чайки в великолепных блузах с поднятыми коленями
рассаживаются в партерах, на балюстрадах,
крылоплещут разноформатному непонятному,
чтобы постичь которое нужно помыслить об ином.
закрыв глаза слушайте. стиснув челюсти жуйте.
свищите. новое должно быть освистано, чтобы
не зазнавалось. в этом году зрителю предоставлена роль
убийцы.
была ли другая роль у маленького человека,
пришедшего в зал, обитый шёлком и бархатом,
в котором обиды на недоступное достигают пика
и растекаются кровоподтёками по страницам брошюр,
по которым не пляшут пальцы?
дамы, наденьте юбки. джинсовый моветон отошёл в сторону,
уступая место подвязкам, чулкам и нижним слоям,
где легко заблудиться, пока пробираешься к лону
и лаешь грубыми строками, сложёнными в стихи
свои, чужие, свои, чужие, забыл о смысле,
барахтаешься. не на кого положиться. расчёт на понимание не сработал.
ракета разума стоит на космодроме, не вздрогнув,
отбрасывает, как яблони листья, платформы с топливом,
пока поэт, прежде искавший рифмы, чтобы точнее
описать томящие локоны цвета осени и тонкие руки,
бросает поиски строк и лезет за сборником,
ставшим прикроватным, настольным, застольным, забытым,
поросшим плесенью и паутиной, и жадно вгрызается в строки,
в которых ни слова о том, в каком ритме двигаться пальцам,
нашедшим в складках и нижних юбках не пульт от телевизора,
не буклет, не книгу, но животворящее место,
где пальцам тесно, и когда заиграет музыка,
только там им теперь свобода и жажда только там им теперь плясать.
мой город
манифест
нам нужно больше эстрогена и чулок,
желудков крепких и отчаянно железных.
мокрота, что схаркали в потолок,
на крышу в одиночестве полезла.
нам нужно воздуха, и жизни, и свобод,
цветной ковёр, что длинный путь устелет.
малиново-яичный небосвод
выскакивал из перевёрнутой постели.
нам нужно больше кантри и картин,
быков, боев и лошадиных скачек.
а значит, за ценой не постоим,
а значит, сами цену творчеству назначим.
нам нужно слово! нужен манифест!
манифестанты, в строй! да закалится сталь.
пора с насиженных, осточертевших мест
сыграй нам что-нибудь. вот пиво. вот рояль.
сорви замки. в прах обрати зажим,
не дай на глотку наступить своим стихам.
мы, молодые, пьяные, свободные, лежим
под солнцем.
и всё на свете нам.
такие истории рассказывают, встав в полный рост
не молюсь и не верую, но жизнь моя вечный пост,
нарушаемый неуемным смехом влюблённых подростков.
такие истории рассказывают, встав в полный рост,
а мне не хватает роста.
в таких историях двое бегут в рассвет, что красивее
всего, что до этого видели, слышали, знали, пели.
примагничивает неземной, межгалактической силой,
гравитация вколачивает в постели.
так пришибает ни сесть, ни встать, говорить взапой,
книги вслух, замолчать, опрокинуть свои стихи.
двое курят, и, может быть, это мы с тобой
стали
перекрестками всех стихий.
вот тебе сдача с сердца. ни в чем нам, боже, не откажи,
мы твои дети глупые. видишь: двое дрожат в ночи.
двое не ведают. ничего не ведают. а где-то жизнь,
о которой слагают легенды. но мы молчим.
упиваются негой. собой. вином и истомой тел.
спички вспыхивают от безудержного огня.
двое грешников, да прости их, признай, что
недоглядел.
слишком поздно что-то уже менять.
такие истории рассказывают, встав в полный рост.
в них всегда есть море, запах аниса, лаванды и чистоты.
и заканчиваются они всегда до смешного просто:
шарю руками по одеялу.
но где же ты?
больше не уходи
всё образуется. но не говорим о качестве новообразований.
от образованных толку пшик, как от чая с ромашкой
при растяжении сердца. пружиной тугой в кармане
схлопывается/сжимается. вдох даётся тяжко.
клетка грудная превращается в клеть. звякают кандалы,
от надзирателей толку ноль, сидят, глядят,
игра начинается на кончике заражённой иглы,
заражает идеей фикс: найти тебя.
