Видишь эту рощу? Там мы и перекусим.
Старый Фотис привязал осликов в тени, снял с седел коврики и расстелил их под сосной. Шишки лопались у нас над головами с громким треском. Тетя посмотрела высоко вверх, любуясь деревом.
Сосна! Сосна! Каким кораблем ты станешь? Куда ты уплывешь?
Она спрашивала так потому, что сосна дает древесину для кораблей.
Какие-то птички порхали в кустах. Я прилег рядом, опершись на локоть, и водил взглядом по зелени перед нами. Виноград уже налился: тут и там поблескивали ягоды. Старик Фотис принес нам в ладонях несколько гроздьев.
Это наш виноград, тетя?
Здесь, внизу? Мы здесь совсем чужие.
Как бы кир-Фотиса не стали бранить!..
Оба они расхохотались.
Прохожему тоже принадлежит доля плодов! сказала тетя. А малый ребенок и в мешочек набрать может.
Полдник наш состоял из сыра и сухаря7. Старик вынул из своей торбы горсть сморщенных маслин и луковицу и медленно перемалывал их зубами, слегка прикрыв глаза. Жажду мы утолили виноградом. Остатки нашей трапезы сразу же убрали рыжие муравьи. Один из них заблудился и стал торопливо взбираться по моей ноге. Старик Фотис настиг его у меня на колене.
Не убивай его, несчастный! воскликнула тетя. Жизнь прекрасна!
Прекрасна! Прекрасна! повторил с глупым выражением лица старик, стряхивая с ладони убитого муравья.
Мы снова пустились в путь. Теперь мы проезжали мимо каких-то оборванцев с густо заросшими бородами лицами, которые стояли в ряд под деревьями и долбили камень на щебенку. По-видимому, перед нами были чужеземцы: на это указывали их шапки, обувь с ремнями и тряпки, которыми были обмотаны их ноги. Тетя бросила им корзину с оставшимися сухарями. Жестикулируя и гримасничая, она говорила: «Берите! Берите! Это все, что у меня есть. Больше ничего нет». Но те и спасибо не сказали, а большинство даже не посмотрели в нашу сторону.
Старый Фотис принялся колотить животных палкой, которой до тех пор не поднял ни разу. Словно зловоние ударило ему в ноздри, и он торопился проехать быстрее.
Нечего их жалеть, кира-Русаки, этих курносых! Они детей наших живьем поедали, когда те попадались им в лапы.
Не верь этому, кир-Фотис! Они ведь тоже христиане. Как и мы: православные христиане.
Да, разве болгары в Бога веруют?
Кто это такие, тетя?
Пленные болгары, сынок. Попали в плен на войне.
И что с ними делают?
Заставляют строить дороги, чтобы они зарабатывали себе на хлебушек.
Их убьют?
Христос и Матерь Божья! Отправят домой, как только заключат мир с их царем.
Это они не боятся Бога, тетя?
Нет! Нет! Разве ты не видел, что они терпят мучения и страдания?
За совершенные ими же преступления страдают! вмешался кир-Фотис.
Он не сдавался и с силой плюнул перед собой, желая показать, что его тошнит.
Они православные, кир-Фотис! твердо повторила тетя. Почитают Иисуса Христа. На родине у них есть семьи, которые кручинятся о них, дети, которые смотрят им в глаза.
Не хочу тебя слушать, кира-Русаки! Разве ты не знала Анагностиса, сына Лукаса? Он погиб, попав им в руки.
Этот несчастный умер в плену.
Вот именно! Всех, кто попадет к ним в неволю, они мучают.
Замолчи! Замолчи, прошу тебя, кир-Фотис У нас ведь дети там!
Она имела в виду на Салоникском фронте.
Мы оказались в масличной роще. Деревья смыкались куполом у нас над головами. Цикады трудились своими пилами. На повороте дороги прямо в лицо нам повеяло свежестью. Вода низвергалась струей в деревянную емкость, текла затем в каменный желоб, а уже оттуда падала в водоем. Здесь цикады больше не звенели: крылья мерзли у них от прохлады. Теперь пели лягушки.
Видишь этот садик? Это наш, сказала тетя, указав на полоску поля между камышами, внизу в овраге. Когда мой Левтерис был со мной, садик был зеленым.
Теперь поливать его буду я!
Да сподобит меня Бог увидеть это! И ты такой же.
