Не очень-то высоко ты оцениваешь мои способности. Нет, все куда интересней: я буду спасать душу и тело молоденькой дурочки.
Ван Люст замер, будто позируя невидимому фотографу. Что-то внутри его головы нагнетало нефть в радужку, топило глазные яблоки черным.
Тело молоденькой дурочки? протянул он; собственное его тело все разом встряхнулось, руки взгромоздились на стол, со звоном задевая приборы, устраиваясь под тяжелым подбородком надежной опорой для все больше и больше вытягивающегося лица. Тонкие губы на этом лице заалели, заалели и обычно бледные щеки, скулы обострились; на меня смотрела маска вожделения.
А ведь где-то я о таком уже слышал
Маска слетела, сменилась аллегорией ревности. Она нависла над столом, над черной кофейной жижей на дне маленькой чашки, над обглоданным мясом по-французски, над всеми этими улитками с плесенью, глядя на меня пронзительно глазами цвета нефти. Таким мог бы быть взгляд той самой инфернальной Бездны, о которой, ручаюсь, было упоминание в этой серенькой книге.
Ничего общего, бесстрастно произнес я. В тот раз ни у кого из нас не было фонаря.
Теперь в голове Николаса дернули за другой клапан, высвобождая опасную жижу из радужки, спуская лишнее давление. Глаза перестали состоять из одних лишь зрачков, да и общее выражение лица бельгийца стало вновь напоминать человеческое. Бельгиец хотел что-то сказать, но тут к нашему столу приблизился официант с широким подносом в руках, на котором возвышалась дутая коричневая бутылка и позвякивали два искрящихся бокала.
Ваше вино, господа, пожалуйста. Сент-Круа-дю-Монт, из региона Бордо-Сотерн, сладкое ботритизированное
Ван Люст раздраженно вскинул руку, прерывая презентацию поданного напитка. Официант понимающе кивнул, поставил поднос с вином и бокалами на стол, ловко откупорил бутылку ножом сомелье, внимательно посмотрел на бельгийца, еще раз кивнул и удалился.
Слышишь, я все Софи расскажу, сказал вдруг Николас. Произнес так, как будто говорил о своей собственной то ли маме, то ли бабушке о ком-то таком, кто защитит его, бедного и сирого, от опасностей, спрячет под широкой юбкой.
Я сам ей все расскажу, парировал я нелепый выпад в мой адрес. Ван Люст отвел взгляд и принялся возиться с вином. Насыщенно-багровая влага томно заполнила собой дно бокала, поднимаясь все выше, топя в себе хрупкое хрустальное пространство.
Сделай одолжение. Но скажи, пожалуйста, Глеб, сказал бельгиец приторно-вежливо; наверное, этой своей нелепой вежливостью желая перечеркнуть не менее нелепое замечание о Софии. Если говорить серьезно что за stront19 тебе поручил Жан-Батист?
Я устало откинулся на спинке стула, устало вздохнул. Посмотрел на книгу, на лежащие среди его страниц деньги, на нелепый фонарь. Посмотрел на Николаса. Кадык на его лощеной шее быстро-быстро шевелился. Сладкое ботритизированное вино из региона Бордо-Сотерн летело вниз по изящному пищеводу, элегантно шлепалось на дно сиятельного желудка, деликатно вызывая благородную отрыжку у сына Генерального Консула республики Бельгия. Наверное, очень вкусное вино.
Дочь одного из клиентов твоего дяди не может найти дорогу домой. И тут появляюсь я: освещаю ей путь, спасая от тьмы, ничего необычного.
Николас отер ладонью капельки красной влаги с губ, медленно, с достоинством.
Почему же дядя не поручил это мне? с какой-то тайной обидой спросил он, старательно пытаясь выдать свои слова за шутку. Ведь я люблю спасать женщин.
Я покачал головой.
Любви недостаточно.
Недостаточно?
Нужно быть идиотом, за которым любая пойдет.
Николас что-то невразумительно пробормотал, широко открыв рот, будто собираясь откусить край бокала.