найти, во что бы ни стало, среди городов и бурь,
в обледенелых реках под прозрачным стеклом тебя разглядеть.
от себя не сбежать. опухоль волочу, суров и хмур.
хожу полоумным и в каждую тень швыряю: ответь? ответь!
в каждой кадке, витрине, в прохожем, в пустых такси
я высматриваю. тикает бомба, заложенная в груди.
знаю: с тобой. с одной тобой смогу это выносить.
я тебя отыщу, только ты больше не уходи.
больше не уходи.
Хургада
дайте смыть грязь с лица, все выложу, как на духу,
дух бы перевести, чтоб передать суть вещей.
видели ли вы, как раскладывают требуху
и туши развешивают среди овощей,
овеянных роем мух, канализационных ветров?
видели ли, как пылает закат над закрытым пляжем?
унесёт человечность вместе со шляпой, позорная стометровка,
на памятную табличку
слой пыли ляжет
ничком, мертвецом не перевернёшь, не смоешь,
смог расстилается, волны-барашки, босой
разбойник несётся с воплями, канючит своим разбойным
писком; стой, тетя, тетя, постой!
голодный. мани, мани, тетя, хабиби, плиз.
гудки пароходные, паровозные, такси-трамвай,
с моря соус креветочно-анчоусный, не свежий бриз;
подай, ну что тебе, доллар жалко, прошу, подай.
купи-продай, продай-купи. видели ли, как развалившись
спит бандитская морда, прикрыв газеткой
облупленный нос, обгоревшие плечи. свята ниша
пустой не будет. туриста в клетку,
обезьянкой по улице щупай, тяни-толкай,
впаривай массаж, парикмахерские услуги, дайвинг и безделушки
и среди грязи, вони и наготы, из рекламных проспектов в реальный рай
перенесены смердящие смертью туши.
гимн пилигримов
солнце моё
солнце мое, солнце мое, солнце, прости меня,
я не понимаю, как я могла так мучить.
я пружинка сдавленная, распрямиться б в линию,
я смогла бы стать для тебя лучше.
ну прости меня, я не знаю, что я за человек,
отчего во мне столько муторного и гадкого,
у меня высыпаются не изумруды, боль моя из-под век,
я на всякую падаль падкая.
я туманная, я печальная, из таких глубин
вытаскиваю себя, прихватив с собой кучу монстров.
ты сражаешься с ними (со мною) совсем один,
это больно, знаю, я вижу, насколько тебе непросто.
но я выдержу, вынесу, разогнусь, есть же смысл.
ты прости меня только, прости, прости,
что я так провалилась в мысли,
только ты мне сумеешь помочь, только ты меня сможешь спасти.
дурочка с переулочка
я тебя не запомню. если бы захотела да,
врезались черты твои в память бы на столетья.
но я не горю желанием вот беда.
ты останешься маркой почтовою на конверте,
ты останешься лиловостью простыней,
нежностью котёнка домашнего, что с руки
ест без страха. ты останешься грохотами во мне,
ты останешься темнотой, где не видать ни зги.
ну не запомню, осталось же несколько фотографий,
где мы стоим, смешные, щуримся через очки,
ты в моем сердце граффити или график,
ты во мне все растерзал в клочки.
понеслась, как дура, по закоулкам,
дурочка с переулочка, слышал, так говорят?
я эта дура, я балерина из заводной шкатулки,
танцую тебе в сто тысячный раз подряд.
потому что хочу, чтобы ты запомнил, запомнил.
чтобы не смог ни профиль забыть, ни анфас.
потому что хотела бы, чтобы в мире кроме
нас ничего не осталось бы. кроме нас.
ничто не вечно
спи, бомжоночек, на полу,
здесь тебя не тронут.
примостись на картонке своей в углу
из Бургер Кинга надень корону.
пусть торопятся мимо, отводят взгляд.
ты же лучше этой бездушной массы.
у тебя внутри бриллиант в миллион карат,
у них там пластик,
запах денег и скрип колёс,
посреди белоснежных дворцов и рынков.
сам себе господин и босс,
сам себе враг в каждом из поединков.
спи, бомжоночек, на полу,
не пугайся собственной тени.
в этой жизни лучшие вымазаны в золу,
обездолены и растеряны.
все пройдёт, все меняется, как Саломон
завещал, выгравировал на своём кольце.
ничто не вечно таков закон,
выбитый при рождении у каждого на лице.