Она имела в виду моего покойного отца и всех из нашего рода.
Вспомнить о них было самое время: мы проезжали мимо сельского кладбища. Пара кипарисов, мужской и женский, чернела у церквушки: капли, стекавшие с крыши, помогли им вырасти. Каменная изгородь поросла сверху травой. Я успел заметить, что некоторые плиты отпали от массивных надгробий.
Поросло травой наше кладбище! воскликнула тетя. Парни наши умирают в чужих краях.
Правильно сказано, кира-Русаки! О стариках Смерть забыла.
Старый Фотис глубоко вздохнул и продолжил:
Когда-то говорили: «Не тронь меня, Смерть, дай еще порадоваться!» а теперь говорят: «Приди и возьми меня!».
Письма от твоего Стилианоса не было?
Эх, с самого святого Константина ничего нам не написал.
Еще и месяца не прошло. Не нужно роптать!
Ты по себе знаешь.
Копыта животных застучали по мостовой.
Уже подъезжаем, Йоргакис, сказала тетя.
Каменные ограды скрывали от нас сады. Через решетчатые ворота я успел разглядеть абрикосовые деревья с плодами, стоящие кругом смоковницы и беседки из винограда. У стены журчала вода, которая текла по канаве, проходившей через отверстие, чтобы орошать следующий сад. Деревня пахла конским навозом и жасмином.
Это Пиги́.
Мы два или три раза свернули в узких улочках, не встретив нигде ни души. У окрашенных в синий цвет ворот со стрельчатым верхом мой ослик остановился сам по себе.
Вот и наш домик, сказала тетя.
Она проворно соскочила с седла, сняла с пояса огромный ключ и обеими руками повернула его в замочной скважине. Ворота застонали в петлях. Старик Фотис отворил изнутри и вторую створку под страшный грохот падавших желез. Не успев спешиться, я оказался на покрытом галькой дворе с множеством цветочных горшков вокруг и виноградными лозами вверху. Тетя отпирала дверь в дом, а собака светло-коричневой масти с белыми лапами теребила ее за подол юбки.
Убери Белолапого у меня из-под ног!
Я нагнулся, чтобы схватить собаку. Изнутри донесся такой запах, будто отперли старый амбар.
Добро пожаловать, сынок! сказала тетя.
5.
Первой пришла под вечер Кариде́на8. Узнав от мужа о прибытии гостя, она принесла ему часть своего ужина в деревянной тарелке с крышкой.
Да он же вылитый Левтерис, Русаки!
Затем она обратилась ко мне:
Ну, как, понравилась деревня? Хочешь, найдем тебе здесь невесту?
Мал он еще, сказала тетя.
Конечно, мал. Только-только пробуждает мир и начинает пить из него.
Дай, Боже, чтобы он всегда чувствовал жажду! Это и есть вечная юность.
Мы поужинали и вынесли скамьи во двор. Моя скамья была устлана заячьей шкурой. Тетя повесила на деревянном штыре светильник.
Не успели мы усесться, как поверх ворот показалось измученное лицо.
Заходи, Василику́ла. Хочешь чего-нибудь?
Не могла бы дать мне пару кусков сахара, кира-Русаки? Мой Панайотакис захворал.
Только послушайте эту молодую мать! Пару кусков! Ступай в дом и сама возьми сахар из коробки сколько нужно.
Вот спасибо. Пары кусков хватит: положу ему в отвар.
Уходя, Василикула вложила мне в руку два ореха.
Тетя! Смотри, что она мне дала! И не стыдно ей?
Это нам должно быть стыдно, сынок. А у нее на сердце стало легче.
Какая-то старуха толкнула ворота. За ней шла женщина крупного телосложения, скорбная, как Богородица.
Добро пожаловать, Ми́рена! Добро пожаловать, Спифу́рена!
У обеих сыновья были на фронте, и разговор пошел о них. «Получила письмо?» спрашивала одна другую. «Что он тебе пишет? Моего видел?». Мне они тоже сказали несколько слов, вспомнили моего покойного отца, которого знали совсем маленьким.
Пришли еще несколько женщин: одни из них жили рядом, другие подальше. Они узнали, что тетя вернулась из города, и надеялись услышать что-нибудь про войну, на которой и у них тоже был кто-нибудь из сыновей или родственников.
Ох, как там они, бедняги? сказала одна из солдатских матерей.
Ох! Ох! вздыхали все они, как одна, причем те, у кого детей не было, вздыхали громче.
