Ваня! кричала мамочка своему малышу. Не ходи туда!
Мы обернулись на крик. Сын мамы карапуз с совочком ковылял прямо к дороге. До опасного края было ещё далеко, и кричать так испуганно было рановато, а значит, Менябросиль не просто так ушёл от нас.
Стой немедленно! кричала мамочка и бежала вслед за малышом. Ах ты разбойник! ругалась она. Вот догоню тебя! возмущалась она. Ох и получишь же ты! грозилась она.
Натворили мы с тобой делов, Ёнька! только и успел сказать я. Бегом за мной!
Мы вскочили с лавочки и помчались наперерез малышу и его маме.
В изрядном отдалении от дороги сердитая мама поймала сына и уже хотела было его отшлёпать, как мы нагнали их. В моей голове снова что-то щёлкнуло и крикнулась фраза, которая кричаться не собиралась:
Ни с места! Волшебная полиция! Каждое ваше действие будет использовано против вашего сына!
Ну да, согласилась и удивилась чужая мама. Так и будет.
Любезная моя, скопировал мою манеру Ёнька, мы с Бамалеем против.
Мой друг выступил вперёд, почесал голову и нахмурился своим лучшим нахмуром.
Вы не можете быть против, возмутилась чужая мама. Это мой сын! Вы его нянчили? Что, если в следующий раз он убежит на дорогу?
Стаи диких машин набросятся на него? предположил я.
Вам смешно? удивилась она.
Нет, мне было не смешно. Страх становился навязчивым, и с речью происходило неладное, но и с мамой этой явно было что-то не так. Её фразы отслаивались от губ пёстрыми и чудными лохмотьями, словно чужие. Присутствие Менябросиля казалось очевидным.
Замрите, скомандовал я. Это не ваши слова. Вам шепчет их маленький преступник. Это он злится и хочет, чтобы вы наказали мальчика.
Это не он! возмутился Ёнька из-за обычной мальчишеской солидарности. Это тётя сама так хочет!
Нет, Ёнька, сказал я. Именно Менябросиль напугал её. Он всегда так громко кричит в голове, что мысли разбегаются.
Что он кричит? спросил Ёнька.
Не скажу, ответила мамочка. Это страшно.
Да, это он, сказал я и вздохнул. Никаких сомнений. Без него эта добрая мама не стала бы никого наказывать. Просто обняла бы сыночка и сказала, как она его любит и как переживает. И ещё сказала бы о том, какими страшными бывают чужие машины, если знакомиться с ними посреди дороги. Без Менябросиля её мысли не были бы такими, какие и назвать-то страшно.
Так и есть, чуть не плача, произнесла мама. Что это вдруг со мной? она обняла сыночка и взяла на руки. Наверное, я растерялась.
Вы не сами растерялись, успокоил я её. Вы просто растеряли добрые слова. Их ещё можно собрать.
Так мы пойдём? спросила неёнькина мама и прижала сына к груди. Мы же пойдём искать ласковые слова? Да, мой хороший?
Вы быстрее идите, а то там эти голуби с важным видом посоветовал Ёнька.
Он не договорил. Мой друг вдруг взмахнул руками, ойкнул и упал на спину. В солнечных лучах я успел увидеть, как тонкая тень перескочила через мальчика и помчалась к волшебному лесу.
Стой! закричал я, но было уже поздно.
Менябросиль шилом проколол мир возле самого дождя. Пёстрая цветастая радость начала отслаиваться от обыденного. Трещинка казалась почти незаметной, я бы мог залатать её, но отвлёкся, помогая Ёньке встать. Это была моя вторая ошибка. Как потом ни старался, не мог я отыскать место надрыва. Застонав и схватившись за голову, я сел в траву.
Бамалей, ты чего? перепуганно спросил малыш и взял меня за руку.
Ай беда, ай беда, Ёнька! Эх и делов же я натворил!
Ужасных?
Да, Ёнька! Хуже не придумаешь. Если радость от нашего мира оторвётся, то её ничем не удержишь! Она же лёгкая! Ай беда! И я не знаю, где теперь зашивать, почти плакал я.
Ну не плачь, пожалел меня мальчик и взял за руку. Пойдём к моей маме! Она всегда знает, где зашивать.
И Ёнька повёл меня. Мама, как и в прошлый раз, оказалась неподалёку. Она делала вид, что покачивает коляску, но я чувствовал на себе её цепкий взгляд.
Мы подошли, я доложился по всей форме.