два путника
зеркало или зерцало, души светило.
отражение в мутной зелени, розовеет
от ракушек берег. меня мутило,
как мы связаны со всей жизнедеятельностью
всего, что в природе, всего, что природой
создано, выложено на ладошке, будто в музее
для нас, смущенных, занятых переводом
в долгосрочную память того, на что мы теперь глазеем.
отрешённость от человечьего, от знакомых,
от огромного мирового сообщества.
мы подобны безвольным глупеньким насекомым,
в осознании собственного одиночества.
только мы. два путника, два другдружьих спутника,
две души, развивающиеся синхронно.
на Оманских пляжах железным прутиком
выведем имена свои их не тронут.
пусть не след в истории на песке
надписи останутся, как пометки
магия такая не творилась ещё ни с кем.
дышим тихо и любим крепко.
были два берега
чувствовать себя одинаково в доме и в комнатушке
в коммунальной квартире, два на четыре метра,
пространство соткано из шума в ушах и фетра,
из фургонов на полке, кактусов, старой игрушки.
пронизано призраками, сожалениями, рокотом,
рокотом моря или самолетной турбины,
у которых мы так сильно друг друга любили,
и обижали, незрелые, но верящие, что опытны.
у которых мы пожимали руки, расходились,
делали вид, что это далось даже слишком просто.
забывали наигранно весело, как подростки.
а после пили, блевали, в стены с разбега бились.
были два берега, два разнонаправленных поезда.
тихо роняли: «давай, я буду тебе писать, береги»
и думали: мы же теперь враги,
думали: теперь уже точно поздно.
левкои
а я никогда и не знала, что левкои так пахнут!
я никогда не знала, что кончается все внезапно.
я забыла, как может ранить
расставание.
мне давно не было никакого дела до запахов,
затерянная в мире книг своих, страданий и ссор одинаковых,
я забыла о том, что существует большее
площади,
города, другие люди, другие мнения и эпитеты,
мы были выжаты, как пиво дешевое выпиты.
мы конечны, и мы закончились,
устремились ввысь,
продолжаем движение не к цели, а по пути,
я тебе желаю доброго, я тебе желаю себя найти,
гневаюсь и плачу, что все нечестно.
нам не быть. нам не быть уже больше вместе?
как в вечном сиянии чистого разума
что меня от тебя отдаляет и отделяет,
как нож перочинный,
так это сомнения без веской на то причины,
в том, что мы, в принципе, были рядом.
в том, что это не игра светотени,
не раздражённая фантазия.
какой бы спорной ни была эвтаназия,
пожалуй, для нас она стала бы лучшим решением.
в смысле как в вечном сиянии чистого разума,
выпил таблетку, и все забыл,
чтобы не выбиваться из сил,
все стереть одним махом, все разом.
слишком похожие, слишком разные, слишком похожие.
ну иди, мой хороший,
я-то сама не уйду, я слишком к тебе привязана.
вроде бы все уже кончено, вроде бы
нет ничего, что держит,
я о нас вспоминаю все реже,
я спокойна, ведь сами мы все угробили.
я просто стояла, маленькая, у тебя под дверью
прости меня за беспокойство и маету,
сама не понимаю, как все так получилось,
я свою жизнь кромсаю, складываю, плету,
как ты терпишь меня, скажи, мой милый?
как ты справляешься с тем, что я не даю
тебе покоя, прохода и быть весёлым,
с тем, что стремлюсь все время сыграть в ничью,
было столько вариантов, но ты отмёл их
ради того, чтобы быть с безумной,
неуёмной, неблагодарной ведьмой,
кружащей во тьме над старинным дубом,
за что ты любишь меня, ответь мне?
я ведь не ворожила, не варила зелий
ни приворотных, ни каких бы там ни было,
я просто стояла, маленькая, у тебя под дверью,
как тебя тянет ко мне с такой неземной силой?
мы теперь не состаримся
обещанного три года ждут
черт возьми! ведь я же пообещала
говорят, что обещанного три года ждут.
я рассказываю теперь с начала
Индия была, Китай, запутанный был маршрут,
Мексика обломилась, зато пили чачу в Грузии,
кайпиринью в Бразилии, пиво в столице Чехии,
каждый со своим виденьем, личным грузом,
становившимся всякий раз помехой.
