Пойдём, велел Ёнька.
И мы пошли, а точнее, полезли. Чтобы попасть к маме, нам пришлось карабкаться через забор. Мера вынужденная, но деваться некуда никто через выход не входит.
Ёнькина мама
Вблизи Ёнькина мама оказалась необычайно похожей на Ёньку те же золотые и лёгкие кудри, тот же нос и конопушки на круглом лице. Она походила на стройного мальчика гораздо больше, чем на маму, но была прекрасной, как и все мамы на свете. В детстве про красоту мам я знал наверняка, потом подзабылось, а вот сейчас снова вернулось в новом свете.
При виде нас с Ёнькой мама собрала между бровей столько строгости, что её хватило бы на трёх сыновей и десяток Бамалеев. Ёнька же оставался один, да и меня не стало больше, чем было.
Ты зачем привёл чужого дядю? мама посмотрела на мальчика ледяным взглядом.
Это не дядя, громче, чем нужно, произнёс Ёнька. Это Бамалей. Он мой пленник!
Ах Бамалей!.. мама сделала из глаз щёлки.
Она оглядела меня с ног до головы, а я разглядывал её. Ёнькина мама виделась мне повзрослевшим шалуном, который вырос неожиданно для себя и с испугу запретил себе детское настроение. «Ну вот, подумал я. Эта мама рассчитана на воспитание сорванцов, а ей достался Ёнька. Как бы она его не помяла».
Ты его не ругай он мой друг. Я же молодец? Он хороший, тем временем отстаивал и себя, и меня Ёнька. Это я его нашёл Ты же придёшь ко мне на день рождения? спросил он у меня.
Сегодня?
Не-е-ет День рождения у меня весной.
Осенью, поправила мама.
При всей строгости мамы вёл себя Ёнька достойно. Если другие дети пытаются разговаривать со взрослыми целико́выми мыслями длинными и по-детски сложными, то он общался с мамой предельно просто. Вспомнилась мысль знаменитого француза, которая сводилась к тому, что детские уровни абстракции для взрослых недостижимы в принципе. Я даже открыл рот, чтобы поделиться ей, и не смог. Строгие мамины глаза спрямили выходящие фразы до нелепой простоты.
На самом деле я волшебный полицейский, выпалил я и сам себе удивился. Фраза ни по цвету, ни по звучанию не подходила ни к одной из граней беседы. И мне нужен ваш сын. Он, и только он, может совершить подвиг, чтобы нас спасти.
Класс! выдохнул Ёнька.
Ну да? усомнилась мама. Её брови поднялись, в глазах блеснул иней. Мой малыш? Подвиг? Мама засмеялась.
Молчите! Я должен предъявить вам два обвинения! тон моих фраз стал театрально-жёстким. Первое не смейте так смотреть и не вздумайте шутить с таким взглядом! Это холодно и нельзя. Ни на рыжих мальчиков, ни на полицейских.
Это почему же? удивилась мама.
У нас сердце простудится!
Какой бред, пожала плечами мама. Ну, допустим. А что у нас на второе?
А второе не смейте не верить в сына! Если вас в детстве напугали Бамалеем, то нечего и его тоже В этом месте мне вдруг захотелось поумничать, но правильные мысли, которые я думал, перепутались с глупыми словами, которые я произносил. Я запнулся.
Вот тут вы, может быть, и правы, нехотя согласилась мама. Молчи! приказала она Ёньке, когда тот открыл рот.
Ужасно! Я ужасно прав! Вы посеяли в сыне зёрнышко страха.
Ну, допустим, не посеяла, а просто дала своё на время В воспитательных целях, между прочим. Поносит и выбросит. Могу и сама забрать.
Как у вас всё просто! возмутился я. Да его же срочно нужно спасать! Надо же узнать, в какой именно страх выросла ваша дурацкая семечка! Тут душу открывать придётся! Тут искать и вырывать! Он же чудо!
Интересные у вас методы, глаза мамы снова превратились в щёлки. А если вы не то вырвете? С чего это вы решили, что я позволю вам открывать моего сына?
Потому что некогда! вскрикнул я совершенно по-мальчишески. Ему мир спасать, а вы
Ёнькина мама собралась было рассмеяться, но тут в коляске завозилось и засопело. Мама отдала всю улыбку туда, вместе с «уси-пусиньками». Успокоив дочку, посмотрела на меня обвиняюще. Я принялся шептать, тараторя и сбиваясь.