Поднял ворот пальто, зябко осмотрелся, ощущая спиной тяжесть дверей «Дома Зингера»; за ней, в глубине здания, остался допивать в одиночестве чертовски дорогое вино Николас ван Люст. Здесь же, снаружи, утих снегопад, и немногочисленные прохожие засновали по своим нехитрым делам; не сновали тащились, еле передвигая тяжелые ноги. Среди этих похожих на призраков людей обнаружилось целых пять женщин. Пять это действительно много для этого места и времени. Возраст их я различить не сумел. Две из них шли под руку с мужчинами. Возможно, они возвращаются с утренней мессы преподобного Жана-Батиста? А эти одинокие дамы, наоборот, ищут пару себе, чтобы посетить мессу вечернюю? Внезапно пришла мысль о том, что ван Люсты окружили меня во всех смыслах. Одни притворялись друзьями и втайне мечтали о моей жене, другие же стравляли за деньги с плохими парнями. А третьи, может, сочетали все это и тихо посмеивались
Но, как бы то ни было, теперь у меня есть работа. До смеха нелепая, и будто для смеха же высокооплачиваемая.
Изрядно продрогнув, стоя на одном месте, я, наконец, направился к станции МЖД предстояла долгая прогулка в сторону Большой Невы, к Финляндскому вокзалу. В затылок мне будто плюнули чьим-то презрительным хмельным взглядом.
4
На кухонном столе лежали редкие, а оттого странные для нашего дома вещи, а именно деньги в виде десяти новеньких банкнот Европейского Центрального Банка достоинством в сто евро две тысячи двадцать девятого года выпуска. Томик Фридриха Ницше и его начинка находились тут же, черной и серой кляксами дополняя ощущение того, что выцветшая старая столешница превратилась в абстрактное полотно. Лица неизвестных мужчин и женщин приветливо улыбались, пейзажи далеких краев, архитектура чужих городов манили с пестрых и гладких, как пластмасса, бумажек, нули-единицы по их краям сулили воплотить любые мечты в реальность. София с холодным любопытством разглядывала принесенные странности, как до того слушала мою историю. Она взяла в руки купюру с изображением томной дамы в тиаре, поднесла к своему изящному носу.
Деньги пахнут, произнесла она. Эти ожиданием того, за что же они нам достались.
Я тоскливо нахмурился.
Я все тебе рассказал, Софи. Просто поболтаю с бедняжкой Анной, вот и все. Не бойся, я не поддамся ее женским чарам. Главное, чтобы она поддалась моим, мужским.
София вспыхнула, смяла банкноту и швырнула обратно на стол.
Дурак же ты, Глеб! воскликнула она. Уверен, что тебе нужна такая работа? Ты, в конце концов, простой парень, зачем с подобным связываться? Почему так много платят? Чем убедишь, эту Анну? Найдешь ли вообще в трущобах?
Она смотрела на меня своими полярными глазами. Сейчас, на светлой кухне, радужки Софии мягко светились изнутри диким древним огнем: они обладали редким серебристо-серым оттенком, пронизанный чуть видимыми желтыми крупицами; так светилась бы нагретая ртуть, усеянная золотой пылью.
Меня благословил католический поп, это должно вдохновлять, я усмехнулся. По его словам, она там такая одна. Несколько часов легкой прогулки по Гостинке вряд ли принесут мне больший вред, чем посещение церкви.
Легкой? вздохнула моя жена. Это же чертов Гостиный двор!
Софи, Софи! Не будь такой пессимисткой. Даже четверти этой суммы хватит на первичное обследование. Мы ведь так давно хотели попасть к тому специалисту!
В уголках ее губ появились крошечные морщинки.
Хочу одного: чтобы с тобой ничего не случилось, произнесла София. Кто бы мог подумать! У Николаса есть дядя, и этот дядя священник. Нашел спасителя на час, дал ему фонарь, открыл в нем гребаный дар, благословил! Не такую помощь я себе представляла
В глубине светлых глаз сверкнули рыжие искорки. Это означало одно: моя жена злится, причем очень и очень сильно. Еще бы! Представляю себе, чего ей стоило преодолеть свою гордость, обратившись к тому, кого совсем еще недавно считала воплощением мерзости. Ответ на ее просьбу выглядел или являлся изощренной насмешкой.
Прошу, пожалуйста, не злись, я попытался смягчить ее, направить ход ее рассуждений в прагматичное русло. Посмотри это просто чертова куча денег, и эта куча лежит на нашем столе.
