наши тела ознобные, бьющиеся в припадке
проявить негативы, сделать резче.
вывесить на прищепках, да по веревкам,
галерея несложившихся обстоятельств и разговоров.
запертый в собственном сознании мошенник ловко
штампует копии, уже наваял гору.
наши походы в горы, вино на пляже,
все по музейным полкам, под стекло, в витрины.
только давай никому не скажем,
что это уценённых товаров магазин.
путь, иншала, в Занзибар
ты и твоё содержимое
мне недоступно содержимое твоего рассудка
есть он там, в черепушке, или зияют дыры,
то пожар, то ледник, то олень, то утка,
то люблю, то враги, то ты раб, то командир.
все из крайности в крайность, из крайности в край,
из безделья в труды, из скучаю в забудь.
не могу я понять, как сегодня нужна,
а наутро бегу, от тебя я бегу.
там ни веры, ни компаса нет, ни флагштока,
там ни флага нет, ни штурвала нет, ни руля.
не изменишься, не изменишь, ты будешь всегда жестоким,
без царя в голове, даже без короля.
шах и мат, мой хороший, тебе шах и мат.
доиграли, и в путь, возвратись в свой обман.
ты не жив, ты не мёртв, ты не грустен, не рад,
ты никто. пустота, мерзлота и туман.
я вчера была пьяная
ладно, я вчера была пьяная и всех любила,
я вообще становлюсь чертовски любвеобильной,
а потом с больной головой панадол, ноги-гири.
и в рассказах о том, что было, оказываюсь дебилом.
оказываюсь бакланом с душой распахнутой.
все, что я себе по-трезвому запрещаю
писать дорогим, удивляться, свистеть и плакать.
я не знаю, зачем так, зачем я такая.
ладно, я вчера сто поводов для веселья,
как смеются над теми, кто впервые увидел море.
но сегодня я огрубелый комок с похмельем,
чертыхаюсь и злюсь, выжигая свою историю.
воспевать её одну
концентрат во мне, как густой сироп
в кружку кофе с утра со льдом,
я с тобой практически незнаком,
но уже люблю тебя да по гроб
жизни, вечера, всех минут, пока час
умирает,
выходи во двор, под коричневое стекло
закопаем секретики, и пока светло,
на качелях пойдём качаться.
я тебе покажу Луну, и Венеру, и Марс,
и ещё полсотни созвездий,
овладел информацией бесполезной,
чтобы овладеть тобой, если будет шанс.
мы с тобой спасём дворовых собак,
я люблю их всех, и тебя люблю.
побежим купаться. голыми. я не смотрю.
хотя хочется, знаешь как?
я в тебя вложил все, что сам вмещал,
незнакомке, которой и дела нет
до того, что внутри меня целый свет,
целый мир, да вина бокал.
она видит любовь эта ни к чему,
ни созвездий не хочет, ни танцевать,
только я уже вознамерился воспевать
ее одну, ее одну, ее одну.
март пришёл
март пришел, ну и что мне март?
рысь пришла, ну и что мне рысь?
мы с тобой как колода карт,
перетасовались и разошлись.
кому мелочь, кому король,
у меня припрятаны джокеры про запас.
ничего на чёрное, все на ноль,
и на самолёт, уплывающий на Кавказ.
нахвамдис, друг, и за все гмадолобт,
в преферанс сыграем мы, или в бридж?
все слова что по лбу тебе, что в лоб,
ты пасуешь, и что ты, куда летишь?
не колода карт, карта мира в кармане,
красной линией обозначь маршрут,
лань пришла, ну и что мне лань?
никого я, кроме тебя, не жду.
я люблю тебя, но ты мне не нравишься
мы пересеклись совершенно случайно скрипнула входная дверь.
привет, ты все также ничейный, нечаянный?
или чей-то теперь?
я люблю тишина в ответ, звон
посуды, ложки, стаканы, нож.
ты это ты, или твой клон?
это все правда, или смешная ложь?
если отдам секрет, ты его сбережешь?
если песню начну подпоёшь?
в поле колышется золотая рожь.
а ты, как всегда, хорош.
что-то стучит, что-то шумит зной
опускается на холмы, берёзы в платьицах.
я обрету покой, обрету покой.
я люблю тебя, но то, кто ты, мне не нравится.
