Ну и ну, хохот Насти. Я люблю камбалу в томате. А тут: плохая женщина в томате
Улыбка дёргает губы Сандры, вновь отломлен маленький фрагмент её детства
Она не любит эту книгу с кривой эстетикой. Но реалии, как по нотам, по этой книге. Она вытолкнула себя в зеркало, она с той стороны, где всё наоборот. Хотела быть ещё дальше от мамы и бабушки, ближе к папе, но во время этого длинного пути, не открывая книг, отдаляется от него, тупея, а вот мама с бабушкой рядом. И, видимо, надо обратно к ним, чтоб они опять были далеки
Непередаваемо! Она рядом с непонятной Настей. Поют про камбалу не с томатом, а с матом. «Я ненормальная?» её любимый вопрос маме и бабушке. Фраза для них: «Да, оттого, что ты тут».
Бывает, индивид уходит из мира людей в какую-то полу-жизнь. Ради определённой цели. В логике той сказки она это делает для того, чтоб пройти в королевы, дамы-дамки, страна которой шахматная доска, но для игры в шашки. Пара клеток позади. До финала далеко. И нет рядом того, кто бы мог её отправить обратно в багажном вагоне
Саша, я могу тебе о морячке, нервно предлагает Настя.
Дуновение. Ветерок от города, с воды, с океана. Океан в ночи несёт ей ветер надежды. Она выйдет из путаной выдумки на эту сторону зеркала, и более никогда в него не войдёт. А пока она тут, рядом убогие зверушки. И рядом Настя. Её смущённое лицо. Сандра не прочь говорить, но дело подруги новоявленной не говорить, а слушать. Как в дороге.
Там Сандра глядит в окно вагона на поля, луга Родины, и удивлённо: «Сюрреализм Некоторые философы трактуют жизнь как сон». И Настя уже не глядит в окно, она, будто у кафедры любимого профессора. Но вряд ли она видела преподавателей такого уровня. И Сандра для неё, да, профессор. Сюжеты мировой литературы (Хемингуэй, Ремарк, Ясунари Кавабата), трактовки философских концепций, упрощённых до уровня «публики».
Сандра любит историю философии. От наивных космогоний древних в гору современности, будто на площадку, откуда вид новых горизонтов. Внимает ученица, хоть и далека от наук, которые штудируют в государственном уважаемом университете. И вдруг о маме, о «матери» И готова о морячке.
Идите в избу, выглядывает из дверей Рита. Слыхали, как тут поют?
Маргарита Трофимовна под впечатлением народного творчества. Паспорта обменены ею на матрасы, притащенные ими со склада. Две другие не комментируют. Их объём информации давно озвучен ими. Валя: «Болел, судороги, умер» (о ребёнке). Галя: навес, баня, шифер, сарай, господи, прости!
В конце другого ряда коек спят эти трое, утомлённые дорогой. Впервые не толкает поезд, не мигают в окнах фонари станций. Сандра днём рухнула на свежую кровать, увидев и во сне женскую баню. Бабушка Надя говорит: «Баню видеть к трудностям, которых не планировал».
Настя на кровати рядом. Она тяжело дышит, плачет? Ну, да. Дотрагивается до руки, как с Верунькой.
Настя утирает лицо, и тихо:
я про «морячка»
В Одессе?
Да. Его зовут Славко. Загорелый брюнет, весь волосатый.
На пляже?
Он не любит пляж.
Но ты говоришь: «весь волосатый», и догадка!
Сандра рыжая и лицо алое в этот миг.
Я хотела в Одессу, а не сюда. Но там СлавкО
Он там живёт? Или бывает на отдыхе?
Что он забыл в Одессе, чтоб жить, отдыхать с обидой. Он приходит в Одессу на «Христо Ботеве». Он механик на этом судне
Молчание. Наверное, спит.
«Весь волосатый», загорелый (тоже весь) болгарин. Одесса Н-да, такое откровение про «морячка» «Ещё один поворот!» Будто с горки на бортовой машине: резко набок.
Да, натворила дел ты, стесняющаяся родного розового тела Тот, кто едет от себя, никуда не едет, а уходит в зеркало, и кульбиты Мозги набекрень.
4
«Александрина», кто-то поёт в вышине.
Завтрак. Еда никуда! Дома вкуснее, да и в вагонном ресторане. Объявляют: время покинуть этот курорт. Матрасы в обмен на главные документы прямо в руки Рите (Маргарите Трофимовне). Зажав истерику, она идёт в контору. Обратно такая же: и в руках не только паспорта, но и билеты. Ничего никому не отдаёт. Руководящая роль её утомляет. Документы в пакетик, который где-то прячет. Где никто не видит. Успокоить бы её, но она противная в недоверии На голых кроватях до её команды.