София выразительно посмотрела на меня.
Вот именно, Глеб, эта куча лежит на нашем столе, в нашем доме. И она мне очень не нравится, и Ницше этот не нравится, и фонарь
Зачем они дали фонарь? спросил я, цепляясь за возможность сменить тему.
Чтобы ты посветил себе в голову, пытаясь найти там остатки здравого смысла!
Да, София могла быть грубой; она разочарована и ошеломлена, и я понимаю ее.
Прости. Это все так нелепо и глупо, и, господи!..
Фонарь, тихонько напомнил я. София развела руками:
Он чтобы светить, конечно. Кого можно найти в темноте?
Она взяла со стола миниатюрный предмет, отыскала небольшую прорезиненную клавишу, надавила подушечкой пальца. Тонкий и яркий луч абсолютно белого света ударил ослепляющей жирной точкой по изображению какого-то древнего вычурного собора на одной из купюр. Охровые стены мгновенно выцвели, от места, куда бил луч, разлетелись радужные круги. Свет звезды, проникающий на кухню из-под серого полотнища облаков, казался жалкой пародией на само понятие «Свет» в сравнении с этим тонким, но таким мощным порождением технологий.
Хочешь, я
Нет-нет-нет, и не предлагай даже! Ты со мной не пойдешь. Двух женщин от толпы грязных подонков я точно не отобью. И одну-то не представляю, как вытащить из этих трущоб, так что пообещай мне: никаких сюрпризов, Софи!
София щелкнула переключателем, пространство кухни погрузилось в пепельный туман; вновь сделалось тускло.
Какие еще сюрпризы? Я подумываю прямо сейчас позвонить ван Люсту и послать его к чертовой матери
Томная дама в тиаре подмигнула мне. Взгляд ее говорил: я живу в роскошном дворце и молюсь в красивом соборе, разъезжаю в золоченой карете, и у меня есть наследник всей этой благости. А что насчет вас?..
Но Софи
Замолчал. Перевел взгляд на другую бумажку. Город из башен парил над чернильно-синим океаном. Бесконечною линией бессмысленным набором цифр шел и шел поверх этой радужной иллюзии номер купюры. Единицы и нули громоздились по ее углам, придавливая собой к поверхности стола.
И всего этого может стать в два раза больше
Что, Глеб? Подумай-ка еще раз. Подумай хорошенько. Я даже не смогу узнать, как продвигается твоя, с позволения сказать, миссия, не смогу помочь чем-либо.
Помочь?..
Ты собрался в трущобы Гостиного двора на концерт местных отморозков, разгуливать в обнимку с какой-то сумасшедшей девахой! Думаешь, все будет проходить в традициях культурной столицы? Сильно сомневаюсь. Я тут с ума сойду в одиночестве!
Наконец смог оторвать взгляд от денег, взглянул на мою здравомыслящую жену. Сказал вяло:
Ну это-то как раз просто. Куплю по дороге сотовый, и без проблем
Без проблем? Сотовый?
Хлесткая фраза была преисполнена сарказмом и злостью.
Твоя работа мечты начинается сегодня в двадцать один час по петербургскому времени, так?
Медленно кивнул.
Ну тогда смотри: ты едешь в банк менять деньги. Это примерно час, если повезет с монорельсом до Нового города. Потом выбираешь себе аппарат, оформляешь заявку на услугу связи и ждешь пару недель. Вариант так себе. Или ты можешь попробовать найти телефон здесь, на блошином рынке Удельной, например, но вряд ли тебе дадут сдачу с сотни евро местные доходяги; скорее, если дадут, то по голове. И вообще, Глеб Связь? В Старом городе?
