Голос хозяйки был спокоен и деловит, словно валяться под столом на пару с клиентом, будучи придавленной полутора тоннами меха, для неё обычное дело.
Как ты думаешь, сможем мы скинуть с себя это чудовище или придётся ждать помощи извне?
Ничто так не сближает, как совместная борьба с неодолимыми препятствиями. Ну, не считая идущего следом за одержанной победой совместного завтрака. Борьба была продолжительной, но закончилась нашей победой, и Бармаглот был изгнан в угол и накормлен. Тёмная часть ущербного месяца, подозрительно напоминавшая шарлотку с неописуемо вкусными яблоками (если это были яблоки), удалась на славу. И если на «ты» мы перешли ещё под столом, то имя хозяйки я узнал уже за завтраком, между шарлоткой и второй порцией умопомрачительного белого кофе. Хозяйку звали Алиса. Естественно, Алиса, а как же ещё?
Вот ты говоришь: странно. Лет пять назад здесь тоже было странно, однако не настолько обычная гостиница с закосом под Кэрролла и его «Алису». Всякая муть типа таинственных записок, пузырьков с надписью «Выпей меня», секретных комнат и болванок для шляп. Мне она и досталась только потому, что я тоже Алиса: узнав моё имя, старый хозяин сказал, что жизнь его обрела смысл, и тут же смылся, оставив гостиницу мне. В подарок. Нет, старый хозяин не Кролик, хотя чем-то похож, конечно. Нормальный мужик, звать Макс, не без прибабахов, но кто сейчас без? А то, что ты видишь сейчас, это да, это действительно странно. А было так: сижу я как-то на крылечке и думаю, как мне свести концы с концами, сам понимаешь, здесь у нас не Мекка туризма, а просить друзей время от времени пожить у меня в гостинице не совсем то, что надо для бизнеса. Впрочем, я их и просила иногда пожить просто чтобы гостиница не скучала, но без оплаты. То есть ни я им не платила, ни они мне. И вот сижу я на крылечке, рассматриваю упитанного кролика в цилиндре, что бесплатно живёт на вывеске, и вдруг вижу щенка: белый такой, лохматый, хромает себе мимо и на меня искоса поглядывает типа он такой гордый и ничего просить не станет, хотя жрать хочется так, что аж переночевать негде. Ну что же, думаю, всё равно такой постоялец лучше, чем никакого; посвистела ему мол, заходи, вытирай лапы и давай начинай отъедаться, а то на твои кости смотреть жёстко. То есть приютила я его, можно сказать, от безысходности. И знаешь, как-то сразу веселее стало, вроде как я при деле уже. Совсем же весело стало дня через три, ближе к вечеру, когда к нему гости пришли ещё три таких же тощих-лохматых, а с ними, представь, суровая такая дама из коренных народов Севера, сплошь в меху и с трубкой, похоже тоже из меха. Молча вошла, молча прошла на кухню и на кухне тоже чуть ли не целый час молчала. На все мои «здрасьте-чем-могу-помочь» ноль внимания, фунт презрения. Выкурила две свои меховые трубки, всё это время не отрывая взгляда от противоположной стены. Я тоже успела эту стену рассмотреть подробно всё пыталась понять, что в ней такого интересного. А потом повернулась ко мне и хмуро так: «Я Утренняя Заря».
Ну, я слегка так опешила как-то мало похожа была меховая дама на юную Эос с пурпурными перстами. Вот тут дама ухмыльнулась мол, что, не похожа? и сразу стала похожа. А дальше дама выдала монолог, серьёзно расширивший мои знания об окружающем мире настолько, что я уже к психиатру хотела идти, чтобы он его обратно сузил. Но сдержалась как-то.
«Я Утренняя Заря, говорит. Это не индейское погонялово, девочка, это моя работа, пропади она пропадом! А эти лохматые оболтусы мои утренние туманы. То есть по утрам они самые что ни на есть туманы. А всё остальное время перебиваются в тех образах, какие им больше нравятся, предпочитая вот эти, лохматые. На днях этот вот разгильдяй Восток покалечил лапу с ними такого почти не случается, но иногда бывает. Они же любопытные, туманы, везде свой нос суют, где только можно и особенно где нельзя. А когда они поранятся, им главное покой и жратвы побольше. Впрочем, как и всем, наверное. Так что мы теперь твои должники. А в долгу мы оставаться не любим. Вернее, я не люблю этим оболтусам всё равно: они считают, что раз они такие замечательные, то это им все должны по жизни. Возможно, они правы, но всё же я твой должник. И долг будет оплачен. Хочешь мудрого совета?»
