А вот отец утренней хмурости мамы не разделял.
Ты в порядке? спросил он, наворачивая приготовленную мамой шакшуку. Выглядишь так, словно сбежала с кастинга «Ходячих мертвецов».
Спасибо за комплимент, кисло отозвалась я, пытаясь доесть завтрак и залить в себя остатки кофе. Мне не спалось.
Проблемы в школе?
В доме, скорее. Тут с окон дует так, что я всю ночь мёрзла.
Странно. Отец пожал плечами и отправил в рот вилку, на которую подцепил неаппетитные яичные ошмётки и клочья томатов. Как только он эту гадость ест вообще? Раньше не дуло, а вчера вдруг начало дуть?
Ну да, раньше всё было нормально. Но сегодня ночью был страшный сквозняк.
Ладно, гляну днём. Если снова будет холодно, можешь лечь с нами или в комнате Винус.
Ага, спасибо. Устроив локоть на столе, я зарылась пальцами в волосы, лохматя их ещё сильнее обычного. Хочу умереть.
Отец фыркнул.
Тебя подвезти, может? Я как раз Он затолкал остатки шакшуки в рот и закончил едва различимо: Доел.
Эта его утренняя живость начинала пугать. Словно Винус упаковала отцовскую депрессию в чемодан и, уезжая, забрала с собой.
В машине я задремала, и потом, плетясь через парковку, ещё долго не могла проснуться вплоть до урока физкультуры. Физическая нагрузка меня немного взбодрила, но, рухнув после комплекса упражнений на скамейку, я поняла, что ещё немного, и просто выключусь. Лениво перекатывая во рту вишнёвый леденец и наблюдая из-под полуопущенных век за выполняющими упражнения девчонками и парнями, я выхватила взглядом Ронни. Тот даже не собирался напрягаться торчал в сторонке и общался с Перси парнем из баскетбольной команды. Марго обстоятельно оповестила меня о том, что Перси по мальчикам, но я так и не поняла, для чего мне эта информация. Заметив, что я смотрю на него, Ронни отсалютовал двумя пальцами, но у меня не нашлось сил даже на то, чтобы просто поднять руку.
Хреново выглядишь.
Ты второй человек, который мне это говорит, сказала я через плечо. На скамье позади меня сидела, спрятав ладони в карманах спортивных штанов, Карла.
Ронни что-то показал руками, но я не поняла его жестов и покачала головой.
Чё, типа, с ним тусуешь?
Я обернулась. На глаза Карлы, густо подведённые карандашом, падали неровные пряди из фиолетовых её волосы стали зелёными, но краска легла неаккуратными пятнами, делая её похожей на изумрудную гиену. К ней так и просился приклеиться ярлык человека, постучавшего откуда-то со дна социального озера. Не люблю ярлыки, но некоторые люди будто скроены по готовому шаблону: маргинал Карла (сама она, говоря о себе, непременно вворачивала слово «гранж», которое тянула с сипловатой ленцой), богатенькая стерва Дайана, невротик Марго.
Какой ярлык приклеить себе самой? Неудачный эксперимент чудо-женщины и кино-гения, пребывающего в затянувшемся творческом кризисе?
Ага, ответила я и отвернулась, не желая продолжать разговор. Карла была мне неинтересна.
Встречаетесь?
Не-а.
А я бы с ним встречалась. Карла перевела затуманенный взгляд на группу парней, над которыми возвышался Ронни. Да тупой он. Намёков не понимает. Хочешь дурь?
Так прямо? Не боишься, что донесу?
А ты чё, типа из правильных? Я неопределённо хмыкнула, и Карла протянула: Не-е. Не донесёшь. Я людей насквозь вижу. Знаю, кому можно доверять, а кому нет.
Воздух снова прорезал оглушительный свист, раздался окрик мистера Санчеза, и Карла нехотя поднялась со своего места. Мистер Санчез попытался поставить её в пару с Дайаной, но Дайана грубо ответила, что скорее удавится, и отошла к подружке. Повысив голос, он велел ей занять своё место рядом с Карлой и не дерзить. Карла же, будто не замечая короткой перепалки, принялась сковыривать с ногтей зелёный лак. Учителем мистер Санчез был отстойным, поэтому на его уроках никто, кроме баскетбольной команды, не выкладывался на полную все филонили, как могли.