Из-за вашей семечки в Ёньке теперь вырастет корявое дерево и не даст вашему сыну свободно двигаться. Вон их сколько таких, я махнул рукой за спину. Корявые все внутри и напуганные. Пошевелиться не могут. Надо, надо, чтобы её срочно выдернуть! Эту семечку Пока маленькая! Иначе там, я ткнул пальцем в небо, радости на всех не хватит. И так красок не хватает.
Перестаньте уже! возмутилась мама, продолжая смотреть в коляску.
Бамалей, вмешался Ёнька шёпотом. Ты чего какой? было видно, что другу стыдно за меня. Ты зачем пугаешь мою маму?!
Не бойся, Ёнька, прошептал я. Это только кажется, что я пугаю. На самом деле всё наоборот.
Ты правду говоришь? усомнился он и снова залез пятернёй в волосы.
Конечно правду, ответил я. В нашей полиции все говорят правду. Хочешь, я и тебя на работу возьму? И маму твою, и сестрёнку.
Хочу!
Не хочешь! отрезала мама. Я не позволю своему сыну с таким типом связываться, добавила она, покачивая коляску.
Вы боитесь потому, что в вас дерево страха.
Я боюсь потому, что мне страшно. За моего ребёнка страшно, а не из-за вашего выдуманного дерева, сказала самая рассудительная в мире мама. Какой-то вы странненький. И тельняшка у вас какая-то
Мам, ну давай в полицию? попросил Ёнька. Ты не бойся, я тебя защитю. А Бамалей защитит меня. Он мой пленник и должен меня защищать. Да, Бамалей? спросил мальчик.
Несомненно, подтвердил я.
В моей голове созрел совершенно безумный план спасения и Ёньки, и мира, но воплотить его не удалось. Светланка в коляске расплакалась, и в маме проснулся самый неудержимый страх всех мам страх детской ненакормленности. Уже через минуту я остался один. Почему-то мне стало тревожно за Ёньку. Настолько, что захотелось плакать. И я всплакнул. Как это ни странно, от слёз мой новый яркий мир не растворился. Напротив, его словно бы промыли. Листья на деревьях засияли сочной зеленью, а цветы на клумбе затанцевали в обнимку с лёгким ветерком. «Какая же сила в этом мальчике! подумалось мне тогда. С такой можно или всех спасти, или всё разрушить».
Лавочка с голубями
Ставлю пломбир против всех сокровищ морей, но после встречи с Ёнькой я и в самом деле чувствовал себя пиратом. Со дня нашего расставания мир снова несколько обесцветился, но что-то детское во мне всё же осталось. Теперь, когда ребятишки заглядывали в окно Причала, я улыбался чуть загадочнее и кровожаднее, чем когда-то. Мог даже выкрикнуть: «Йо-хо-хо!» прищурить правый глаз и пошевелить усами. И песни в моей голове теперь играли всё больше разбойничьи. Впрочем, иной раз просто морские. Странное дело, должен вам сказать, и чувства забытые Наверное, кто-то уже очень давно здорово дурил меня, подсовывая линялую жизнь вместо настоящей.
Мальчика я не видел долгих два дня. Очень скучал. И вот вчера, ближе к обеду, я оставил Причал и присел в сторонке на лавочке. Утром у ценителей мороженого вкусовые рецепторы прибиты кашей, поэтому до самого обеда забот немного. Можно запросто устроить себе перерыв.
За спиной шумел волшебный лес, а из меня высвистывалась лихая пиратская песенка. Настроение высвечивалось солнечное, не в пример погоде, которая с самого утра задалась неразборчивой. Такую и назвать-то сложно. На лавочку, прямо в меня, светило солнце, а за спиной грохотала гроза и шумел ливень. Дождь падал так близко, что время от времени я оборачивался, протягивал к нему руку и набирал в ладошку. Протирал взопревшее лицо и обвисшие усы. От этой забавы рукав тельняшки промок и стал липнуть к телу. Тут уж и моё состояние стало неразборчивым: рука зябла, а остальное тело страдало от жары. Вспомнилось, что на прилавке Причала осталось лежать эскимо. В перегретом мозгу возникла коварная мысль похитить его у себя и маленькими, холодненькими кусочками положить в голову. Я взглянул на ларёк. «Эх, раззява, даже окошко не закрыл!» незло пожурил себя.