Ну ещё бы я не хотела! Вот тогда мы и договорились с Утренней Зарёй, что она составит мне протекцию. Не понимаешь? Гляди, если Заря по утрам работает Зарёй, а всё остальное время как-то перебивается в своём меховом прикиде, то надо же ей где-то есть-спать, ну хотя бы изредка? При этом Заре ещё не так и плохо: ей только сутки перекантоваться, а каково, к примеру, Белой Ночи, у которой по работе вообще вахтовый метод? Ей-то зимой каково? И вообще, при новой картине мира вокруг должно бродить несметное число неприкаянных нечеловеческих душ от Вечерней, к примеру, Зари вплоть до Но я ещё не знала, до чего вплоть. Но про Вечернюю угадала правильно.
То есть сначала Утренняя Заря порекомендовала меня своей сменщице, Вечерней. Вот это, доложу я тебе, леди! Практически совершенство, причём без занудства, редкое сочетание. Потом пошло-поехало.
Так и стала моя гостиница специализироваться на тех, кому не сезон. Летом бураны, морозы и полярные сияния. Зимой белые ночи, ливни и грозы. Правда, все они стараются косить под приезжих, то есть большую часть времени люди как люди так, раз-два в неделю в своём облике, чтобы не отвыкнуть. Есть, конечно, и сложности и зимний ливень, и летние метели не шибко нравятся моим друзьям, так что я прошу постояльцев гулять подальше от жилья. Но вот полярное сияние в июле это действительно круто, уж ты мне поверь! Как и белая декабрьская ночь.
Да я верю, верю! И я даже что-то начинаю понимать.
А я как раз не очень понимаю одну вещь: слушай, а тебя-то как сюда занесло? Я, честно говоря, слегка обалдела, когда вошёл в гостиницу нормальный человек не какой-нибудь смерч, прикинувшийся бухгалтером (я уже умею различать, кто людь, кто нелюдь). Нет, нормальный человек. Или я ошибаюсь насчёт нормального?
Ошибаешься конечно! Ну то есть так-то я человек, наверное, и всегда им был, сколько себя помню. Но на нормального вряд ли тяну, даже если постараться.
Вот же славно-то как! И что привело не вполне нормального человека во вполне ненормальную гостиницу?
Да как тебе сказать Есть у меня один знакомый. Псих, конечно. Говорит всем, что он северный ветер.
Рыжий такой, вечно в чёрном свитере с оленями?
Точно А ты что, его знаешь?
Немножко. Гостил у меня пару раз в сезон южных ветров. Так что он и впрямь северный ветер, хотя, конечно, и псих.
Ну вот он и рассказывал про твою гостиницу. Причём хвалил единственное явление во вселенной, которое он хвалил. Хвалил целиком, вместе с хозяйкой. Ну и как было не поехать и не посмотреть? Хотя, честно говоря, я не очень-то верил ни в неё, ни в тебя.
Теперь поверил?
Тебе честно?
Ни в коем случае!
Тогда да, поверил. Хотя и не до конца.
Двери вновь распахнулись, и на пороге возникла запредельно суровая дама, сплошь в расшитых бисером шкурах неведомого мне очень пушистого зверя. Дама молча вошла в гостиницу, но на кухню проходить не стала, а остановилась рядом со мною и довольно долго хмуро меня разглядывала можно даже сказать, ела глазами.
Как следует объев, произнесла:
Я Утренняя Заря. Мой плохо воспитанный пёс доставил тебе сегодня много неудобства, поэтому я теперь твой должник. И долг мой будет оплачен. Хочешь мудрого совета?