Ронни отделился от парней и, подбежав, плюхнулся рядом со мной. Спортивный костюм Ронни, как и все его вещи, тоже был чёрным. Я не особо удивилась, опустив взгляд на его ноги и увидев, что не только кроссовки, но и носки, видневшиеся из-под штанин, он носил того же цвета.
В мире больше цветов, чем один, заметила я.
Не нуди. Прям как Барби: та вечно пытается купить мне футболку «сливового», «лавандового», «сиреневого» или «аметистового» цвета. Да они же все одинаковые. Фиолетовый и есть фиолетовый. Кстати. Ронни наклонился вперёд и сцепил пальцы в замок. Кивком он указал куда-то вперёд. Не вздумай покупать у неё ничего. Если захочешь покончить с собой, есть менее неприятные способы.
Знаю. Марго говорила.
Марго молодец. Не зря стала старостой.
А ещё она бесконечный источник сплетен.
Упершись ладонями о скамью, я наблюдала, как Карла выполняет упражнения в паре с девочкой-альбиносом, Одри Карпентер. Раньше я никогда не видела настолько бесцветных людей, как Одри, и от вида этой высокой, худосочной девочки с угловатыми плечами, маленькой грудью и узкими бёдрами мне становилось немного не по себе. Как будто статуэтка не раскрашенная, лишь едва тронутая желтизной. Я сама была крепкого телосложения, и рядом с такими тонкими и хрупкими, будто бумажными, людьми чувствовала себя немного неуютно. Заденешь неосторожно сломаешь.
Она на тебя запала.
Кто, Карла-то? Да я в курсе. Но у неё та ещё семейка, лучше не связываться. И ты с ней не связывайся, к девчонкам она тоже иногда подкатывает. Ронни помолчал немного, пятерней ероша свои и без того взлохмаченные волосы. Ты говорила, что не занята сегодня.
Стоило мистеру Санчезу отвернуться, как Дайана тут же швырнула в Одри волейбольным мячом. Одри инстинктивно закрылась руками, и мяч, ударившись о её скрещенные предплечья, отлетел в сторону. Кожа на месте удара мгновенно покраснела.
Не говорила. Но не занята.
Пошли к нам после школы. Познакомлю с Барби. А потом возьмём сэндвичи с кофе и поедем в Ясеневый парк.
Я потёрла лицо ладонями, отгоняя назойливую сонливость.
Да, окей. Давай. Только если я засну на ходу не обижайся. Ни хрена не выспалась.
Ронни усмехнулся.
Мне стоит спрашивать, что не даёт тебе спать по ночам, или лучше не надо?
Я с силой пихнула его в плечо кулаком.
Конкретно этой ночью мне не давало спать окно.
Брови Ронни скептически приподнялись.
Окно?
Да, окно. Сперва мне померещилось, что оно всё обледенело, а потом я всю ночь просыпалась от холода, хотя в доме, вообще-то, обычно довольно тепло.
Говорят, что, если в доме стало холодно, значит, поблизости ошивается призрак. Правда, хотя Эш-Гроув та ещё дыра, призраков здесь отродясь не водилось.
Тебе-то почём знать? Может, они просто обходят тебя стороной. Или за своего принимают.
Очень смешно. Шутки про то, что я похож на привидение, устарели лет на триста.
Наконец, прозвенел звонок, и мы с облегчением отправились переодеваться.
10. Жили Райты в квартире на втором этаже утопающего в зелени дома, а на ближайшем перекрёстке находился продуктовый магазин, которым владел отец Ронни.
Ронни частенько там зависал: подменял кассиров, сверял ценники, убирал просрочку, помогал в приёмке товара. Даже делал уроки, закрывшись в подсобке. Мама ходила к ним за продуктами, но без меня: покупки с этой женщиной лучше пристрелите. Нет, она не скандалила с продавцами, ничего такого, но считала нормальным срывать на мне раздражение из-за отсутствия нужного ей йогурта, а я доставать йогурты из шляпы пока не научилась.
Когда мы с Ронни вошли в ярко освещённый магазин, чтобы купить еды в дорогу, над дверью тоненько зазвенел колокольчик. На этот противный металлический звон обернулась и тут же расплылась в широкой улыбке девушка, по виду не сильно старше нас. Она выставляла товар на полки, вынимая из заполненной доверху тележки по несколько упаковок печенья за раз.