Должен признаться, что с того дня, как познакомился с Ёнькой, я не могу есть своё мороженое. Совестно. Беру из холодильника одно, и кажется, что все остальные обижаются, что я выбрал не их. Даже если просто открываю дверку, все они глядят на меня с полок и леденеют от страха. «Вдруг опять не меня», наверняка думает каждое и покрывается инеем. Мороженое самое трусливое существо в мире, оттого и холодное.
В сегодняшнем дне совесть моя была чиста. Забытое эскимо попросила девочка в золотой короне скорее всего, тайная принцесса. Пока я оправдывался перед другими брикетами, малышка куда-то подевалась. С принцессами нередко происходит что-то подобное то принц похитит, то на бал увезут. Явление всегдашнее, но возвращать мороженое в холодильник я не решился. Не хотелось разводить там сплетни. Чтобы спасти несчастное от позора, я седлал коня и ускакивал на поиски. Принцессу не нашёл, коня потерял, дракона перевёл пастись на другую лужайку. Утомившись, присел на лавочку и разомлел под солнцем.
Продолжая размышлять над игривой судьбой принцесс, я сходил к Причалу и забрал-таки размякшее эскимо. Когда вернулся, обнаружил на своём месте Ёньку. Узнал не сразу, потому что сидел мой сиятельный друг великолепно неправильно. Просунув ноги между сидением и дощечкой спинки, он устроился задом наперёд. На ногах мальчика были кроссовки и без того красивые, а под струями дождя так и вообще сияльные. От кроссовок летели капли, поэтому, перед тем как сесть рядом с Ёнькой, мне захотелось вытереть рукавом мокрые дощечки. Делать я этого не стал, уж очень хотелось поскорее попасть в детство. Страшась, что не получится, я присел. Мир тут же вспыхнул и заговорил.
Мальчик же был так увлечён дождём, что не обратил на меня внимания. Только когда я зашелестел фольгой, он повернулся и сурово заглянул мне в ухо. Смотрел жарко. Мне пришлось подставить глаза, чтобы ухо не прожгло насквозь.
Ты чего это, Ёнька?
Бамалей, а тебе какой мороженый больше нравится?
Не думал об этом, признался я. А тебе?
Мой юный друг принялся сердито чесать голову.
Мне все, ответил он, когда закончил.
Ну а больше других?
Я не знаю, я только один пробовал.
Такое? я указал на эскимо.
Нет, такой не пробовал. Но он мне тоже нравится.
Уж тут-то вся сердитость мальчика стала прозрачной.
Ну на сказал я и нехотя протянул мороженое.
Ёнька взял его и принялся облизывать со всех сторон. Стоило шоколаду запачкать брови, как грозность моего друга растаяла. Заметив это, я попросил развернуться ногами к солнцу мальчик послушался. Всучил мне протекающее эскимо, шоколадной рукой стянул промокшие кроссовки и водрузил на лавку между нами. Потом забрал мороженое и переставил ботинки. Не знаю, что вдруг нашло на меня, но на короткий миг сердце сжалось в страхе. Солнце играло золотом волос слишком ярко, делая каждую секунду кадром ускользающего счастья. Почудилось, что вот таким беззаботным и сияющим я вижу друга своего в последний раз. Я закрыл глаза рукой и замер. Когда открыл, Ёнька сидел рядом, молчал и чавкал. Иногда откусывал слишком большой кусок, замирал с набитым ртом, растопыривал пальчики на ногах и разглядывал сквозь них голубей. Те делали вид, что ничего не хотят, но Ёньку было не обмануть.
Бамалей, сказал мальчик, катая во рту очередной ледяной шарик. В процессе этом удвоенно картавил, я хочу в ту ствану, где падает свадкий снег. Вот тот, из котового моложеный делают.
Любезный мой, усомнился я, мне кажется, что мороженое делают не из снега.
Ну да? усмехнулся Ёнька. Из чего же тогда?
Может быть, даже из молока.
Евунда.
Это почему же? удивился я.
Из мовока не повучится, авторитетно заявил мой приятель. Оно всегда куда-то сбегает.
Ты откуда это знаешь?
Мама так всегда говорит. Если бы мороженый был из молока, то он сразу бы от тебя разбежался, сказал мальчик, ненадолго затих и рассмеялся. Наверное, нарисовал в своей рыжей голове картину с ловлей удирающего мороженого.
От меня не сбежит. Я его в холодильнике держу, прошептал я секретным голосом. Там ручка и замок. Уж оттуда-то никто не уйдёт.
