Щенки годились. Она легла рядом с ними с глубоким вздохом и покровительственным выражением квадратной морды. Наконец нашлось куда ещё потратить любовь.
Она позволяет щенятам кусать её за хвост, лезть ей лапами в глаза, грызть её за уши и только слегка потряхивает головой. Если совсем допекут берет осторожно в рот и относит в угол. Почему-то именно в угол, как у людей Мне этого чуда видеть не посчастливилось. По словам Бьярни, щенки попискивали, но особо не протестовали.
Удивительно, как хищникам при переноске детенышей удаётся не причинять им боль своими клыками.
Лабрадоры и Голдены известны своим «мягким прикусом»: они умеют доставлять убитую на охоте птицу, не превратив тушку в кровавое месиво из костей и перьев, чтобы она имела аппетиный вид при подаче на стол. Наверное, добиваясь этого умения, тренеры внушали: неси как щенка своего родного
Грэйси, домовладелица, ревниво игнорирует непрошеных гостей. Она все четыре года была единственной собакой, и вдруг понаехали! Не пройти! От малышей она шарахается, жеманно растопырив локти, как девица на выданье с картины Федотова «Сватовство майора». На Машу рычит.
Но Грэйси простительно: она впервые видит маленьких щенков. Её сердце отдано человеческим детям. При виде ребёнка у неё подкашиваются ноги, она оседает на землю, переваливается набок, потом на спину, и снизу осторожно суёт детям лапу. Неустанный хвост стучит и виляет без передышки. Однажды семья с тремя детьми провела у нас сутки. Малыши не слезали с собаки, и бедный хвост едва не отвалился.
Через некоторое время Грэйси всё же заинтересовалась и собачьими детьми. Подошла, высоко занесла лапу и потрогала их, сразу отдернув пальцы, как от опасных насекомых. Щенята испугались и пискнули и Маша, смиренная, благодарная до слёз сирота из приюта, вскинулась на Грэйси с громким лаем. На хозяйку дома, перед которой она тушевалась, величавую, золотистую, холеную, у которой даже брови, и те завиваются, которую кормят первой, у которой есть свой собственный белый банный халат! Когда дело идет о чем-то большом и важном, то есть маленьком и несчастном, женскому сердцу не до страха и не до вежливости. Если Грэйси проходит мимо коробки с Боней и Беней, Маша вскакивает и с громким лаем бежит закрывать их своим телом.
Как же далеко вы, собаченьки, ушли в своей эволюции, на какие вершины гуманизма вознеслись. У волков до сих пор обязанностью самок считается немедленное убийство обнаруженных чужих щенков. Да что там, семейный долг альфа-волчицы уничтожать чужое потомство и в собственной стае.
* * *
Весь центр нашего маленького городка занимает огромный, полный цветущих роз парк. Недавно его ещё расширили и обустроили. Теперь между бескрайними газонами сразу за указателем «До туалета 100 м. Если бегом 50!» начинается цепь перетекающих друг в друга прудов с бетонными берегами.
Парк был выморочно безлюден в знойный августовский день, когда все живое было либо на работе, либо в море, и когда после супермаркета туда заявились мы с двумя разгоряченными собаками в поиске развлечений и чего-нибудь расхладительного, как здесь говорят.
Вот же, сказала Грэйси, вода же, целый пруд расхладительной воды, и двинулась вперёд особой походкой, означающей, что сейчас её не остановит ничто, и не кричите напрасно ей вслед. В секунды она достигла бетонного бордюра, взмыла в воздух и оглушительно шлёпнулась в воду. В воздух взвились воробьи и чайки. Сзади на скамейке кто-то захохотал, и, обернувшись на них, я не увидела, а услышала, как за моей спиной вслед за Грэйси, словно шкаф, нет, словно горячий от солнца сейф, ещё громче, с шипением, бухнулась в воду Маша.