пройти этап превращения, некую страшную сказку. Или Клондайк У Джека Лондона на Аляске добывают золото, золотая лихорадка
Настя кивает: или читала, или хотела бы лекцию
так вот, у Джека Лондона главное: найдут золото или не найдут. Это испытание, но объективное, внешнее А я говорю о внутренних переменах
Ох, Саша! Ох, Александра, драть тебя некому! Я на месте твоих папки и мамки запретила бы тебе это путешествие! обрывает Рита, не дав развить идею, а Настя так внимательна! О, если бы так внимали мама и бабушка!
Маргарита Трофимовна, мой документ у вас?
У меня, а что такое?
Сандра вплотную к этой мелковатой против неё тётеньке, видимо, никогда не игравшей в регби, футбол и баскетбол (в эти игры неплохо играет Сандра), разряды по волейболу и теннису.
Откройте мой паспорт, там моё имя. Меня зовут Алек-сан-дрина.
Чем чревато имя Александрина? Могут называть Сашей. Но этим людям она представилась именно так. Она недавно Саша. Дома она Сандра, в интерпретации папы Сандрина.
Да, я вам назвала имя Саша (так понятней, демократичней), но я не Александра! Я Александрина Георгиевна Семибратова! Ай ченч май нейм, ай ченч май фейс». С английского: «Я меняю своё имя, я меняю своё лицо» Понятно? И не перебивайте. Когда вы говорите, я не перебиваю, хотя вас иногда стыдно слушать.
стыдно? не ожидала Рита.
о том, как бьют «по морде». Вы так называете своё лицо, свой фейс
Настя хихикает.
Простите меня, девочки! Так трудно с мужем, который пьёт
Ты не виновата, Рита, Валя глухо, будто в банку.
Господи, спаси! молитва Гали.
Но Рита добавляет:
Дома ей, в Москве плохо, в МГУ! В культурном богатом доме! Но на востоке обломают тебе рога!
Выйдем, кивает на дверь Настя.
У домика на лавке никого.
И как это мне «обломают рога»?
Не уйти ли ей от демократки Саши, не вернуться ли к аристократке Сандре (это имя, как отринутое счастье). Её окатывает счастьем, как душем. В будущем счастье! Возникнет, будто порт под солнцем! Он счастье. Порт, корабли-миражи. Её счастье один из миражей?
У Риты ни рогов, ни копыт.
Нет рогов, говоришь, у этой тётки?
У козы. Рога ей обломал козёл. Пьяный
Они хохочут. Нет, Настя не какая-то тупица!
И вновь интеллектуальная тема, прерванная грубой Ритой:
пройдя адовы круги, я, наконец, воскрешу папу
Разве он умер?..
Да, это не понять, необходимы детали. Папа. Бедный папа. Она и в этот миг ощущает унылый запах папиной квартиры, берлоги курильщика, который дышит через сигарету. От нормального воздуха кашель, нервы. А табак умиротворяет. Дым даёт ровное дыхание и ровное течение мыслей. Папа говорит, и Сандра живёт во вселенной. Ей плевать на «морячка» У неё никогда не будет никаких морячков! И камбалу она не намерена видеть!
Она тут для выполнения субъективной программы, для процесса превращения! Она пока в яйце, но птица из неё выйдет шикарная. Ахнут недруги, увидев такую жар-птицу.
В группе пара уродов, странные глаза которых не видно во тьме их очков: «У нас одни парни и одна волейболистка». «На тебе, Семибратова, природа отдыхает. Гениальность через генряд». Им не быть таким, как папа. Доктор наук Семибратов в тридцать пять лет создал гениальную концепцию истории философии. По этому учебнику они учатся! И она к тридцати годам такое создаст! В этом академ-отпуске ей надо решить: будет ли она не только учиться, но и жить!
А папа Да, он этот учебник Он работает, но из университета его выперли. Он и его друзья пытались остановить внедрение капиталистической антисоциальной формации. Они предложили такую формацию, которая бы могла синтезировать лучшее в обеих системах, но их идеи отвергнуты. С тех пор папы, будто нет. Он, будто в другом мире. Уход не полный. Но вот откуда он ушёл, так это из дома. Он огромный, рыхлый. Мама говорит: «тюлень». У него нет «целеполагания». У него один друг Андрей Поднебесный, которого он именует Первозванным. Они с Андреем Васильевичем играют в шахматы. «Он спасается у меня от семьи», говорит папа. Но кто, кто, кроме его дочери, спасёт его самого?