Ух ты! восхитился Ёнька. А у нас дома холодильник без замка.
Тут мальчик задумался. Потом посмотрел на меня хитрымпрехитрым глазом. Ну, вы знаете когда глаз становиться особенно хитрым, он прикрывается веками и выглядывает оттуда через тоненькую щёлочку. Вот через такую щёлку и посмотрел на меня мой друг:
Бамалей, а если папу моего в твой холодильник посадить, то он тоже не сбежит?
О, удивился я. Любезный мой, я, если честно, и не знаю. Я пап туда ещё ни разу не втискивал. Тебе зачем это?
Надо мне, важно сказал мальчик.
Неужели твой папа убежать собирается? Ни за что не поверю! Уж не подслушивал ли ты чего? мой глаз тоже стал хитрым и спрятался от Ёньки.
Нет, я не подслушивал, вздохнул мальчик с явным сожалением. Но он всегда куда-то уезжает. А когда приезжает, то со мной меньше всех играет. С мамой и то больше. Теперь мама говорит, что он будет только по выходным, Ёнька всхлипнул и не очень храбро шмыгнул носом. Его рука с мороженым опустилась на дощечку, и рядом с ней тут же возник голубь с вертлявой головой.
Выдумщик ты, сказал я, но сердце моё снова дрогнуло.
Ничего и не выдумщик, ответил он. Папа сегодня приходил. Я целый день его охранял. Даже рассердил. Потом он на кухню ушёл, а мама меня на улицу Теперь папа точно сбежит.
Непростая у тебя ситуация, друг мой. Но всё ещё может наладиться, сказал я, а сам подумал: «Как это у меня получается с ним так по-взрослому разговаривать? Вот с мамой его никак».
Бамалей, взгляд мальчика вдруг загорелся, а ты можешь моему папе позвонить? Проверить
Ну, во-первых, у меня его номера нет. А во-вторых, ты же, наверное, захочешь, чтобы я звонил ему каждые пять минут? Так?
Ага, признался Ёнька. Нельзя?
Можно, конечно, вздохнул я. Только кажется мне, Ёнька, что твой папа мне не обрадуется. Может быть, вообще загвоздка не только в нём?
Бамалей, задумался мальчик, кто такая Загвоздка? И в ком она тогда, если не в папе?
Я думаю, что и в тебе тоже, ответил я.
Почему её так зовут?
Её не зовут, она сама навязывается. Твоя так и вовсе не она, а он.
Он это мальчик? Как его звать? спросил мой друг.
Менябросиль, ответил я.
Глупое имя, Ёнька поскрёб нос липкими пальцами. Не слышал такого. Так это мальчик?
Мой друг отмахнулся ногой от голубя и поднял мороженое повыше, чтобы птицы не достали. От эскимо отделился кусок шоколада и упал под лавочку. Захлопали крылья, поднялась суета.
Мальчик? Менябросиль-то? переспросил я. Да, наверное. Он тоненький и почти невидимый сразу и не разобрать. Его часто не замечают. Все и всегда проходят мимо. Оттого он думает, что его всегда бросают. Вот и лезет к кому ни попадя в ухо, чтобы его оттуда не достали. Катается в голове на пугливых мыслях и трясётся, как древний будильник.
А почему трясётся?
Боится.
Бамалей, давай вынем его из меня, а? попросил Ёнька.
Мне кажется, Ёнька, что он пока ещё в тебя не залез. Просто на плече катается и всякие страхи про папу в ушко шепчет. Снять с плеча такого малыша дело несложное
После этой фразы на странице всё перечёркнуто и вырвано несколько листов. Записи продолжаются с нового.
Напуганная мамочка
«Дело несложное», подумал тогда я и принялся колдовать.
В заклинаниях я нашёптывал о том, как любят Ёньку мама и папа, как ценят его и дорожат им. Признаться, увлёкся. Маленький Менябросиль меж тем боялся всё сильнее и сильнее. Из Ёнькиной головы перестали просачиваться пугливые мысли, и это делало его одиночество невыносимым.
Скоро колдовство стало похожим на разговор про голубей и Светланку. Менябросиль исчез незаметно. Ёнька егозил и смеялся, а о тоненьком мальчике мы вспомнили только тогда, когда неподалёку запричитала неёнькина мама. Одного этого звука хватило, чтобы сразу всё понять.