Сердятся, поди, перевозчики на строителя-то? спросил купец.
Страсть! Еще бы не сердиться, коли он у них выручку отбивает. «Мы, говорят, рано ли, поздно ли, а бока ему намнем». Сказывают, что спервоначала-то с удовлетворением к нему ходили, кузовок вина и кулек с чаем и сахаром носили, только запри, мол, мост и не пущай публику, да не принял он от них.
Где ж на чай и сахар польститься, коли эдакий подряд держит! согласился купец.
Что чай и сахар! Перевозный арендатель готов бы и коляску с парой рысаков прожертвовать, да боится, чтоб по шее не попало. Это мне один перевозчик рассказывал.
Что ж, это хорошо, коли человек твердый. Вот мы теперича на Охтинское кладбище идем, так помянем его за это. Как строителя-то звать?
Струве, инженер Струве, отвечал мастеровой.
Это фамилия, а имя-то как?
Имя-то! Да немец он, так, поди, наверное, Карл Иваныч.
Ну, коли немец и Карл Иваныч, то в православное заздравное поминовенье записывать нельзя. А жаль, потому добра публике много делает. Вот у меня теперича жена ни в жизнь бы через перевоз не поехала, потому страх как воды боится, а тут идет.
Потап Потапыч, да я его под видом Ивана могу помянуть, откликнулась купчиха.
Нет, уж это не модель. Действительности никакой не будет. Ну, чего ж стала? Трогайся в путь-то. Рада, что постоялый двор себе нашла.
Купеческое семейство снова тронулось гуськом в путь. Мастеровой шел сзади их.
Купец, а купец, поди, ведь новопреставленного родственника на кладбище-то поминать идешь? спрашивает он.
Его самого, дал тот ответ.
Поди, такие мысли в голове содержишь, чтоб в трактир зайти перед кладбищем-то?
Верно! Что верно, то верно. Угадал. Попродуло меня на мосту-то.
А коли угадал, то пригласил бы и мастерового человека с собой за компанию на пятачок выпить.
За угадку изволь.
Ну уж Что уж Это до святой-то кутьи? Да где ж это видано! застонала жена.
Анна Мироновна, цыц! Молчать! Ты знаешь, что я этого скуления не люблю! прикрикнул на нее купец.
В парикмахерской
Воскресный день. В церквах звонят к обедне. В парикмахерскую забегают купеческие сынки «подвиться», чиновники старого закала и военные побриться. Работа кипит. Шипят каленые щипцы в руках ловких подмастерьев, прикасаясь к жирно напомаженным волосам, звонко скребет хорошо отточенная английская бритва о взмыленные подбородки, мерно звякают ножницы. Некоторые из пришедших в парикмахерскую дожидаются своей очереди, курят и читают афиши.
Перед зеркалом в белой пудремантии сидит молодой человек с еле пробивающимися усиками. Его завивает франтоватый парикмахерский подмастерье с взбитыми кверху волосами, стоящими на голове, как копна.
Смотри, Василий, на затылке покрепче, как бы шленским бараном, а на висках в колбаску припусти, делает замечание парикмахеру молодой человек и пыхтит папироской.
Господи! Да неужто впервой? Мы вашу завивательную политику-то знаем. Что вы нас конфузите! отвечает парикмахер. Сердца пронзать стремитесь?
Да думаю по церквам поездить. Рысак застоялся, ну и буду гонять из конца в конец и так норовить, чтоб церкви в четыре к шапочному разбору поспеть. Я больше для стояния на паперти, когда народ расходится, и для досмотрения на оные физиономии по женской гильдии. Интересные иногда букашки попадаются! Эдакие кошечки а-ля бутон амбре. Смерть люблю маленьких, кругленьких Макарьевского пригона бабенок!
Губа-то у вас не дура, Сергей Игнатьич. И много, поди, вы этих самых сердец на своем веку пронзили, даром что в молодости приобретаетесь!
Я-то? А вот как: ежели теперича все сердца на одну нитку нанизать, то можно два раза вокруг талии опоясаться. Да еще больше было бы, ежели бы папенька позволил юнкером в гусары поступить. А то он контру держит супротив этого занятия.
Что вам гусары! Вы и так при вашей красоте и богатстве женской пол в лучшем виде путать можете. Шутка эдакая у вас зонтичная фабрика! Играй в амуры, да и делу конец! Своих-то мастериц не трогаете?