сочеловечье
раскидало и расплескало, море пожевало
нас и выплюнуло на берег, как ракушки.
мне тебя, твоего тепла и смеха мало.
обстоятельства все не складываются, как лучше.
ничего не меняется, мы лежим в ожидании.
жизнь проходит в очередях и на побережьях.
видеть тебя, слышать тебя единственная мания,
неутолимая ни сейчас, ни прежде.
нас укачивает приливами и отливами, планеты
выстроились, рассматривают нас через приложение.
вот человечки сложились в сочеловечье «где ты»,
«ты мне нужен», «не отпускай меня», «проигранное сражение».
соединяют нас линиями незримыми, дают названия.
мы с тобой часть «сами не знаем, что нужно».
если начнётся человекопад, у меня наготове желание:
будь всегда со мной. будь всегда моим мужем.
мы третий Рим?
вот мы приехали. надолго ли?
черт его знает, все само решится.
я хожу все вокруг да около,
выбираю какая я птица.
пью снотворное, чтобы выспаться,
зашкаливает тревога, не расслабишься.
продираю слипшиеся ресницы,
Кура за окном, дождь стучит по клавишам.
город играет нервами, лепит, как ляжет,
вторю ему, не попадая в ритм.
ты прилетишь и мне ничего не скажешь.
город горит.
я горю.
мы горим.
моё пристрастие
дай мне зацеловать тебя, от макушки до пят,
дай мне сжать тебя в объятьях до хруста,
самое сильное в мире искусство
прощать.
самым стойким неведомо, как я рвусь
прижаться к тебе, провалиться, грохнуться,
если мне за эту роль не дадут Оскар
свихнусь.
отыграла по-максимуму, вжилась так, что кончиками
пальцев и волос вылилась в персонажа.
ты ведь вспомнишь меня однажды,
хорошее
оставляет следы сильнее, чем чёрная магия,
ни одно проклятие не имеет подобной власти,
как мое одичалое, скомканное пристрастие,
ты на моей бумаге.
так будет легче
так, говоришь, будет лучше, так будет легче,
это необходимо было нам обоим.
я поднимаю глаза: небо в клеточку,
серо-сизое, но было же голубое!
был же ремонт, клеили мы обои,
но ты говоришь: поверь мне, так будет проще.
небо в клеточку, а были же мы с тобою
два дерева, корнями сплетенные прочно.
ты говоришь: забудешь, родная, переболеешь,
волной унесёт, накроет внезапно берег.
ты меня совсем не любишь и не жалеешь.
но я какого-то черта верю?
и не видно дна
не хочу ничего помнить,
я счастливая это главное,
солнце, как сырок плавленый,
спрячу в карман переполненный,
спрячу лесенку, спрячу песенку,
перепрыгну через свою же голову,
не забывать про радость, роллами
закручивать дни, чтобы было весело.
не забывать мечтать, мечтами полниться,
носить на груди улыбку как медальон,
прятать в мягкое зверский стон,
когда озверевшая ночь трезвонится.
пить вино, быть виной, плакаться от вина,
но собой оставаться, куда б ни шёл,
вечер бархата, день как шёлк,
счастье игристое, и не видно дна.
ну что вам люди?
вы говорите люди, ну что вам люди?
как живут они, созваниваются, улыбаются,
глядя в экраны своих телефонов,
где сообщения от тех, кого называют «любимыми»,
от тех, о ком беспокоятся, выбирают каждое утро.
быть с человеком, только его любить,
волноваться, когда его долго нет,
заходить в магазин, чтобы его порадовать,
не важно шоколадкой или большим сюрпризом,
смеяться, позволяя заправить волосы за ухо,
держаться за руки, смотреть в одну сторону,
вертеть самокрутки, избавляя от нудной обязанности,
мыть посуду, заваривать чай или бегать за кофе.
поддерживать любую идею, даже самую странную,
говорить, какой человек прекрасный,
когда он злится, когда он пил две недели,
когда он сонный, простывший или светится от счастья.
потому что он именно такой в глазах смотрящего.
и что вы говорите об этих людях, которые любят,
которые умеют любить и сердцами распахнутыми бросаются на амбразуру,
рискуя всем, что имеют, ставя во главе одного человека,
который значит для них больше, чем целый мир,
только чтобы вы называли их глупыми, жалкими,
бестолковыми и навязчивыми, потому что сами
ничего не знаете
о любви.