Уважаемая Ёнькина мама, сказал я тихо, но внятно. Я тут дел натворил. Вынужден призвать вашего сына для выполнения важного и очень опасного задания в волшебном лесу. Прошу дать нам разрешение. И зонтик. Для конспирации.
Последнее я добавил намеренно, зная, как размягчаются мамы при звуках умных слов. Ёнькина же посмотрела на меня так, словно слово не подействовало.
Мой хороший, сказала она сыну, всем видом своим предполагая обратное, почему бы тебе не играть с мальчиками? Мне кажется, что у некоторых дядей не все дома.
Да? удивился Ёнька и обернулся на Причал.
Точно не все, согласился я. У меня там вообще пусто. Но дело-то совершенно в другом!
Мама вздохнула. Вздох этот говорил о том, что я ей не очень нравлюсь. И ещё о том, что сыну необходимо время от времени совершать подвиги, иначе у него не будет шанса стать героем. Я тоже вздохнул. И мой вздох намекал, что мальчишек, которые не умеют совершать подвиги, приходится жалеть, а куда полезнее ими гордиться. Мама вздохнула ещё раз, но это был бессмысленный вздох. С лёгким намёком на нежелание отпускать сына.
После вздохов мама строго посмотрела на Ёньку. Мальчик умоляюще прижал ладони к груди и притворно улыбнулся. Ещё раз вздохнув с прежним смыслом, мама поднялась с лавочки и натянула целлофановую накидку на козырёк коляски.
Из-за ваших глупостей мне придётся лезть под дождь. И если кто-то заболеет, то неделю будет сидеть дома! пригрозила она Ёньке. Строгости ей показалось маловато, и она добавила: Ну хватит кривляться! Потом повернулась к моим ногам, почему-то разговаривая с ними. Вы думаете, что я буду отсиживаться под солнышком, пока мой ребёнок совершает подвиг в такой сырости? Я пойду с вами. И даже, может быть, стану слушать ту чушь, которую вы несёте. Но если вы позволите моему сыну разгуливать босиком, то всё это быстро закончится. Я разжалую вас с должности полицейского так быстро, что вы подумать не успеете вашу очередную глупость.
Только тут я заметил, что Ёнька стоит на дорожке совершенно разутым. Мы все обернулись туда, где стояли кроссовки. Они были на месте, но на одном из них сидел голубь.
Кажется, ботинок попал в плен, сказал я. Пойду спасать.
Я сам, сказал мальчик.
Если бы вы видели того грозного голубя, вы бы поняли ценность поступка. Идти на конфликт с этой птицей было страшно даже мне. Ёнька же сделал всё так, что никто не пострадал. Явный признак подлинного подвига. Когда он вернулся и позволил маме завязать шнурки, мы все вместе отправились ко входу в волшебный лес.
Подошли и встали, не решаясь шагнуть за стену дождя. В лесу творилось что-то невообразимое: деревья гнулись под ветром, молнии блистали и грохотал гром. По дорожкам бежали слепленные в ручьи дождевые капли. Входить было страшно, Ёнька же казался решительным и неумолимым. Увидев настроение сына, мама выдала ему его зонтик. Мальчик смело шагнул под дождь. Мама двинулась вслед за ним под собственным зонтом, я же вошёл без прикрытия. Во-первых, зонтика не было, а во-вторых, роль пирата обязывала.
Прореха в радости
Мы пробирались по щиколотку в воде, а лес гудел и гнулся над нашими головами. Дубы закидывали водой и желудями. Старые липы выли и пугали: «У-у-у-йди-и-и-те-же!» Совсем рядом блеснула молния. Раздался округлый с зазубринами раскат грома. В ушах зазвенело. Стало страшно. Ёнька же смело прятался за маму. Он не только сам шёл вперёд, но и толкал её вместе с коляской. Иногда отпускал, чтобы бросить в поток лист, гнутый корабликом.
Долго мы бродили среди струн дождя. Где-то здесь прятался Менябросиль, а мы с Ёнькой знали, как опасен он для мам и детворы. Только дождь спасал людей от его тоненьких цепких ручек и страхов.
Стойте! вдруг сказал Ёнька. Мама, ты слышишь? Мальчик плачет.
Конечно, слышу, ответила мама то ли с сомнением, то ли с возмущением.
Она замерла на месте. Шум дождя и ветра перекрывал все звуки. Не думая о последствиях, я прошептал заклинание и велел буре остановиться. Стало тихо. Капли повисли в воздухе, деревья замерли, напружиненные ветром. Даже сам ветер застыл и только пыхтел от натуги, удерживая лес согнутым.
