«Пора вставать. Наверно, во всем Туркужине одна я в такой час еще лежу в постели». Лежу под толстым одеялом и, несмотря на полный мочевой, не хочу не только встать шевельнуться; чтобы ненароком не коснуться влажной части постели. Только небольшое пространство за ночь высушено моим теплом и превращено детской фантазией в домик.
Я так дорожила своим «домиком», что всегда просыпалась в той же позе, что легла. Период добровольного обездвижения продлевался: «Пока не встану», чтобы сохранить в целости зону личного комфорта, единственную на километры вокруг.
«Она хрипит как старуха, наблюдая краем глаз за Люсей, неприязненно думала я. Что же с ней будет, когда она станет взрослой девушкой?»
Люся казалась откровенно скучной, сельской. Она носила цветастый красно-синий байковый халат, передник, на худых волосатых ногах красовалось сразу несколько мужских носков самой разной расцветки, да еще тапочки с вечно примятым задником. В сырую погоду к гардеробу добавлялись теплая кофта, либо безрукавка, шерстяные носки и галоши.
И никакого тебе кокетства, игривости, женственности ни в нарядах, ни в манерах. «Она и одевается, как старуха. Она же девушка, ей пятнадцать лет», думала я, глядя на прибирающуюся в комнате сестру. Презирала ее всем сердцем. Мою дорогую, бесконечно мудрую и добрую сестренку.
Эхх если бы знать в начале, что будем ценить в конце.
89
Мы с Мариной, Люсей и Жанусей спали в одной комнате. Когда просыпалась моя младшая, не знаю; знаю, что вместе с Жанусей они шли затем выпускать-кормить птицу и работать в огороде
Нам с Люсей оставляли дом. Точнее, только Люсе. Каждое утро, я просыпалась от ее пыхтения. Ходила она тихо, но, когда уходила в драяние пола, без швабры, если что, начинала пыхтеть и хрипеть. Вымыв пол, Люся выносила воду и возвращалась застелить мою постель. Дальше ее ждала работа во дворе. Когда Люся закончила уборку и вышла, я поняла, если не хочу застилась постель сама, пора вставать.
«Полежу, пока она откроет дверь и войдет и еще сделает два шага по комнате да, и тогда встану», думала я, выглядывая из «домика».
Когда Люся вернулась, в ее руках был кусок материи. «Что это? Ух ты! Чье это? Кто у нас такой богач? Какой шик!..»
На, это тебе, ласково сказала Люся и, чтобы я не оголяла руку, просунула ткань прямо под одеяло.
90
Получив такой роскошный подарок, само собой, я тут же встала, вскочила. Как раз накануне размышляла, что совсем нечего надеть и вот, с утра такое чудо. В меру плотная смесовая монохромная ткань слегка поблескивала и почти не мялась: «Откуда в Туркужине такая?»
Наблюдая за шьющей мамой, выбирая вместе с ней ткани, с раннего возраста в них разбиралась. Развернув отрез, я разочарованно вздохнула: «Слишком мал! Разве что на юбку, и то недопустимой для черкесской девочки длины. В городе я бы еще надела такую, но в селе»
«Однако всегда есть решение. Оно есть просто всегда, нужно только немного подумать. Что, если не подшивать юбку вовсе?.. Если, например, пришить по́низу тесьму?.. И машинки у них нет», думала я, доставая из коробки со швейными принадлежностями тесьму и нитки.
Найдя, что искала, решила шить руками. Волнообразная тесьма откровенно не подходила к выбранному фасону юбки, но: «Для разового или даже недельного дефиле по Туркужину сойдет».
Быстро раскроив ткань и сшив, что называется, за один присест все легко, когда есть вдохновение, уже в новой юбке я вышла во двор. Коротенький полу-клеш с крохотной блузой на теле балерины с низким гемоглобином. Густые длинные волосы, заплетенные в две толстые косы.
Умывалась ли я в то утро не помню; наверняка не застелила постель и точно не убрала за собой швейные принадлежности.