Неловко, забываться перед хозяйским глазом будут, а я по другим ведомствам хлещу. Свои сейчас головное мечтание о себе в ум возьмут. Бывали случаи, но я прежде с местов сгонял, а потом уж занимался. Ах, братец ты мой, вот перед постом была в цирке одна штучка так штучка! Живые картины в откровенном декольте она изображала. Ты знаешь, ведь я особенного малодушества, чтоб долго помнить, к ним не чувствую, а от этой и посейчас любовный засад в голове.
Где вам чувствовать! Вы интриган известный и только одно коварство доказываете.
А с этой, веришь ли, даже без коварства, и такие у меня мысли, что, мол, возьму я ее и куда-нибудь на берег моря, чтоб в уединении и под сенью струй Ну просто Ой! Ты мне ухо!..
А вы сидите смирно. Долго ли до греха. Можно и волдырь щипцами нажечь, говорит парикмахер и спрашивает: Ну и что ж эта самая живокартинная девица?
За границу уехала, отвечает молодой человек. Из Тирольских краев она, только на баварском языке разговаривала. Ежели по-немецки туда-сюда, я слов двадцать знаю и амурный разговор вести могу, а тут она по-нашему в зуб толкнуть не смыслит, а я по-ейному. Покажешь ей на шампанское пьет, подашь вазу с персиками и дюшесом ест, а сама все смеется, все смеется, и зубы как перламутр, а на щечках ямочки. Ну понимаешь ты!..
Не вертитесь, Сергей Игнатьевич. Ей-ей, обожгу или клок волос отпалю.
Ну, понимаешь ты, говорю Ко всякой науке я заблуждение чувствую, а тут даже на баварском диалекте хотел из-за нее учиться, но только учителя найти не мог, потому здесь даже и в Академии наук этой грамоте не обучают. А тут уехала она, и вот я теперь сам с разрывом сердца. Так и не поняла моих чувств.
К разговору прислушивался отставной военный в высоком галстуке.
А вы бы балетным языком, так она сейчас бы поняла, сказал он. Мы в сорок восьмом году в Венгрии в лучшем виде А тоже по-венгерски-то слова «мама» не знали. Щелкнешь себя по галстуку вина тащит, к сердцу руку приложишь губы протягивает.
Да ведь я при тех же движениях состоял, но не мог ласкательных слов объяснить и свое нутреннее чувство обозначить, отозвался молодой человек.
А зачем нутреннее? Вы наружное. Ведь они нутренние чувства все равно не ценят.
Так-то так, но я хотел доказать, что без коварства со своей стороны ею поражен. Две радужные она мне, Вася, стоила, обратился молодой человек к парикмахеру.
Что вам, Сергей Игнатьич, две радужные! Десять простых дождевых да десять солнечных зонтиков продали вот и сквитали убытки.
Ну, это ты врешь! Со слоновой кости ручками двадцать зонтиков-то продать надо, чтоб убытки сквитать. Да это наплевать нам, а жаль, что за границу-то улизнула. А уж потешил бы я ее! Во все новомодности бы одел, рысака заводского бы подарил. Ты знаешь, ведь я нынче наследство от дяденьки получил. Дядя умер.
Ой, что вы! воскликнул парикмахер. Честь имею вас поздравить. А хороший старик был. Все, бывало, к нам заходил затылок подбривать перед баней. От какой же болезни они прияли кончину праведную?
А бог его ведает. Изворот ума начался, и все стал понимать шиворот-навыворот. Ведь он у нас был человек старого леса и суздальского письма, а тут вдруг умственная меланхолия началась насчет пищи. То вдруг мороженого крокодила из Азии себе выписал, чтоб заливное делать, то устричные почки какие-то у Елисеева ищет; купил пару попугаев и давай их в уксусе мариновать. Сам у наших родственников над дикой козой с золотыми рогами на свадебном обеде смеялся, а тут вдруг купил черепаху и стал в щах ее себе варить. Да что: достал у татар лошадиную печенку и с бламанжеем ее съесть покушался, да уж приказчики остановили и в полицию дали знать.
С чего же это он так у вас повихнулся?
Да с денежной пропажи, говорят. Были у него выигрышные займы в старой рваной шапке зашиты, а у него ее в бане и обменили. И что ж ты думаешь?.. Как увидал, что шапка-то не его оставлена, тут же, не выходя из бани, послал за полдюжиной шампанского и ананасами и давай парильщиков угощать. А допреж того так жаден был, что на кислые щи скупился. Скоро будет готово? Вон уж в церквах к «достойне» отзвонили.
Готово-с, только фиксатуаром пробор притереть.
Раз, два Пожалуйте!