Ветер стоит отпустить. Пыхтит сильно, сказала мама Ёньки так буднично, как будто моё чудо и не чудо вовсе. Ничего не слышно из-за него.
Я позволил ветру освободить деревья, и они разом выпрямились. Нас окатило брызгами. Извиняясь и благодаря, лес пару раз качнулся и снова замер. Только один дуб продолжал крупно и часто дрожать.
Кого мы ищем? прошептала мама.
Менябросиля, отозвался Ёнька.
Он очень тонкий, добавил я. Такой лёгкий, что может даже на слове влететь в ухо.
На любом слове? уточнила мама.
Конечно же нет, ответил я. На лёгком он не удержится. Ещё он любит одинокую тишину и неотвеченные вопросы.
Какую тишину? спросил Ёнька. Одинокую?
Одинокую, кивнул я. По дружной тишине Менябросиль ходить не умеет.
Я думаю, что ваш Мунтибрюксель там, мама сложила зонтик и указала им на трясущийся дуб.
Менябросиль, поправил я её. Вы уверены?
Вы издеваетесь? возмутилась Ёнькина мама и пронзила меня взглядом.
Действовать нужно быстро. Скоро люди придут. Ёнька, ты тоже его слышишь? спросил я.
Ага, ответил мальчик. Он плачет и говорит, что его все бросили.
Мама вздохнула и вместе с коляской пошла вперёд. Прямо по мокрой траве.
Не приближайтесь! шёпотом прокричал я.
Ой, ну хватит! приструнила меня Ёнькина мама. Ну, Менябросиль, скажи, кто тебя бросил? Почему такого хорошенького мальчика отпустили одного в этот мокрый и тёмный лес?
Её смелость сделала мой страх постыдным. Я разозлился на темноту вокруг и воздел руки в небо. Ёнька хихикнул. Смех его отразился от моих рук и угодил в тучу. От этого там образовалась дыра. На трясущийся дуб упал луч солнца.
Это неслыханное безобразие, приговаривала тем временем Ёнькина мама. Такие славные малыши просто обязаны жить в постоянном внимании.
Пока мама уговаривала тощего проказника, сын её толкал меня в бок. Сначала я думал, что он случайно, но, обернувшись, увидел надутые губы.
Ты чего это, Ёнька? спросил я.
Я не буду с тобой дружиться, едва не плача, сказал мальчик.
Вот тебе и раз растерялся я.
Ты зачем с мамой такой? Как дурачок
Слушай, Ёнька замялся я. Я не специально. Само всегда так выходит.
Зачем?
Не знаю, сказал я и задумался. Видишь как Если мне начинает хотеться кому-то нравиться, то мне очень не нравится хотеть этого. Наверное, нравиться у меня получится, но это буду уже не я. Придётся каждый раз притворяться. Лучше уж пускай не любят, но именно меня. Или наоборот именно меня и любят. Понятно? спросил почти без надежды.
Угу, шмыгнул Ёнька и потёр нос. Только непонятно. Ты же всё равно притворяешься, только дурачком.
Ну и ладно.
А мне нравится нравиться. Но иногда это скучно.
Вот! я поднял палец. Лучше уж как я. Так веселее. Если все заскучают мир совсем порвётся.
Ответить Ёнька не успел.
Менябросиль! Ты где?! крикнула мама, обращаясь к дереву. Если ты пообещаешь не залезать в уши к моим детям, то я могу взять тебя к себе. У нас в деревянном комоде и место есть.
Сам не спустится, прошептал я.
Я уже видел тонкую тень мальчика, вцепившегося в ветку.
Надо чуть-чуть залезть и снять его, вмешался я. Если не сложно Вас подсадить?
Мама услышала моё пожелание. Сначала она замерла, а затем медленно развернулась, пару раз открыла и закрыла рот. Голос прорезался не сразу.
Вы что, совсем с ума сошли? наконец выговорила она. Подсадить? Меня? На дерево? она ещё несколько раз открыла и закрыла рот, а потом закричала: Выдумали себе какого-то Менябросиля! Таскаете нас по дождю! Дырки в небе делаете! А теперь мне ещё и на дерево лезть?!
Неожиданно для всех Ёнькина мама засмеялась коротко, но так заразительно, что солнца стало больше. Подхваченный светом и смехом, Менябросиль сам начал спускаться. Вы не поверите, он хихикал! Я ещё ни разу не видел его таким счастливым!
