Завидовал Тимофей белой завистью этой способности друга быстро вливаться в новый коллектив малознакомой среды, непринужденно погружаясь в неизвестные до того момента обстоятельства и связи. Сам он так не умел. Даже местоположение кабинетов давалось с трудом, так что на английский Шаламов тоже опоздал и, постучав в дверь, попросился в класс. Учительница смерила его внимательным взглядом поверх очков.
Новенький? С третьей школы?
Ага, подтвердил он, внутренне поёжившись от того количества глаз, что уставилось сейчас на него.
Ваши обычно в «В» класс переходят. Ты ничего не перепутал?
Нет, уверенно ответил тот и хотел уже было занять последнюю парту.
Куда собрался? одернула его учительница, указывая на место ближе к доске. Фейсом об тейбл тебя тут никто бить не будет, так что не прячься.
Шаламов неохотно послушался, подсев к художнику.
Юра, протянул тот тонкую руку с длинными пальцами.
Тимофей. Англичанку тоже будешь рисовать?
На что карикатурист открыл последнюю страницу тетради, на которой учительница иностранного языка в откровенном латексном наряде, слабо прикрывающем её авторски преобразованные формы, хлестала кожаной плетью беднягу Василича. Шаламов аж присвистнул от творческой смелости своего соседа.
Хороший дрын
Коренастый подросток, Вадим Андропов напролом пёр через толпу молодёжи. За ним, держась на расстоянии, шли Тимофей и худощавый брюнет с узким разрезом восточных глаз по имени Сергей Нигматулин. Они внимательно осматривались по сторонам, братаясь со случайно встреченными знакомыми, подмигивая красными «зрачками» сигарет в зубах. Вокруг них кипела толпа тинейджеров студенческого городка, что выбрались пятничным вечером в парк на дискотеку, пользуясь, быть может, последней тёплой осенней ночью. Музыка гремела басами за высокой изгородью поросшей вьюном сетки, которая окаймляла танцпол. У входа сновала толпа безбилетников, тщетно пытаясь уговорить контролёршу пропустить их внутрь бесплатно. С другой стороны, где рабица примыкала к одноэтажному административному зданию-сцене, от угла, погружённого в тень за завесой светомузыки, коварно проползали через забор «зайцы-диверсанты». Большинство же, облепив парковые скамейки, что голуби провода, запивали время пивом и громкоголосо пустословили о насущном.
Андропов, под «ёжика» стриженный светловолосый парень, в чёрной кожанке, надув грудь колесом и широко раскинув плечи, шёл через толпу от лавки к лавке, высматривая знакомые лица, задерживаясь подолгу у каждой компании. Троица угощалась пивом, снеками, стреляла сигареты и, не завладев вниманием, брела дальше. Маленький провинциальный город был тесен настолько, что если ты не встречал кого-то лично, то совершенно точно видел того, с кем знаком твой оппонент. Друг твоего друга твой друг, а поделиться с другом хмелем и табаком священный долг каждого. По крайней мере, так рассуждали те, кто эти долги собирал.
Однако, добравшись до отдалённого угла парковой зоны, ширина плеч Вадима не протиснулась меж двух парней.
Крылья не мешают? пробасил один, невероятно высокий, но худой смуглый брюнет в красном спортивном костюме.
Тебе что ль мешают? уточнил Андропов.
Тимофей с Сергеем следили за ними со стороны.
Мешают! Укоротить?
Ну, пойдем, чё, отойдем, где поудобней будет, бросил ему Вадим и, будто бы невзначай поддев плечом второго, направился за танцпол, где темнел сосновый бор.
Когда они свернули за угол здания, к которому примыкала изгородь дискотеки, там их уже поджидали Шаламов, Нигматулин и его дрын, которым он, недолго размышляя, саданул в висок самому бойкому из двоих.
Ну, что, фраер? зло ухмыльнувшись, ощерился Андропов. Остался ты один, чё.
Низенький ничем ни примечательный паренёк южной внешности что-то промямлил в ответ, но Вадим быстро прервал его мощной оплеухой. Тот упал бы, если бы Шаламов не удержал его.
Деньги есть у тебя?
Подросток начал испуганно лазить по карманам, в которых оказалось пара купюр, мобильный и презерватив.