91
Стоя во дворе, в говорящем звуками сельской природы безмолвии, я казалась себе совсем взрослой: знала, что кажусь красавицей; знала, именно таким как я посвящают стихи и строят для них зáмки. Но меня не прельщали ни стихи, ни сказки, ни зáмки. Но замкú. Те замкú, что висели на дверях и цепях моего внутреннего зáмка.
«С таким грузом не полюбить, это точно а без любви не стать писателем, это уж наверняка но не став писателем, я просто проиграю эту жизнь и что, если освободившись от цепей, замкóв и зáмка, обнаружится, что и сердце тоже каменное?.. и оно по своей природе не умеет любить какое же это будет разочарование и позор хоть бы ненадолго получить живое любящее сердце я хотя бы знала тогда как правильно себя вести, и потом могла бы претворяться живой сколько угодно но так, не зная по-настоящему, что значит быть человеком, женщиной как же жить, чтобы никто не догадался, что мое сердце что Я бесчувственна, жестока и слепа, и не женщина, не девочка, но мужчина?.. кто я вообще?..»
92
Что ни говори, день начался удачно. Теперь все равно, куда идти и с кем встречаться. «Не буду сопротивляться сестрам; у меня есть подарок и что бы меня ни ждало этим многолюдным днем, я справлюсь а, вот и они, легки на помине» через огород во двор заходили кузины, мои сверстницы Роза, Рима и Селима, которая была на этот раз с младшей сестренкой Симой.
Девочки поздоровались с Люсей и моей Мариной те, помнится, кормили кур, разбрасывая, смоченное в воде старое пшено с остатками хлеба и зернами кукурузы.
Марина с детства проявила себя противницей праздного времяпровождения, так что к нашей компании никогда не присоединялась. Кузины, отпетые любительницы всяческих развлечений, Марину гостьей не считали и тоже не интересовались ее персоной.
Между тем, девочек привлекала не только я, но и мой гардероб
Нет, не так: девочек привлекала не столько я, сколько мой гардероб. Состоявший всего-то из нескольких платьев, блузок и юбочек, сшитых мамой из ацетатного шелка или ситца
93
В описываемые времена давняя традиция черкесов одаривать друг друга по многочисленными поводам приняла необычную форму, став, в большинстве случаев, простым обменом наборами предметов повседневного пользования.
В набор входили, как правило, завернутые в полотенце, кусок мыла, духи или одеколон, чулки или носки, и отрез ткани. Наборы лежали наготове, наверно, в каждой семье вдруг гости или похороны. Зачастую подарки тупо передаривались.
Бабушка Уля откладывала наборы на собственные похороны, добавляя их к накопленным чемоданам новых вещей, которые нужно раздать после ее смерти. Однако ей никогда не удавалось сохранить отрезы ткани. Усвоив с ранних лет мамино: «Молодые все красивые», я свято верила в собственную привлекательность и в то, что останусь такой в любом наряде. «Из полотна любого качества и расцветки можно сшить приличную вещицу, если прилична сама модель», думала я, и эта убежденность оставляла бабушку без единого отреза.
За счет того, что мы шили сами мама и я наш гардероб отличался некоторым разнообразием. Однако если речь заходила о магазинной одежде теплом трикотаже, трикотаже вообще, пальто или обуви сразу возникала проблема, вызванная, прежде всего, отсутствием денег.
Например, на период с мая по октябрь включительно, мы получали по единственной паре босоножек. При ежедневном их ношении, обувь не доживала до первого сентября. Чтобы сберечь ее для школы сезон босоножек иногда длился вплоть до ноября в городе мы с сестрой все лето гуляли босиком; обходя обжигающе раскалившийся под палящим солнцем асфальт, перебегая открытые места по клумбам, в тени домов и деревьев.
Но. Это были наши «городские» секреты, которые не стоило сообщать кузинам, жаждавшим поносить мои платья. Безропотно давала сестрам некоторые из них. Хотя легче подарить, чем потом донашивать кем-то надеванное. Я бы и подарила, но это был мамин труд и мамина забота, потому не решалась принять без нее такое решение.
Что касается одежды Марины, она никому не подходили по размеру.