Какая же вы! восхищённо воскликнул я. Ему будет так хорошо у вас, хотел сказать я, но не успел.
Клоун! почему-то снова осерчала мама. Менябросиль? Мне что, настоящих детей мало?! Хватит, я наигралась! Ещё не хватало мне чужих детей по лесу собирать!
На этих словах у меня чуть усы не осыпались. Застывший, я молча смотрел, как мама решительно толкает коляску в нашу сторону.
Пойдём, сынок, мама протянула Ёньке руку. Твой Менябросиль подождёт, а Антон ждать не будет.
Пока, Бамалей, буркнул Ёнька, но я его почти не слышал.
Я не знал, кто такой этот Антон, и знать не хотел. Я стоял и смотрел на свежую прореху в радости, которую сделал Менябросиль. Я думал о том, что если сейчас же не продемонстрирую какое-нибудь настоящее чудо, то радость оторвётся и улетит. Но разве дырка в небе и луч из неё не волшебство? И что мне делать, если даже такие мамы, мамы, выросшие из удивительно весёлых девочек, не хотят верить в глупых разбойников и замирающий ветер? Я так и не смог пошевелиться. Я боялся отвести взгляд от надрыва, поэтому крикнул, не оборачиваясь:
Ёнька, тренируй смех! Пока меня нет, береги себя! Не притворяйся хорошим будь настоящим! Я тебя найду!
И я ушёл вслед за Менябросилем во мрак между мирами.
Годы я блуждал там, выискивая силу и радость, чтобы залатать порванное. Я смеялся круглые сутки, хотя временами еле сдерживал слёзы. Я находил нужные слова и скреплял детскую дружбу. Я делал невозможное, но мир трещал по швам. В конце концов я решил, что одному мне не справиться. И я вернулся.
Тетради вторая и третья
Дурные перемены
Возвращение в средний мир приятным не было. Вокруг моего Причала творилось что-то неладное. Я слышал недовольные голоса взрослых, видел испуганные глаза детей. Цвета здесь полиняли до бледных, птицы дрались за каждую крошку, словно пытались наесться впрок. В тщетной попытке удержать равновесие я убрал ценники с витрины и повесил надпись: «Любое мороженое бесплатно». Я ждал радости и очередей, но родители смотрели на меня с недоверием, умудрялись ворчать даже тут. Тогда я выложил у окна горку эскимо. Так, чтобы дети могли брать, не спрашивая. Сам же присел в тёмном уголке за прилавком и задумался. И вдруг услышал шум драки. Я поднялся и выглянул в окно. Детвора разбегалась от Причала. Где-то сбоку, у двери, слышалось пыхтение и удары. Затем крик и топот убегающих. Я не на шутку обеспокоился и вышел наружу.
Первый, кого я увидел, был Ёнька. Со дня нашей последней встречи он здорово изменился. Передо мной стоял вихрастый рыжий пацан, вытянувшийся и похудевший. Только уши остались прежними. Признаться, я едва узнал в мальчике своего друга, а когда это случилось, не захотел верить, что это он, столько мрака было в глазах нового Ёньки.
Мальчишка же не смотрел на меня. Он тяжело дышал и зло чесал нос. Уши после драки были красными, взгляд блуждал.
Пока я принимал новую реальность, к задире подбежала девочка в голубеньком платьице. Она была незримо похожа на Ёньку, которого я когда-то знал. От вида их двоих, таких разных, в груди защемило. Малышка сурово отчитала драчуна, а затем ласково, словно котёнка, погладила по руке. Как нечто ценное вручила плюшевого львёнка. Просияла.
С приходом девочки трава вокруг ребятишек заискрилась, налилась цветом. Тут же вспомнились цвета радости в минуты прежнего общения с Ёнькой. Я слегка расслабился. Впрочем, слишком рано. На моих глазах пацан раскрутил плюшевого льва за хвост и выбросил. Девочка застыла. Казалось, что каждая частичка её тела сжалась в комочек. Не отводя распахнутых глаз от обидчика, малышка заплакала. Тишина сковала весь мир, стала страшной, дыхнула гарью. В этой тишине девочка убежала к обиженной игрушке, подняла её и принялась успокаивать. Увидев надорванный хвост, разревелась в голос, взяла льва за лапу и волоком потащила прочь. Лев цеплялся тряпичным когтем за дорожку, ткань радости трещала и расходилась. Из разрыва веяло страхом.