Не бери в голову. Как-нибудь потом
А Настя вдруг:
У меня никогда не было отца.
Как не было?
Настя глядит куда-то вдаль. В даль далёкую глядит Настя
Мне так хорошо в эти дни, косится на Сандру.
Ей хорошо оттого, что они познакомились полторы недели назад?
Знакомая Москва и знакомый дождь. Но незнакомый микрорайон. От метро на автобусе до конторы, до «пункта приёма» на впервые увиденную улицу. И там, в темноватом холле девушка в этой же коричневой юбке, в куртке из кожзаменителя. Тонкие прядки вдоль щёк. Напоминает Алёнку на обёртке шоколада. Улыбка, но в глазах двойственное: юная весёлость и немолодая печаль. «Как тебя зовут?» «Александриной. Сашей»
Вот так студентка МГУ Семибратова и переименовалась для этих никогда ранее не виденных тёток Кто они такие? Рита и Валя замужние. Галя, хоть и немолодая, ей около сорока, с виду монашка. Ну, а Настя молодая, мужа нет
в Ильичёвском порту в радиорубке я в наушниках. Оттуда видны причалы «Христо Ботев» Сколько был под разгрузкой и погрузкой, столько мы и Ох, нет, не могу говорить о нём
5
До автобуса медленно идут тёплым вечером. Но с океана вольный ветерок. В нём радость.
Находкинский вокзал. Именно такое имя у этого милого города, где порт, над которым парят «летучие голландцы» с цветными флагами. Находка. Кто-то когда-то нашёл этот берег. Это, явно, счастливая случайность. Это, явно, открытый кем-то Клондайк!
Им опять на поезд. Они едут во Владивосток!
Рита шипит:
Никуда не убегайте!
Господи, спаси! аккомпанирует Галя.
Валя молчит. Но вид у Вали Вообще-то, у всех (и у Насти) вид бедняцкий, не модный. Эта хоть из Клина, а те обитают в каких-то далёких деревнях. Но главная в группе не Саша-Сандра, а Рита.
На пункте приёма в этот вояж работает тётенька, вроде неё. «А мама с папой тебя отпустили?» «Я совершеннолетняя, внимательно проглядите документ» «У меня дочка таких лет, но я бы её никогда» «Мне бы поговорить с вашим руководством» «?» «о вреде нотаций». Тётка выдаёт договор.
Из тьмы, целая толпа Морячки! Видят их вперёд одноглазой падшей рыбы камбалы.
Девушки, вы тоже во Владик?
Нет, мы с вами, в ответ на реплику Сандры смех этих парней. Она остроумная.
А Настя, одёрнув длинноватую юбку, к Рите и к их чемоданам, которые у ног Риты.
Сандра и на ходу болтает с ними, с морячками. Одеты в матроски, какие-то детские. Бескозырки, ленточки трепещут от тёплого ветра в открытых дверях тамбура. Утомившись от своего остроумия и от их туповатых ответов, наверх, на боковую полку
В этом мире, где она, некий сдвиг во времени. Будто, не дожит временной отрезок, а часы переведены.
Утром при ярком солнце они у железнодорожного вокзала города Владивостока.
Вдвоём с Настей обходят этот зелёный в белой лепнине архитектурный памятник под крики Риты, недовольной «туристками».
Им на другой вокзал, морской. «Морвокзал рядом» говорит кто-то в толпе. Неподалёку, но не имеет вида памятника архитектуры. У Насти нетерпение: увидеть бы ещё какой-нибудь объект.
Злят Рита, Валя, Галя. Солнце палит, морячки легко уходят. Бег туда, где огромный белый корабль, Сандра впереди их компании. Во-первых, от злости, во-вторых, от физической подготовки, которой нет у этих клуш (и у Насти). Ждёт. Наконец, Рита: именно на этот удивительный корабль у них билеты!
Причал полон тех, кто никуда не отчаливает. Наверху головы отъезжающих. И те, и другие весело выкрикивают. На корабле дети, внизу родители. Ребятам, одетым в бледно-голубую форму с логотипом на рубашках, лет по восемнадцать двадцать. Студенты!
Вы из какого института? обратилась к очкастой девице.