Ещё бы я не хотел
Теперь в гостинице «Бывший кролик» есть бармен. Нигде во всей вселенной вам не подадут таких коктейлей, да и неудивительно и рецептами, и ингредиентами с барменом делятся странные постояльцы этой странной гостиницы. Где ещё вам добавят в бокал с отблесками утренней зари пригоршню сполохов полярного сияния? Где ещё вы сможете отведать туманный пунш, пронизанный первыми лучами весеннего солнца?
Хозяйка гостиницы смеётся и говорит, что с барменом ей повезло: совершенно чокнутый, но обаятельный. Клиентам он нравится.
А недавно выяснилось, что гостиничные часы умеют исполнять марш Мендельсона и очень проникновенно. Кто бы мог подумать?
Алёна Даль
г. Воронеж
Холсты
На третий день, когда косматое солнце медленно катилось за горизонт, Вика снова увидела художника. Парк опустел. Белёсые стволы олив, испепелённые временем и зноем, морщились под неподвижными кронами. Прибой лениво лизал разноцветное галечное монпансье. Кругом ни души. Привычные звуки щебет птиц, стрекотание цикад слышались теперь глухо, словно сквозь вязкую толщу воды. Женщина замедлила шаг и стала разглядывать остывающее море, украдкой наблюдая за стариком.
Тот, как всегда, сидел на деревянной скамеечке, отполированной творческими ёрзаниями его тощего зада. Установив этюдник, придирчиво осматривал кисти и мастихины, перекладывал с места на место сморщенные, как стволы олив, тюбики с краской, баночки и тусклые пузырьки. Долго отколупывал ногтем невидимую крошку с палитры и шарил по бездонным карманам синей фланелевой куртки. Его мятая коричневая шляпа лежала возле ног тульей вверх верный признак того, что он собирался писать для души, а не ради денег. А значит, не будет лубочных прибоев, кипарисов и закатов. Зато у кого-то может перемениться судьба
Чудаковатого старика-живописца Вика впервые встретила неделю назад в тоннеле, отделяющем шумную Будву от Рафаиловичей. Высокий и костлявый, он шёл размашистым шагом с ветхим этюдником на плече, надвинув на брови широкополую шляпу. Старик появился внезапно и так же внезапно исчез, завернув за угол.
Подруга Рита, у которой гостила Вика, считала, что в жизни нет ничего хуже непредсказуемости. А всё, что касалось художника, от начала и до конца было сплошной непредсказуемостью.
Держись от него подальше! И не вздумай заказать портрет! наставляла Рита гостью. Он может нарисовать всё что угодно и всё сбудется! Однажды он пририсовал одной моей знакомой чёрный платок, и у неё умер муж, представляешь?! Внезапно тромбоэмболия Здоровый, крепкий мужик был!
Рит, ты правда в это веришь?
Веришь не веришь лучше не рисковать, отрезала подруга и укатила по делам в Тиват.
Черногория дремала на излёте курортного сезона. Лето угасало, обретая акварельную мягкость и чистоту: прозрачная бирюза залива, пепельный камень и приглушённая терракота черепицы. За окном золотились тяжёлые грозди винограда. Перезрелые плоды граната лопались на ветках, обнажая бархатистое нутро с блестящими винными зёрнами.
Жизнь в опустевшем городке текла размеренно и неспешно. Разбирали дощатые настилы, заколачивали бары, паковали зонтики и шезлонги. Катамараны, перевёрнутые брюхом вверх, валялись на песке, как выброшенные штормом железные рыбины.
Однажды, слоняясь бесцельно по аллеям Милочерского парка, Вика стала свидетельницей любопытной истории. Она спускалась к острову Святого Стефана, когда благодатную тишину утра нарушила грубая брань. Крепкий в плечах мушкарец[1] в линялой майке что-то горячо доказывал группе парней, намереваясь прибегнуть к самому вескому аргументу паре чугунных кулаков. Был скандалист в подпитии, потен и чем-то страшно раздосадован. Собрались зеваки. С каждой минутой обстановка накалялась.
Но тут произошло нечто необъяснимое. В одно мгновение дебошир вдруг резко обмяк. Он посмотрел кротко и изумлённо в небо, словно силясь что-то вспомнить, потом внимательно оглядел свои руки, поднял оловянный взгляд на парней будто видел их впервые. Вздохнул глубоко и обречённо, развернулся и зашагал прочь. Парни, пожав плечами, отправились по своим делам. Прохожие разбрелись, и на месте происшествия не осталось никого, кроме Вики и художника.