Ты кого переть собрался? усмехнулся Сергей.
Смотри как бы тебе самому не присунули! заржал Вадим.
Он быстро распределил изъятое и, уходя, пихнул потерпевшего плечом.
Другу своему помоги, бедолага.
Спустя четверть часа троица уже сидела на кухне однушки, ключи от которой в очередной раз Андропов умыкнул у бабушки, и, лакая пиво, ждали доставку.
Ты где эту корягу нашёл? улыбаясь, спрашивал Вадим.
Под руку легла, пожал угловатыми плечами Сергей.
Он закурил и выпустил из широких ноздрей острого, словно клюв, носа столбы сизого дыма. Андропов крутил в руках раздобытый смартфон. Тот был заблокирован и никак не хотел отзываться на команды.
Давай шуми тёлкам своим, обратился Вадим к Тимофею, у тебя там, в лицее, по любому, отличницы пороться хотят.
Ага, кивнул тот, наливая пиво, дочке участкового по Пригороду набрать? Или замглавы города?
Нигматулин аж дымом поперхнулся.
Нафига ты туда попёрся? брезгливо сплюнул Андропов. Вон, Серёга к нам в шарагу подтянулся и не жалуется, и ты бы шёл.
На каменщика? иронично уточнил Шаламов. Или на сварщика?
А ты куда метишь? Вадим искривился в насмешливой ухмылке. В депутаты что ль? Думаешь, тебе твои дипломы в жизни помогут?
А что поможет?
Хороший дрын, вставил Нигматулин, прищурив от сигаретного дыма и без того узкие восточные глаза.
Связи, вытянул, просмеявшись, Андропов. У нас шарага-шарагой, но там все КМС-ники учатся, которые район на областных представляют и бандосы местные. А ты со своими мажорками только за соседними партами сидишь, их пялить надо, что б жар стоял, а ты пятёрочник, снисходительно закончил он.
В дверь позвонили.
О! Хавка пришла.
Андропов открыл, готовый порадовать свой желудок, но на пороге стоял не похожий на курьера незнакомец двадцати с небольшим лет.
Здорово, сосед! обнажив свои идеально ровные зубы, начал тот, не выручишь по-соседски?
Вадим жил в этой квартире всё детство, да и после переезда в деревню, к бабушке, бывал здесь не редко и знал весь подъезд наизусть, но гостя видел впервые.
Откуда ты, сосед? недоверчиво уточнил хозяин.
Снизу! хохотнул стоявший на первом этаже пришелец и, заметив напряженность, с которой его встретили, пояснил, над тобой я квартирую, недавно заехал, вот новоселье празднуем. Выручи спичками по-соседски.
Парень был жилист, подвижен, одет просто, но стильно, тёмные с вороным отливом волосы были аккуратно уложены модельной стрижкой.
Спички, говоришь? переспросил Андропов, ослабевая бдительность. Ну, угощайся, чё, он протянул лежавшую в прихожей на обувнице зажигалку.
Просивший помялся с ноги на ногу и, скуксив лицо, уточнил:
А есть именно спичечный коробок? И это фольга пищевая?
Фольга? удивился Вадим. Пищевая?
Ну, да, затараторил парень, курочку запечь хотим, новоселье всё-таки.
Андропов, ощерившись хитрой ухмылкой, пригласил гостя на кухню. Здесь он, поприветствовав остальных, представился Романом и осмотрел скромный стол компании. Вадим тем временем выпотрошил пачку сигарет, бережно вынул фольгированную прокладку, что была внутри и, обернув ею коробок спичек, протянул соседу.
Пищевой нет, но тебе, походу, и эта сойдёт, ещё шире улыбнувшись, сказал он.
Парень окинул подростков лукавым взглядом и, натянув тонкие губы в беззубой ухмылке, подтвердил:
Сойдёт. От души, и, собираясь уже уходить, добавил, так это поднимайтесь к нам. Шкур-то у нас побольше, чем у вас, хохотнул он и вышел.
Ребята переглянулись.
Чё? Пойдем? то ли спросил, то ли позвал Андропов. Курнуть у него точно есть.
А там ещё и тёлок обещали, потирая руки, согласился Нигматулин.
Но Шаламов, допив своё пиво, отказался:
Не, чую, зависнем мы там до утра, а у меня дела завтра.