Из рыбного, надменно, мельком оглядев Сандру, её нелепый чемодан
Ни у студентов, ни у моряков чемоданов нет. И таковой говорит о владельце, путь которого не как у студентов, моряков или командированных. Это некое бегство.
Те, у кого такие неподъёмные чемоданы с подозрительным наполнением, горемыки, у них нет места, где бы приткнуть добро, вот и тащат, как мудрец, «всё своё с собой», в пути ненужное. Лёгкие рюкзаки говорят о наличии дома.
А те, с кем она в одной компании, волокут «ценное». Настя зимний гардероб: «Оставлю, продаст». Рита (она на полке вагона открывала чемодан) официальные костюмы, немодные туфли, огромные нитки каменных колье. Наверное, надеясь на капитальную встречу с тем, у кого нет практики битья «морды». Валя бедные тряпки, но при этом утюг. Галя одеяло, кастрюльку, эмалированную кружку, тарелку, ложку
У Сандры необходимый минимум: куртка, три свитера, три пары джинсов (одни на ней), по четыре футболки и майки, две пижамы, восемь пар нижнего белья. Несколько пар носков. Дорогие кроссовки; кеды на ней. Две книги. Косметичка, нет косметики, но хорошее мыло и зубная паста. Кроме этого: шампунь, дезодорант, французские духи (детские). Щётки для зубов, ногтей и волос. Эти предметы туалета компактно в упомянутом кувшине. Гель для стирки вталкивает мама. Она же навязывает клеёнчатую «аптечку». Это добро вошло бы в рюкзак или в сумку, которую берёт на спортивные соревнования.
Но она демонстративно откопала на антресолях древний чемодан, ибо он один из атрибутов её жуткой мести. Мама, бабушка и даже Верунька напуганы этим древним вместилищем, ибо это укор им за их недопонимание неординарной личности Сандры Семибратовой. Вот вам, видите, она не на соревнования по волейболу, не на тренировку Она едет в кошмарный вояж с кошмарным чемоданом!
Главный укор отказ от денег. От денег мамы (немаленьких). От денег бабушки половины её немаленькой пенсии. От комичных денег Веруньки, добытых ребёнком в торопливо разбитой кошке-копилке. Этот акт их общего милосердия проигнорирован Сандрой!
Папа не объект укора. Он понимает, кто объект. И когда она пытается не брать щедрую часть его профессорской зарплаты, на его лице такой мрак! Эти деньги не в модном неудобном кошельке, а в папиной книге «История философии».
Чемодан её будто выдал. Книги, это тебе не кастрюли, и не зимние сапоги на каблуках или утюг. А эта уродка надменно: «в рыбном» Ах, так!
Рыбу потрошить учат в рыбном?
Это ты, наверное, будешь этому учиться.
Я на философском, сквозь зубы («ф» и «с» свистяще, нервно).
Обмен репликами прерывает оркестр. Дети машут родителям, громко поют что-то подобное:
«Мы едем-едем-едем в далёкие края, где много-много рыбы наловим мы, друзья»Вдруг среди юных боевитых лиц, Настино: намалёванные веки, напудренные и нарумяненные щёки, будто для какой-то непонятной сцены. Она подзывает к перилам. Там наиболее плотная толпа. Сандра протискивается. У борта их корабля катер; на нём музыканты. Но не только, телевидение!
Кто-то крепко обхватывает плечо. Дядька, одетый, как студенты, другой рукой цепко держит Настю. Он вытягивает их из юного коллектива. Тем временем кто-то передвигает к их ногам чемоданы:
Это же съёмка! Ишь, влезли!
Настя немного смущена:
Ладно, пойдём, вон и Рита раскипятилась.
Рита кипит-вопит, боясь отойти от чемодана
Тут-то и припомнит Александрина, студентка Семибратова, дополнительный негатив этого вояжа.
В поезде дальнего следования она информирует не Настю, не Риту, а какого-то молодого интеллигента, правда, рано сошедшего, будто она в командировке по заданию редакции для сбора материала о социальных проблемах Дальнего Востока. Не полное враньё. Морякам-попутчикам из Находки во Владик наболтала о летних каникулах. У одного сомнение: «Не вербованная? Тут вербованных навалом» И вот теперь их вычислили.
Владивосток, этот Владик, такой город, где каждый ребёнок отличает вербованного от не вербованного.
Билеты в разных местах (каютах!): Галя и Валя уходят.
Вы меня доведёте! Когда уж доедем! Рита отдаёт билеты, но приберегает у себя паспорта.
Они, что нырнут в море и уплывут куда-нибудь в Японию?