Привет! сказала она с сильным техасским акцентом.
Привет, Барби. Ронни взял корзинку для продуктов. Это Амара, я рассказывал. Новенькая.
Привет, поздоровалась я.
Девушка протянула мне обе руки, пришлось протягивать ладонь в ответ. Сердечность её пожатия меня удивила. Что такого Ронни успел обо мне наговорить?
Вы миссис Райт?
Она самая! Но, прошу, зови меня Барбарой, ладно? Она снова улыбнулась и, наконец, выпустила мою руку. Мне так неловко, когда школьники зовут меня «миссис Райт».
Потому что ты сама как школьница, ответил Ронни. И я не про внешность. Нам нужна еда и кофе.
Дома же есть кофе.
Он гадкий.
Нормальный кофе, возмутилась Барбара. Мой любимый.
Нормальный кофе не должен иметь привкус жженой пыли.
С этими словами он скрылся в лабиринте ярко освещённых рядов. Чтобы не таскаться за ним бесполезным хвостом, я неловко встала возле пустующей кассы. Барбара же, вернувшись к прерванному занятию, поспрашивала меня немного о переезде и принялась воодушевлённо рассказывать о своих первых впечатлениях от Эш-Гроува.
Я была в ужасе. Работала она быстро, отточенными движениями составляя коробки ровной шеренгой. И спросила у Донни: в какую дыру ты меня привёз?
Донни это мой отец, раздался голос Ронни из-за полок.
Да, Дональд. Барбара улыбнулась. Имя очень ему подходит. Вот знаешь, как бывает: смотришь на человека, он представляется, а имя будто бы чужое. Как костюм не по размеру.
Как ты и «Барбара», снова влез Ронни.
Я идеально подхожу своему имени, чуточку обиженно ответила она. Вот кого можно представить под этим именем?
Точно не тебя.
Мне стало понятно, что авторитета в этой семье Барбара не имела ровным счётом никакого. Ронни не грубил ей, конечно, но общался в точности так же, как со мной панибратски. Но, вообще-то, Барбара и впрямь не подходила своему имени. Худенькая и светловолосая, загорелая, ухоженная, с налакированными волосами и разноцветным маникюром пастельный зелёный чередовался с пастельным розовым, одетая в футболку с яркими кляксами и голубые джинсы, такая девушка могла зваться только Барби.
Вскоре Ронни вернулся к кассе и стал выгружать набранные продукты, поочерёдно пробивая каждую упаковку. Потом он сложил продукты назад в корзинку, надел рюкзак, отчего многочисленные железные брелки с логотипами разных групп недружно зазвенели, и бросил:
Чек под клавиатурой.
Ты взял что-нибудь нормальное? всполошилась Барбара. Кроме хлеба и горчицы? Он может питаться одной только горчицей, добавила она, обратившись ко мне. Это жутко вредно.
Да взял, взял. Отстань.
Ронни толкнул дверь, дополнив звон брелков звоном колокольчика, и вышел наружу. Я зависла, не зная, как попрощаться, но Барбара сделала это за меня дружелюбно улыбнулась и помахала рукой. Она смотрелась неуместно в магазине будто шла мимо и вдруг, исключительно из прихоти, решила выложить бесхозный товар.
Она такая заботливая, сказала я, когда мы с Ронни встали на пешеходном переходе, дожидаясь зелёного света.
С ней бывает. Включает режим наседки и начинает кудахтать, хотя на самом деле ей всё равно. Он оглянулся на магазин и добавил, прищурившись от яркого солнца: Думаю, она специально так себя ведёт. Ну, чтобы окружающим казалось, что она проявляет материнскую заботу обо мне, и чтобы они чего-нибудь сомнительного не подумали.
Сомнительного?
Ей двадцать три, а мне семнадцать. Люди что только не придумают, знаешь. Соседи иногда болтают, так Барби расстраивается вместо того, чтобы игнорировать.
Интересно, каково это иметь мачеху, которая старше тебя всего на шесть лет? С ней ведь, наверное, есть, о чём поговорить, и нотации она читать не станет, потому что сама ещё недавно была подростком. С другой стороны ну о чём мне-то с такой говорить? Я сомнительный собеседник даже для двадцатитрёхлетней девушки, у которой в пасынках семнадцатилетний лось в два раза её выше и крупнее.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж, и Ронни достал из кармана огромную связку ключей.