были пляжи, и стужи, я вспоминала
о несдержанном обещании, снова себя корила.
ненавистно все пересказывать, будто мало
было сказано и сделано, я растеряла силы.
но говорю, потому что нельзя иначе,
потому что молчание ничего уже не сокроет.
был в моей жизни милый, хороший мальчик,
задевал меня за живое.
на руки брал, говорил я его принцесса,
заботой так окружил, что горя совсем не знала.
мне стало скучно, жутко, неинтересно,
и все пришлось начинать с начала.
были горы, была пустынная местность,
были яблони, манговые деревья, дуриан.
и были в ночи разговоры, и я сознавалась честно:
я все потеряла, потому что я просто дура.
выйти к тебе поутру
как ты думаешь, выйти к тебе поутру?
потоптаться в знакомом подъезде?
я считала, что сразу умру,
если скажешь мы больше не вместе,
если скажешь, что легче забыть,
чем стараться, меняться, исправить.
я не буду писать, так и быть,
только мне на границе с Аравией,
только мне ни на яхте в морях,
ни во снах моих жалких и муторных
не забыть твой пронзительный взгляд
и последние наши минуты.
как ты думаешь, если билет
оплачу, чтоб увидеться снова,
ты мне скажешь, конечно же нет,
ты сама полюбила другого?
ты сама мне его предпочла,
он умнее, спокойнее, тише.
не приду, не спрошу, как дела,
как ты спишь никогда не увижу.
мне от правды такой океан
боли, желчи и мертвых касаток.
видно, все, что случилось обман.
я замёрзла, и кофе несладок.
думаю
ты то, что доказывало мою реальность
это так просто, ты то, что доказывало мою реальность.
все зыбко,
ожоги от сигарет, чтобы почувствовать, чтобы что-то почувствовать, ощутить боль искупления,
осознать себя и снова поверить в то, что я действительно существую:
полосы метро рассекают грудную клетку,
расползаются по грудной полости.
волосы.
подавилась, оторвалась от земли, взмыла вверх, подобная дельтаплану,
ничего не держит, ничего не подтверждает больше, что я всамделишная,
веришь ли, верил ли, зачем было столько лжи.
ударь меня, ударь меня, докажи.
прижми, прижги, я больше не приду, с меня довольно?
я довольна, поигрались и хватит.
едем в Мирбат мимо скалистых пляжей, смотрели Вади.
ничего не откладывается, как птичьи яйца,
плавники акульи, были или не были, одеяло тянули каждый в свою сторону,
разорвали. мучили друг друга неопределенностью,
не знали, чего хотели, совсем ничего не знали,
просто терзали, терзались, бросало из жара в холод,
я себя чувствовала ненужной, глупой, никчёмной и бесполезной.
зачем я вообще полезла?
просто так хотелось почувствовать свою настоящесть, плотскость, земли коснуться.
сойти оттуда, где я богиня, хотелось проснуться.
дельфины
палатка дарит ни с чем не сравнимое ощущение независимости и свободы.
к нам приплывали дельфины,
мы видели их с высоты рваных скал.
я пылала, тяжелое дыхание в холоде под миллиардами звёзд,
в яркости этой искали ответы, придумали путь,
знаем, что делать, развязаны руки, открыты глаза,
жаром пышущих тел расползается море под нами,
а в нем черепахи, горы по правую сторону,
смотрим. нам ехать. нам целый мир, а вокруг пески, небо натянуто, как панама на голову, не разразится.
оранжевизна окружила и душит, днём будет палящее солнце,
а я остыну.
нужно:
к чужим берегам
пляж усыпан костями, нас разлучат,
мы окажемся вдруг на иных параллелях.
милый друг, я прошу не скучай.
мёртвый берег мертвой надеждой усеян.
будет зима, но весна непременно наступит,
будет стужа, но после растают снега.
это все безнадёжно и тупо.
нас прибило к чужим берегам.
наш фрегат не сумел верный курс
взять, и крах корабельного мастера
прививает к жестокости вкус
и к печалям напрасным.
хороший гонщик мёртвый гонщик
магазин уценёнки
поселить у себя в доме искусство,
предоставить комнату отдельную и ванную.
сделать шумно, нелепо, грустно.
сделать в кои-то веки правильно.
поцелуи твои соленые на стену в рамку.
белый холст или простыню для кино вечером.