Вот тебе рубль целковый. Сдачу своей собственной мамзели на шоколадное удовольствие возьми!
Молодой человек надел пальто и, сопровождаемый поклонами парикмахера, вышел на улицу.
У ворот
Дворники только что получили бляхи.
У ворот на скамейке сидит дежурный дворник в тулупе и с бляхой на шапке. Время под вечер. Мимо него в ворота и из-за ворот то и дело шныряют прохожие. Проходит кухарка с молочником сливок в руках и улыбается ему.
Кто идет? шутливо спрашивает он ее, прищурившись и скашивая глаза.
Человек, отвечает она и останавливается. Настоящий живой человек.
Какой же ты человек? И какую такую ты имеешь праву облыжно человеком называться? Должна отвечать по пунктам.
Я тебе и отвечаю. Кто я, по-твоему, пес, что ли?
Не пес, а просто баба, значит, и должна свой чин произнести во всем составе. Баба, мол, из семнадцатого номера.
Ошибаешься, я вовсе и не баба, а девушка. Так у меня в паспорте сказано.
Мало ли что в паспорте! А мы тебя к бабам соприкасаем, потому очень чудесно все это чувствуем.
Что написано пером, то не вырубишь топором. Мне паспорт-то волостное начальство дало. Пусть пропишут, что младенец, ну и буду считаться младенцем. Как же ты этого не знаешь? А еще дворник и бляху себе на шапку нацепил!
Не рассуждать! А проходи своей дорогой. Ах ты, уксусница! шутливо кричит на нее дворник и топает.
Ан не пойду! Скажите пожалуйста, какое начальство вы искалось! Хочу стоять и буду стоять.
Акулина, не раздражай меня! Рассержусь сейчас под штраф подведу.
А какой же ты штраф с меня возьмешь?
Известно, какой с вашей сестры берут Ну, чего зубы скалишь? Проходи, проходи!
А может, я с тобой хочу рядышком на скамеечке посидеть!
Ни в жизнь этого быть не может, потому я здесь сижу для подозрения улицы. И это не скамейка, а мой пост, значит, ты мне отвлечение делать будешь. Поняла?
Да кто тебя ноне поймет! Вишь, ты какие слова-то говоришь Послушайте, а эта самая бляха на шапке вам к лицу, и вы даже на военного предмета смахиваете.
А любишь военных-то? У, шустрая! Была бы у меня бляха на груди, так больше бы к лицу было.
А нешто у кого на груди, то чин больше? спрашивает кухарка.
Известно, больше. Тогда с почтальоном вровень.
Ну, с богом! Не проедайся! Сливки скиснутся.
Постой, дай хоть с бляхой-то поздравить. Честь имею поздравить вас, Силантий Тихоныч!
Спасибо. Только кабы ты путная-то была, так вот ужо, как я сойду с дежурства, кофейком попотчевала бы да рюмочку поднесла.
А неужто я беспутная? Да приходи, сделай милость. У нас еще пирог от обеда остался. И пирога дам. Только ведь и с тебя литки надо. Ведь ты чин-то получил. Хоть бы орешков
А нешто твой солдат тебе орешков носит? Наш брат мужчина сам норовит взять с тех, которые при еде.
Уж и солдат! Да где ж ты у меня солдата нашел? Вовсе у меня нет никакого солдата.
Ну вот! Зачем же я у ворот сижу? Я, брат, все вижу. К кому же это кажинный день в вашу квартиру солдатский кум ходит?
Это седьмого-то флотского экипажа? Да вовсе и не ко мне, а к нашей горничной. Да и какой кавалер-то! Он не только чтобы что-нибудь взять, а вчера еще сам пару апельсинов принес. Нет, брат, я сердцем совсем чиста, и никого у меня нет.
Ой, врешь! Подозрительна ты мне, очень подозрительна! Ну, кайся! Перед дворником должна быть как на духу. Рано ли, поздно ли он все узнает.
Ну вот, ей-ей, никого нет. Был солдат, только не настоящий, а из поштана, но теперь померши.
А офицерский денщик из двадцать первого номера? Нешто я не знаю, что он тебе сахарное яйцо подарил?
Ей-богу, из одного только блезира, как учливый кавалер.
Чудесно. Ну, а барин из четырнадцатого номера зачем тебе улыбки на лестнице строит?
Да что ж мне делать, коли он строит? У него уж рожа такая миндальная. Он на кошку, что на лестнице сидит, взглянет и перед той зубы скалит. Я уж и то язык ему показала.