Какие у тебя дела? снисходительно вытянул Вадим. Делец! Иди хоть на женскую промежность посмотри, когда ещё удастся?
Сергей засмеялся, но Тимофей, не комментируя и не прощаясь, направился к выходу.
Пятёрочник, подытожил, раскладывая пожитки по карманам, Андропов.
Черпак самогона
Добравшись до пригородного посёлка глубоко за полночь, Шаламов шикнул на дворнягу, что собиралась уже залаять, аккуратно отпер скрипучую дверь и на цыпочках проник в сени. Дальше за легкой белой занавеской, спасавшей от мух, в полумраке просторной кухни сгорбленная фигура пристально вглядывалась в окно, выводившее в палисад. Тимофей вошёл внутрь.
Бабуль, ты чего здесь? шёпотом спросил он.
Пожилая женщина в одной ночнушке и босая повернулась к нему. Седые волосы были растрёпаны, подслеповатые глаза искали источник звука, от чего она неестественно вытягивала дряблую шею вперед.
Кость, ты? скрипучим голосом спросила старушка.
Нет, бабуль, это я, Тимофей.
Он подскочил, что бы поддержать её под руку, видя, что она собирается шагнуть ему на встречу. Комната едва была освещена тусклым фонарным столбом с улицы.
Ты чего не спишь?
Женщина оперлась дрожащей от тремора рукой, пристально посмотрев на внука, но взгляд её уходил как будто бы сквозь него. Вытянутое лицо было испещрено морщинами. Шаламов заметил, что стол был хаотично сервирован.
Пойдем спать, предложил он, поздно уже.
Нужно накрывать, возразила старушка, потянувшись к ящику с посудой, скоро Костя вернётся.
Бабуль, Тимофей остановил её, дедушки уже второй десяток как нет.
Она выпучила на него заплывшие бельмами глаза.
Как нет? А где ж он?
Умер, с видом произносящего очевидное ответил Шаламов, пойдем спать.
Ты что такое говоришь! нахмурившись, возразила старушка и, одернув руку, принялась за сервировку.
Тимофей хотел ей воспрепятствовать, но на кухне зажегся свет, вошла его мать и занялась престарелой.
Иди к себе, с укором сказала она ему, перегаром не дыши здесь.
Шаламов попытался помочь, но мать, строго посмотрев на него, продолжила громким шёпотом:
Я же тебя просила так поздно не возвращаться!
Она уже не спала, возразил сын тоже зачем-то шёпотом, хотя все домочадцы уже бодрствовали, я никого не разбудил.
Какая разница? За ней уход нужен, я работаю, а ты не помогаешь!
Я тут вот, Тимофей неуклюже вынул из кармана свою долю в виде нескольких измятых купюр и мелочи, что не к месту звонко посыпалась по полу, денег принёс.
Мать хмуро посмотрела на них то ли спросонья, то ли от сомнительности предполагаемых источников этого дохода, но промолчала.
На следующей неделе я во вторую работаю, добавила она, посиди с ней после школы. Без этих твоих гулянок.
Женщина силой повела свою престарелую мать, что растерянно округляла подслеповатые глаза, в спальную, невзирая на её протесты.
Хорошо, пообещал Шаламов.
Всю следующую неделю Тимофей провёл в двух локациях: дом и школа, благодаря чему подтянул учёбу, выучил-таки расположение кабинетов в лицее и начал нормально высыпаться. После занятий он, покормив бабушку, брался за уборку урожая во дворе. Собирал оставленный в сарае для сушки картофель в мешки и спускал в погреб, сгребал и сжигал жухлые стебли томатов и огурцов. Вечером, подготовив домашнее задание, ковырялся в гараже с байком, который после своего последнего путешествия упорно отказывался заводиться. Подельники периодически названивали с однотипными приглашениями времяпрепровождения, но Шаламов стойко отказывался.
В один из таких дней, закончив во дворе, Тимофей вернулся в дом, перевести дух, и застал такую картину. Кнопочный мобильный трезвонил писклявой полифонией на всю кухню, а бабушка уже подсевшим голосом жалобно вопила над ним:
Андрюш! Это ты? Андрей, я не знаю, как его включить! Андрюш!