Сделал бы Ты что-нибудь и для нас, Господи! Или Ты про нас совсем позабыл?
Замолчи, Катерина! сказала тетя. Милости нужно просить у Бога, а не правосудия.
Ты что: думаешь, Он нас слышит?
Прикуси язык! Он все слышит, Всемогущий. Ничто не свершается без воли Его.
Ах, счастливица! Успокоила мое сердце.
И они снова облегченно вздохнули. Бог представлялся им капитаном у штурвала: корабль плыл по бурным волнам и причаливал в безветренной гавани.
Пришла упитанная девушка, со щеками цвета померанца, с грудями, которые так и рвались наружу из кофточки.
Добро пожаловать, Алые Губки! поприветствовала ее тетя.
Волосы у тебя, как ножевые удары! сказала ей вполголоса одна из женщин, и с восхищением, и в то же время насмешливо.
Не смейся надо мной, матушка!
Какая чувствительная! Яйцо ее укололо!
Ну же, мои милые, давайте беседовать ласково! сказала тетя.
Ласки нам хватает. Или не хватает? сказала первая женщина, прикоснувшись к колену девушки.
Спифурена заговорила о своем первенце Или́асе, который был на фронте, в одной роте с Левтерисом. Она очень настрадалась при родах, и перенесенные мучения, казалось, сделали этого сына самым дорогим ее сердцу. Про второго своего сына, Миха́лиса, которого тоже призвали для прохождения армейской выучки, она пока что словно совсем забыла.
Так больно было, что я кусала свою косу, чтобы не закричать. Ребенок не выходил! Родственницы и подруги распахнули все окна и двери, распустили себе волосы, развязали все узлы, которые только были, раскрыли сундуки, выпустили птиц из клеток, вынули ножи из ножен И все кричали: «Выходи, дракон9, выходи! Земля тебя приглашает!». Но ребенок все медлил, пока я не дала обет святому Элевферию, помощнику рожениц.
Твои муки пошли ему только на благо! Какого молодца родила! искренне, от всего сердца сказала тетя.
Так пусть же он живет тебе на радость! Чтоб ты встретила его счастливо! добавила одна из женщин. Чтобы все мы встретили наших сыновей счастливо!
Аминь! Аминь!
Только бы увидеть его у двери родного дома, а там и умереть не жалко! взволнованно сказала Спифурена.
Не накликай беды! с укоризной сказала тетя. Лучше дай обет, а дурных слов не нужно.
Правильно. Поставлю святому лампаду в его рост А для вас, за ваши добрые слова, накрою стол, да такой, что вы и не слыхали. Тарелок понаставлю в три круга!
Ждать уж недолго осталось, сказала старуха, у которой была куриная слепота, и поэтому она видела ночью лучше, чем днем. Богородица открыла мне во сне, что война закончится к сентябрю нынешнего года.
Ах, дай то, Матерь Божья!
Мирена была задета за живое, слушая, с какой гордостью Спифурена говорит о сыне, и потому принялась расхваливать своего:
Мой Спи́рос, когда в один день бывало две гулянки, к примеру, в Лу́тра и в Пиги́, плясал без устали на обеих. Он, как орел, летал из села в село, и никто даже не замечал, когда он исчезал, а когда возвращался.
Эх, умели они и бегать и прыгать, бедняги! сказала еще одна женщина. Моего вот однажды обручили насильно в Месаре́, когда он отправился туда на конскую ярмарку продавать нашего мула. Днем и ночью держали его запертым в доме, не позволяя и носа высунуть. Девушка поставила вокруг его кровати горшки с цветами, сидела у его ног и все пела. А он накануне венчания говорит им: «Разве жениху можно идти под венец, не искупавшись? Пустите меня попариться в бане!». «Нет! Нет! Ты и так хорош!». Тут молодец как прыгнет из окна прямо на улицу, и только его и видели!
Разве так порядочные парни поступают?
Это сказала молоденькая девушка, которая вот-вот должна была выходить замуж и была сильно влюблена в своего жениха.
Когда я была обручена с Костанди́сом, однажды его оставили ночевать в нашем доме. Мать постелила для нас в комнате рядышком две постели, а между ними положила дощечку. На другой день мы пошли гулять. Ветер сорвал у меня с головы платок и унес в сад. Костандис, не раздумывая, перепрыгнул через стену и принес мне его. «Ну и ну, говорю я ему. Через дощечку перепрыгнуть не сумел, а теперь показываешь удаль тем, что оседлал высокую стену?». А он отвечает: «Это же вопрос чести!».