Ну, ступай и веди себя хорошенько! А к ужому кофей приготовь. Как сменюсь, так приду.
Прощайте, новоиспеченный кавалер с бляхой! приседает кухарка и идет на двор.
Дворник вынимает из-под себя газету, развертывает ее и начинает читать по складам. К дому подходит купец в высоких сапогах, картуз с большим дном и в широком пальто.
Какая литература обозначена? Что насчет Туретчины? спрашивает он, остановившись.
Гаврилу Давыдычу! раскланивается дворник и отвечает: Да разное пишут. Даже и не разберешь.
То-то. А все оттого, что народ очень мудрен стал. Сидишь?
Сижу-с. Нельзя без этого. По временам сон клонит, но мы сейчас папироску из газеты свернем.
Ладно. Ну, что смотришь? Бери меня. Видишь, я пьян?
Купец подбоченивается.
Зачем же я вас брать буду, коли вы у нас купцы обстоятельные. Вы нам и на чай и по стаканчику подносите, а мы это чувствуем. На ваши деньги за квартиру у нас такое усмотрение как бы у себя в кармане. Вот шушеру разную, которая за квартиру затягивает, так мы еще дня за три до срока тревожим, чтоб напоминовение.
Ну, то-то. Но все-таки, как же у тебя в голове нет такого мечтания, что я пьян? допытывается купец.
Вовсе даже и не пьяны, а просто выпимши, как бы для куражу. Вот ежели бы вы с падением
В пьянственном образе с падением я никогда не бываю, потому в ногах слону подобен. А что до слепоты, то иногда и на фонарный столб налетишь. Вот и теперь у меня в глазах такой вид, что у тебя две бороды и нос крючком.
Полноте шутки шутить, Гаврила Давыдыч! Не может этого быть. Это только при зеленых змиях.
А почем ты знаешь, может статься, уж у меня зеленые змии и показались, и я радугу вижу?
Что вы! Да у вас и облик совсем свежий. А разговор хоть сейчас часы читать.
Ой, не шали! Ой, не подпускай лукавства! Наскрозь вижу тебя, даром, что ты с бляхой!
Какое же наше может быть лукавство супротив вас, обстоятельного купца? Я дворник, а вы купец, у меня только бляха, а у вас медаль. Ну и значит, что мы не смеем лукавство!..
Врешь. Такое лукавство в глазах, что ты на выпивку получить хочешь, но из себя деликатный сюжет строишь. А ты сии чувства откинь и проси. На, получай двугривенный без спросу!
Много вам благодарны, ваше степенство, говорит дворник, принимая деньги и снимая шапку.
Не за что. Ну, давай поменяемся шапками. Я тебе свой картуз дам, а ты мне свою шапку.
Да нельзя-с, Гаврила Давыдыч, благовидности не будет, хотя оно нам и лестно с таким купцом Извольте идти своей дорогой, держась по стенке, а наша такая обязанность, чтоб у ворот сидеть.
Ну и сиди, а мы это будем чувствовать и знать, что нас караулят.
Купец махнул рукой и пошел во двор. К воротам подбежал пожилой мужчина в цилиндре.
Дворник! Где здесь полковница Расхлябова квартирует?
Это одноглазая-то барыня? В сорок третьем номере.
А где сорок третий номер?
По лестнице за прачечной.
А где у вас прачечная?
Да сейчас рядом с сапожниками.
Тьфу ты, пропасть! Да ведь я не знаю, где и сапожники живут. Возьми и проводи меня.
Нет, уж это подождешь! Нешто я могу с дежурства отлучаться?
Мужчина бежит на двор и вопит:
Дворник! Дворник!
На Конной
Воскресенье. На Конной площади идет торговля лошадьми. Появились барышники в синих суконных чуйках, опоясанных красными кушаками с кнутами за поясом, и выставили лошадей, предварительно приготовив для них «видное местечко», то есть взрыв землю и насыпав нечто вроде бугорка. Кони привязаны к телегам и жуют корм. Бродят черноусые цыгане, подторговывающие лошадей и тем набивающие им цену среди покупщиков. Покупщики явились с кучерами, с коновалами, дабы не обмануться в покупке. Они смотрят лошадям в зубы, берут их под пах, чтоб узнать, молода ли лошадь и не лягается ли. Остановились мимо ехавшие извозчики прицениться к животинам. Есть и так, любители. Лошадей проводят, проезжают в барышнических тележках с мельхиоровым набором.
Вот купец с кучером и коновалом покупают «расхожую лошадь» и ищут непременно шведку.