94
Разобравшись с нарядами для сестер, в новой юбке я отправилась гулять. Ближе к обеду, выйдя на главную и единственную улицу Туркужина, мы с сестрами сели на скамейку возле дома одного из родственников.
Я тут же зажалась. «Здесь полно прохожих и с ними надо здороваться, отвечать на вопросы, улыбаться, вести беседу, одним словом. Все прохожие знают меня; следовательно, и я должна их знать. Но что же делать, как скрыть, что я не помню имен и лиц большинства своих родственников, даже самых близких? А все потому, что они не интересны мне, сливаются в одну безликую массу. Видимо, я совсем плохой, двуличный человек, раз не могу сосредоточиться на элементарных вещах, не в силах запомнить лица и имена собственных родственников Теперь-то моя тайна и откроется, люди непременно услышат звон цепей и клацанье замкóв на дверях моего уродливого каменного не зáмка, но сердца», все это я думала, уползая в себя всякий раз, как на дороге появлялся очередной путник.
Прохожих было не так много, на самом деле, но и не мало.
Следуя этикету, мы вставали всякий раз, как проходили старшие. Увидев меня, они останавливались расспросить о самочувствии бабушки Ули, передать ей и маме слова приветствия. Вежливо улыбаясь, я старалась давать односложные ответы: «Спасибо хорошо да передам».
Кузины с удовольствием меня прикрывали. Бойкие сестренки подсказывали, что и как говорить, когда встать, когда можно садиться, и так далее. Внимание, которое я привлекала, им нравилось они развлекались.
Ближе к полудню дорога опустела.
Мы уже достаточно здесь сидим, говорила я Тени. Столько людей прошло мимо нас. Хочу, чтобы закончилась эта пытка спонтанного общения. Хватит с меня, утренний подарок уже отработан. Когда сестры предложат уйти? Пусть до тех пор к нам никто не подойдет жарко как жить, не зная адыгского языка? тут все говорят только на родном все друг друга знают все жизнерадостные Хочу поскорее уйти; слышишь? где ты? почему тихо? эй
95
Выглянув из себя, я обнаружила двух подростков. Общаясь с ними, сестры заливисто смеялись. «Боже мой, мои сестры такие же как Чудягина Наташка. Почему я не могу смеяться и шутить как они?» Взгляды подростков были обращены на меня, они что-то спрашивали именно у меня. «Как долго они так стоят и о чем спрашивают?»
Очевидно, ответы сестер их не удовлетворяли они желали говорить именно со мной. «Что же делать? Интересно, я их знаю? Наверняка мы знакомы, и я просто не помню их лиц и имен. Сейчас-то и откроется мое уродство; и конечно его воспримут как знак неуважения. Почему я больше не гощу у дедушки Хамида? За стеной, без посторонних, лишних людей. Зачем мне эти Апсо? У них все открыто: двери дома, ворота усадьбы, сад, весь их мир. Вечно то провожают, то встречают, то женят, то хоронят, то рожают, то поминают; жизнь нараспашку, но где же опора? Точка, держась за которую можно сохранить равновесие, не упасть»
Вот она, стоит перед тобой! Вот она перед тобой Вот он Это он! Он!..
Следующий миг вырвал меня из суматохи мыслей и переживаний страшным криком
96
В Туркужине никогда, ни во времена моего детства и юности, ни теперь, не было тротуаров. Дорога, покрытая плохоньким асфальтом, без бордюров и разделительной полосы, и теперь не шире хорошего городского тротуара; ни светофоров, ни фонарей вдоль дороги. Так что и народ, и скот в любом состоянии, составе и возрасте перемещались тогда, и теперь, исключительно по проезжей части. Именно поэтому автомобильный транспорт всегда движется на минимальной скорости.
Но тот ЗИЛ не ехал мчался. В то время как грузовик стремительно приближался к нашему району, из переулка на дорогу вышла семнадцатилетняя Жануся, родная Люси, и наша с Мариной двоюродная; остальные девочки Роза, Рима и Селима с Симой приходились нам дальними кузинами.