Шаламов, иронично усмехнувшись, ответил на вызов. Это была его мать, и она справлялась, как дома идут дела, только и всего. Отрапортовав, подросток повесил трубку и повернулся к пожилой.
Бабуль, сто раз тебе показывал, нажимаешь на зелёную кнопку и говоришь.
Старушка отмахнулась, присаживаясь на табурет:
Очки где-то оставила, а без них не вижу я этих кнопок. Нажму ещё невесть куда.
Тимофей, не долго думая, открыл дверцу холодильника и попал в точно цель очки с толстыми линзами лежали на контейнере с битками.
Так, строго посмотрел он на бабушку, ты опять котлеты хомячила, пока никто не видит? Тебе доктор запретил жаренное есть.
Старушка виновато улыбнулась.
Я чутка. Ну, хочется же.
Вот живот прихватит и расхочется, укорил он её и тоже присел за стол напротив.
Сегодня она казалась в здравом уме. Снежно-седые волосы были аккуратно собраны крабом на затылке, глаза ясны, даже осанка будто бы стала прямее.
Помню, батюшка меня снарядил в путь-дорогу, начала она вдруг. Переехали мы токмо. Вещей в узелок полезут. От войны бежали, чего уж там спасать? Самим бы спасться. На последнее эту избу выкупили. Ничего тут не было, ни сеней, ни хлева, печь, да горница. Всё сами строили, благо люди подсобили, и решил батюшка стол накрыть, ну, и снарядил меня за самогоном. Колька-то тогда уже на фронте был, с горечью в голосе обмолвилась она о пропавшем без вести брате, едва уронив слезу. Дал мне грошик, да черпак жестяной. «Ступай», говорит. Дошла я до шинка, подаю что вручили. «А сколько лить-то тебе, дочка?» спрашивает. А я и не знаю, развела бабушка руками. Ну, и налила она мне по края. Молодая была, робко супротивить, взяла, как есть, да побрела. Крадусь, аки тать, расплескать боюсь. Эдак, я, думаю, к столу-то не поспею, а коли поспешу пролью, и как быть? бабушка лукаво улыбнулась. Ну, и хлебнула чуток. Райкой закусила, ветка аккурат из околицы росла. Сподручней стало, но не шибко. Чего ж я там глотнула? Что клюнула. Ну, и ещё отведала, беззвучно засмеялась старушка. Несу, в общем, черпак к столу. Гости уже собрались, пол деревни ни́что. А батюшка посмотрел на меня грозно и говорит во всеуслышание: «Мать, гляди, дочь-то у нас хмельна!» Ой, стыдобы было.
Тимофей искренне улыбнулся. Это была одна из тех историй, которую он слышал не единожды, но она умиляла его всякий раз, хоть он и не признавался в этом. За окном, похожим на монитор черно-белого проектора, проехала запряженная кобылой телега, в которой веселые селяне, растягивая аккордеон, пели старую задушевную песню. Так рассказ бабушки оживал, выстраивая пространственно-временной мостик между эпохой, что жила лишь в воспоминаниях уходящего поколения, и современностью.
Аки вчера всё это было, задумчиво проскрипела старушка, глядя в окно, где расцветали её воспоминания. А на руки глядь все в морщинах. Вся жизнь в один миг.
Барыга
За минувшую неделю ночные показатели температур опустились еще ниже, листва в округе окрасилась пурпуром и охрой, а в воздухе стоял ни с чем несравнимый запах костров и сушняка. Осень снимала пальто в прихожей, готовясь войти. Крикливые стаи ворон кружили по округе, сколачивая компанию для долгого и опасного перелёта. Сумерки всё раньше окутывали посёлок, тянувшийся одной длинной витиеватой улицей на высокий холм, под которым серебрились заливные озёра.
Шаламов, за неимением бани, направился в летний душ, оборудованный в сарае, бодрясь от вечерней прохлады сентября, в одних трениках с ведёрком горячей воды в руках и мочалкой наперевес. За дощатым забором в глаза ему бросилась худощавая фигура, что густо дымила папиросой, и Тимофей полюбопытствовал, кто это отирается у его двора. Это был Шевчук. Он, молча пожав протянутую руку и глубоко затянувшись, продолжал смотреть на остановку железно-дорожного полотна, что пролегало в ста метрах от них. К платформе как раз прибыла вечерняя электричка.