От магазина, пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд, от склада, от квартиры от всякой ерунды, в общем.
В квартире приятно пахло, как в Спа-салоне.
Барби постоянно жжёт благовония, сказал Ронни, типа сандаловое дерево, пало санто и всякая такая хрень. Голова от этих палок-вонючек потом квадратная. А ещё брызгает на занавески какой-то сладко фигнёй, и на наволочки, и в шкафы. Думаю, она хочет меня убить.
Кухня, куда Ронни меня отвёл, оказалась крошечной и практически пустой. Из-за роста и комплекции он будто бы занял собой всё свободное пространство.
Мама пришла бы в ужас, проговорила я, когда Ронни открыл холодильник, из недр которого на меня с тоской взглянул одинокий кусок ягодного пирога.
У нас некому готовить. Барби только портит продукты, да и мы с отцом так себе кулинары.
Он начал деловито собирать сэндвичи из принесённых в корзинке продуктов: разложил на разделочной доске хлеб из полиэтиленовой упаковки, порезал его на треугольники, накидал в каждый сэндвич огурцов, салатных листьев, кусков копчёной курицы и бог знает чего ещё и приправил всё это смесью соусов, один из которых точно был горчицей. Мне показалось, что ингредиенты он добавлял наобум.
Достав с полки большой термос, он налил в него кипятка, щедро насыпал кофе, корицы, кардамона и коричневого сахара и, закрутив крышку, взболтал всю эту смесь.
Честно говоря, твой способ делать кофе не внушает доверия, заметила я.
Брось, ответил Ронни. Это будет лучший кофе в твоей жизни. Он настолько хорош, что даже мой способ заваривания его не испортит.
Сэндвичи он обернул фольгой, потом сложил их в пакет и убрал всё это в свой огромный чёрный рюкзак, который валялся брошенным на полу. Там же, в этих недрах портативной чёрной дыры, скрылся термос.
Тут дверь открылась, и на кухню вошёл двухметровый (с рулеткой я его, конечно, не измеряла, но, клянусь, это самый огромный человек из всех, что я видела) мужчина с короткой тёмной бородой и неаккуратно подстриженными волосами. Поначалу он показался мне каким-то древним и суровым, но, присмотревшись, я поняла, что дело в бороде. Она его старила и придавала лицу злобный вид.
Это папа, сказал Ронни, махнув в сторону отца испачканным в смеси соусов ножом. А это Амара.
Привет, пробасил мистер Райт. В парк?
Ага.
Больше он ничего не сказал. Только потоптался немного на кухне, бестолково открывая каждый шкафчик в поисках еды, и в конечном итоге вытащил из рюкзака Ронни два сэндвича, а из морозилки бутылку пива и ушёл со своей добычей в гостиную. Мне сразу стало его жалко. У нас-то дома еды всегда навалом, причём, сугубо полезной. Мама на калориях и пользе для организма просто повёрнута.
Когда мы уходили, из гостиной доносился жуткий сатанинский рык.
Он у меня любитель дэт-метала, сказал Ронни, и я кивнула со знанием дела, хотя и не поняла, о чём он.
Пройдясь по залитой солнечным светом улице до остановки, мы сели в автобус и минут пятнадцать ехали под The Cure, надрывно хнычущих в наушниках, один из которых Ронни по обыкновению вручил мне. За дорогой он не следил сидел в проходе, задумавшись о чём-то своём, и глядел в пол. Очнувшись, он заторопился к выходу и принялся всех расталкивать с поминутным: «Простите» и «Извините». Люди будто отлетали от него сами, спеша уступить дорогу, чтобы не быть сметёнными неловкой неуклюжестью человека, не до конца осознающего собственные габариты.
Мы вывалились из автобуса и пошли по извилистой дороге, со всех сторон обсаженной буйно разросшимися кустами. Асфальт то тут, то там был растрескавшимся, и сквозь эти трещины прорастала трава. Удалившись от проезжей части, мы свернули, потом ещё раз. С каждым поворотом дорога становилась всё хуже, пока вдруг усыпанные желтеющей листвой кусты не расступились, открывая взору распахнутые ворота.