Старик сидел чуть поодаль, уткнувшись в картину, не замечая никого и ничего вокруг. Всё, что его интересовало, это сюжет на холсте. Руки художника двигались скупо и точно, пальцы цепко держали дощечку с бурыми кляксами и узловатую, как продолжение руки, кисть.
Вика подкралась ближе, заглянула в холст и застыла по песчаной дороге незамысловатого пейзажа удалялась за поворот знакомая фигура в линялой синей майке. Удалялась она ровно в том направлении, куда минуту назад ушла натура. Вот только кто ушёл первым?
Художник резко обернулся Вика вздрогнула. Глаза у старика были разного цвета: один угольно-чёрный сурово упрекал, другой прозрачно-голубой насмешливо лучился в паутинке морщин. Пробормотав что-то, женщина ринулась прочь под глухие удары сердца.
Вечером их с Ритой пригласили на рыбный ужин. Хозяйка, сухопарая Ивана, старожила здешних мест, несмотря на почтенный возраст, ходила в шортах, стриглась «под мальчика» и курила сигареты, для здоровья используя мундштук. Она гнала чистейшую как слеза ракию[2] и фантастически готовила рыбу на углях. К тому же, как и многие сербы её поколения, хорошо знала русский.
Сегодня возле Святого Стефана я встретила художника того самого, о ком говорят, будто бы он рисует будущее, заговорила с ней Вика. Это правда?
А ты-то сама что видела? хозяйка метким щелчком ногтя стряхнула пепел в бронзовую пепельницу.
Пришлось пересказать историю про мужика в майке, как он приставал к прохожим, а потом внезапно ушёл, словно услыхав голос сверху. И что она видела его нарисованного на картине старика.
Ладно, расскажу тебе всё, что знаю, неохотно согласилась Ивана. Его зовут Зоран. Болтают, что он цыган, но это выдумки. Он художник, истинный художник. Чаще всего пишет пейзажи, ну и меняет погоду: предсказывает или заказывает как угодно. Если долго стоит жара рисует дождь, если штормит рисует солнце Бывает, к нему приходят люди просят устроить ясный день или остановить затянувшийся снегопад, но он никогда не делает этого на заказ, а только если хочет сам рассказчица прищурилась, глядя на густую тень граната за окном. Я знала его жену, Стефану. На старости лет они вдвоём мотались по всей Адриатике. Женили сыновей и стали путешествовать в старом фургоне. Даже дом свой, кажется, продали Ивана на минуту умолкла. Четыре года назад Зоран овдовел и вернулся сюда. Где живёт теперь никто не знает. Никому ещё не удавалось выследить его. Стоит только пойти следом, как он будто сквозь землю проваливается бабуля затушила сигарету и заботливо завернула мундштук в мягкий замшевый чехол.
А как же сегодняшняя история? На холсте ведь точно был тот скандалист, я сама видела! И ушёл он туда, куда нарисовал художник!
Ну ушёл и ушёл, равнодушно пожала плечами Ивана. Откуда тебе знать, может, Зоран потом его нарисовал? она соскользнула с табурета, давая понять, что разговор окончен.
И тогда Вика решила провести собственное расследование. План был таков: выследить старика, спрятаться в укромном месте и наблюдать за его работой издали. Своими глазами увидеть весь процесс создания картины от начала до конца. Для этой цели можно приспособить объектив фотоаппарата. По-хорошему нужен бинокль, но где его взять? Зато камера в руках железное алиби на случай внезапного разоблачения хожу, мол, любуюсь красотами, снимаю для души.
Надев для конспирации чёрные очки, Вика отправилась вдоль моря в парк.
Справа от неё темнел необитаемый остров Николы обломок скалы, покрытый чёрным лесом. Ночью дул крепкий ветер. Он мешал спать, завывая дурным голосом сквозь щели неплотно прикрытых ставен. Теперь Вике казалось, что живёт он на этом острове, одинокий и неприкаянный. А когда становится совсем тоскливо, начинает буянить, взлохмачивая волны, срывая злость на случайных прохожих, как давешний мушкарец в линялой майке.