Ну, будет! Разве кто тебе поверит? сказала одна из соседок.
Клянусь страхом, которого я натерпелась в первую ночь в его объятиях, все было так, как я рассказываю!
Животное своей силы не знает. А человек знает и сам ею распоряжается. Вот что значит «человек»! сказала тетя.
Она задумалась на мгновение и добавила, сделав вид, будто не замечает меня:
Парень должен быть безупречен, как соловей, а тот, кто сразу же ступает по собственным нечистотам, дохлятина.
Мирена собралась было что-то ответить
«Бррр!..». Ах, что это было! Нам показалось, будто ворота рушатся.
Чертополох толкнул мордой верхнюю створку ворот и просунул голову во двор.
Добро пожаловать! сказала тетя, и лицо ее прояснилось. Я дала его твоему мужу, обратилась она к Каридене, чтобы он не будил ревом моего племянника, а ему захотелось в старый хлев!
Рядом с ослиной головой пролезла волосатая рука и схватила животное за уши. Пространство в верхней части ворот опустело, но тут же в нем появилась другая голова. Мы тут же узнали кир-Фотиса и приветствовали его как победителя.
Постой! Да постой же! На, возьми пучок сена! Пусть полакомится! крикнула тетя.
Все засмеялись. На какое-то время воцарилось молчание.
Ну, вот!.. сказала Алые Губки. Зорби́на пожаловала!
Босая, смуглая, как цыганка, женщина вошла во двор. О ее приближении догадались по звуку шагов: ее загнувшиеся ногти стучали по мостовой, словно камушки.
Добрый вечер, почтенные женщины! Удачи вам!
Добрый вечер! Присаживайся, ответила тетя.
Пришедшая опустилась на колени в углу, прислонившись спиной к водоему.
Это правда, Зорбина, что ты выпила вино, которое нашла в могиле своего мужа, когда переносила останки?10 спросила, посмеиваясь, Мирена.
Так оно же в бутылке было, не испортилось!
А молилась ли ты за покойника, Зорбина?
А то как же? «Добрая душа, белые кости!» говорила я за каждым стаканчиком.
Любят тебя, потому и дразнят, сказала сострадательно тетя.
Я думал о другом и не слышал, что ответила Зорбина. Взгляд мой был устремлен к зеленой ящерице, прильнувшей к стене над светильником. Она застыла там неподвижно, выпучив глаза, а ночные бабочки сами залетали ей в рот.
Тетя Русаки! Смотри! Она ест бабочек!
Я ожидал, что она возьмет свою сандалию и прихлопнет убийцу. Разве жизнь не прекрасна даже для муравья? Но нет, тетя этого не сделала.
Оставь ее. Пусть делает то, чему научил ее Бог. Разум есть только у человека.
И она вернулась к прерванной беседе. Я все так же смотрел на стену. Я услышал, как тетя втянула что-то в себя обеими ноздрями, а затем чихнула. Я повернулся и увидел, как она закрыла деревянную коробочку и сунула ее в карман нижнего белья. На эту коробочку я обратил внимание уже несколько раз.
Дай и мне понюшку, горемычная, сказала одна из соседок.
Тетя вынула табакерку из кармана:
На, возьми!
Они втянули в себя табак раз, другой. Стены содрогнулись от чихания. Они думали, что таким образом прогоняют из головы тяжесть, которую чувствовали под межбровьем.
Спифурена развязала платок под подбородком, чтобы затянуть его потуже, в знак того, что она собралась уходить. Она поднялась и ударила ладонями по юбке, распрямляя складки.
Пойдемте, хозяюшки! Спокойной ночи, Русаки.
Спокойной ночи. И доброго рассвета
Двор опустел. Тетя поставила скамейки на место, задвинула засов на воротах.
Пора и нам на покой, Йоргакис. Теперь увидишь, какую комнатку я тебе приготовила.
Деревянные ступени поднимались вдоль стены от низа и до верха. Там, где голова касалась потолка, нужно было толкнуть вверх крышку и подняться на мансарду. Вокруг люка находилась решетка, над ней полка. В комнате было два окна, выходившие к виноградным лозам, маленькое окошко на северной стороне и дверь на плоскую крышу.