Я понял, куда она клонит. С досадой сжал зубы: София во всем права. Очевидные факты были коварно извращены призрачными аргументами денег. На большей части старого Петербурга такая обычная до Войны вещь как сотовая связь попросту не действовала, впрочем, и на окраинах, вроде нашей, тоже. После окончания Карантина профильные операторы сочли невыгодным заново снабжать эти районы вышками с базовыми станциями сотового сигнала, оставив им технологию прошлого века стационарный телефон по крайней мере до того момента, как в городе закончится основная часть восстановительных работ. Чтобы позвонить, к примеру, с Петроградской стороны или района Сенной кому-то на Парнас, в Купчино или наоборот, нужно было иметь безумно дорогостоящую спутниковую связь или попытаться найти таксофон, или частную стационарную точку. Таксофоны исчезли как вид еще в конце прошлого века, местные же не пускали к себе незваных гостей. И уж, конечно, наивно было бы полагать, что подобные виды связи обнаружатся на территории трущоб, куда я намеревался отправиться. Оставалась еще IP-телефония, но вездесущий когда-то культ Интернета пал за пределами Нового Санкт-Петербурга; давным-давно жители руин и трущоб ничего не слышали и не знали о нем, и уж тем более не использовали в своей повседневной жизни. Интернет Технология Праздного Общества нынче доступен лишь единицам; она, как и в самом начале своего существования, вновь стала элитарным преимуществом государства, корпораций, военных и влиятельных богачей наподобие семейства ван Люстов.
Ох, Софи Ты и правда не сможешь знать обо мне что-либо весь этот вечер. Да и в случае опасности мне придется рассчитывать лишь на себя. Это сильные аргументы.
София тихо фыркнула, будто сгоняя с губ невидимую пыль. Вновь взяла в руку фонарик. Включила, направляя мощный луч на тысячу евро, что валялись детскими фантиками на старом столе.
Их аргументы сильнее. Реальнее. Мои лишь страх за тебя. Он возрастет в разы, лишь только ты переступишь порог нашего дома. Но когда ты переступишь его еще раз, то это, едкий белый свет выжег радужный круг на лбу важного пожилого господина в старинном сюртуке, может возрасти ровно в два раза. Вот и решай, какой аргумент вернее.
Не понимаю, ты отговариваешь меня или нет? воскликнул я и ослеп. Свет пронзил веки, радужку, глазное яблоко, и белая мгла тысячами солнц взорвалась внутри головы.
Я желаю и того, и другого. Я алчная благодетель. Если спасешь эту девушку, то спасешь наше будущее. Останешься дома спасешь настоящее.
Свет говорил со мной, и свет рвал на части.
И я не знаю, что мне дороже.
Секунда абсолютной тьмы; белесая паутина охватила зрение, и в центре этой эфемерной конструкции, нечеткой, размытой, я различил печальное лицо Софии.
Больно? с каким-то тайным удовольствием, какое бывает у детей, спросила она. Прости
Рука ее, будто лишенная связок и мышц, свисала вдоль тела, и в ней тускло блестела металлическая поверхность чертового фонаря. Тонкие пальцы разжались, вещица беззвучно упала на серый линолеум.
Прости, Глеб, нет, правда, будто очнувшись от наваждения, София прильнула ко мне, прижимаясь с силой, зашептала. Не уходи никуда, пожалуйста, останься, не надо
Сквозь тонкую ткань ощущал, как громко и близко-близко билось сердце любимого человека. Оно гнало кровь по прекрасному телу, и оно же гнало меня прочь, с каждым ударом отстраняя меня на невидимый миллиметр от своей хозяйки.
София?..
Она будто не слышала. Сердцебиение становилось сильнее, отчетливее. Я знал: она ждет моего решения, и она готова принять любое, и это удерживало от принятия такового.
Мы продолжали стоять в тишине, обняв друг друга, и только лишь стук сердца отмерял сейчас время.
Решение пришло тихо, в судорогах, как смерть маленького животного. Наступил вечер; я вновь прибыл поездом МЖД на Финляндский вокзал и совершил длительную пешую прогулку. Монорельс не вел на острова, он огибал их дугой, повторяя очертания набережных, делая резкий поворот на восток у бывшего Ладожского вокзала. Там железная дорога из тоненькой нити превращалась в настоящую паучью сеть, накрывая собой Новый город. Чтобы попасть в старые районы Петербурга ничего особенного не требовалось, были бы крепкие ноги да особый резон. Если первое условие было обыденным даром Природы, то второе представляло собой исключительную редкость. «На время проведения восстановительных работ Старый город является зоной повышенной опасности» вот что год за годом после снятия Карантина слышали от властей обыватели, «Посещение этих территорий крайне нежелательно». И я до последнего времени старался придерживаться этих рекомендаций.