Жануся, я слышала еще с утра, собиралась зайти в школу за какой-то справкой. Она заканчивала десятый класс. А мы сидели как раз напротив школьной калитки. Жануся шла в нашу сторону. Малышка Сима, увидев Жанусю, оторвалась от Селимы и, выбежав на дорогу, устремилась ей навстречу
На самом деле я не видела, как Жануся выходила на дорогу, только боковым зрением отметила, что Сима убегает. Лишь услышав ужасный, ужасный крик, я посмотрела в ту сторону; Жануся бежала впереди грузовика навстречу остановившейся прямо на дороге Симе и громко кричала.
Между мчащимся в нашу сторону грузовиком и девушкой, бегущей от него к ребенку, было не более тридцати, даже двадцати сантиметров расстояния. Наверно. Я не видела и этих сантиметров. Жануся успела пробежать впереди грузовика метров двадцать двадцать пять с той же, мне казалось бешеной, скоростью, что мчащийся грузовик. Удивлялась как она быстро перебирает ногами! Понимая, что она делает, только думала, успеет ли соскочить сама? Но, добежав до Симы, сестра скинула девочку на обочину и тут же сдалась я отчетливо увидела это.
В следующий миг грузовик наехал на ее ноги, со страшным хрустом проехал по всему телу сначала передним колесом, затем, чуть заваливаясь, сдвоенным задним, резко свернул на противоположную от Симы обочину и остановился, въехав в саманную стену дома, в метре от нас.
97
Жанусю похоронили на следующий день; крики и рыдания, которые стояли в том дворе в тот день и много последующих, не описать, но я готова была слушать их и слушать, лишь бы не вспоминать хруст ломающихся под колесами грузовика костей.
Отца Жануси, дядю Михаила похоронили днем позже, он умер от разрыва сердца. Тетя Лида то орала как сирена, то теряла сознание. Хорошо, Люся не слышала криков матери. Она слегли сразу, в день и час гибели сестры; потеряла сознание и в себя не приходила много дней. Моя Мариночка все время находилась рядом с ней. Приехала мама.
Роза, Рима и Селима с Симой, напуганные, держались все дни поближе ко мне. Я же вела себя как истукан не проронила ни одной слезинки, никого не обняла, не произнесла ни одного слова утешения
В один из дней на третий, пятый, не помню какой я увидела подростков, что были с нами у дороги в тот злосчастный день.
Один из мальчиков оказался наш родственник, другой сосед. Подростки с первой минуты помогали старшим мужчинам и были во дворе все время от зари до темна.
Еще они расспрашивали сестер о моем самочувствии, а те сообщали мне об их расспросах, но мы так и не познакомились; я, конечно, не спросила, как их зовут, сестры тоже не сказали, или, может, сказали, да я не услышала
В психологии это называется замещением, кажется
Наверно, это случилось, чтобы забыть Жанусю, точнее не Жанусю я вроде ее не любила, а ее крик и треск ломающихся костей, и врывавшийся в меня ор тети Лиды. Так или нет, но космическая доброта двух мальчиков, которую я ощущала всякий раз, даже не видя их, обойдя все двери и замкú, проникла в мое сердце.
«У меня есть сердце, и я умею чувствовать», подумала я тогда.
Да, я точно умею чувствовать; я живая; я такая же, как все
Часть II
Учась у самого себя, кого назову я учителем8
расклейщик объявлений, маляр, грузчик Только на что еще рассчитывать? Если во мне нет ничего, совсем ничего, что нужно этому яркому, праздничному, щедрому миру вокруг? 9
1
Во времена моего детства и юности, столицу нашей республики, Светлогорск, знали не только как курорт со множеством санаториев и домов отдыха. Это был также город заводов и фабрик, на которых работали десятки тысяч горожан и приезжих из селений республики, городов и краев Советского Союза.
Пока курортная зона наслаждалась пением птиц и грязевыми ваннами, всю неделю, с утра до поздней ночи, осевшие под тяжестью пассажиров автобусы, натужно гудя моторами, развозили людей на производственные окраины города и обратно, по общежитиям и квартирам.