желаю!
вот письмо и открытка. вот летопись прожитых дней
под гирляндой, затянутой туго на елочной шее,
под слоями седой мишуры и зелёных дождей.
чтобы мир стал искристей, а люди в нем стали добрее
желаю!
вот твой стол: паровозик, шкатулка, конфеты.
тёплых рук и кудластых смешных свитеров,
чтоб в мороз согревали, тебя укрывая от ветра.
в суете отыскать и себя, и друзей, и любовь
я желаю!
вот огни: переливы и отблеск фонарного диско,
голубой огонёк, голубая мечта. пусть желанья сбываются редко.
быть счастливым, быть стойким и быть в окружении
близких.
и однажды увидеться вновь, и обняться неистово крепко
желаю!
наш дом
мир устроен по маленькопринцевскому завету.
проснулся, умылся сам, свою убери Планету.
Планету буквально, передай всем своим знакомым,
что дом есть не просто стены, телевизор, кровать, балкон и
кухня тесная, на которой сидишь, сужаясь,
глядя в вечер, развод заливая водкой. пока за окнами проезжают
полчища перепуганных эгоистов.
скажи им: чтобы душам было спокойней, в мире должно быть чисто.
чтобы белый песок оставался белым, а море синим,
чтоб не злиться, думая: боже, ну что за свиньи,
и свинячить тоже, от прочих не отличаясь.
всё вокруг наш дом,
мы за него в ответе.
то есть: мы за него отвечаем.
ускакала вечность
город обледенел и скалится.
ой, да ладно! что вы помните о морозах, у вас плюс тридцать!
но от этого только хуже! сердце города ледяное пяльце,
хочется шарф затянуть потуже,
невозможно остановиться.
да и вряд ли поможет. поздно.
стук в груди самолетам вторит.
ой, да ладно! всем бы ваши проблемы, лежать под пальмой,
называя себя несчастным. не в однушке, а возле моря.
неприкаянность, непричастность.
ваш запрос отклонён. извините, нам очень жаль, но
узких троп затянулись кольца.
город в сети поймал и душит. ой, да ладно? ну что вы, ладно
что мы знаем о равнодушии?
ничего уже не вернётся.
мы по-новому всё наладим.
столько сил. ускакала вечность.
постарели души на сотню с лишним. ой, ну как же ну правда, как же?!
мы пока ещё еле дышим.
но, конечно же, станет легче.
отдохнём, отоспимся, и всем покажем.
новогоднее письмо
пожалуйста, сделай так, чтобы вся эта боль исчезла,
о чем мне ещё просить. жизнь любительница хентая,
а мы пассивы. я верила, что состою из боленепроницаемого железа,
верила, что справляюсь, но кровь не снег,
кровь, в отличие от него, не тает.
стекает, скапливается в морях, насыщает реки и океаны,
Дедушка Мороз, даже в пустынях, где нет оленей, одни верблюды,
от тропических лесов до джунглей, на затерянных островах, в саванне,
всё, чего в преддверии нового года хочется людям:
мира.
не-миру не видно конца и края. бесконечное садомазо,
зло потирает лапки, как в шоколаде вывалявшаяся муха.
Дед Мороз, если ты не вымер, как динозавр, если ты не кончился от маразма,
принеси нам спокойный год.
мне самой ничего не нужно.
только пусть закончатся войны, насилие и разруха.
остальное найдётся
наше тихое место в глуши. ну, допустим, на юге,
в доме пахнет анисом и манго, и города грохот не слышен.
мы всё так же ворчим и скрипим, и не видим в округе
никого, кто бы был равнодушным и лишним.
мы всё так же дымим, забираясь с романом и ромом
на широкое ложе, покрытое хлопком и шёлком,
и река укрывается в роще, и весна предвещается громом,
и искристое счастье течёт сквозь межшторную щелку.
мы всё так же одни, только стол, за которым работа,
только книги и кактус, и, может быть, маленький пёс,
без напрасных часов ожиданий, без попыток поймать хоть кого-то,
кто бы нас от самих же (поломанных, грустных) увёз.
только день, только жизнь. только юг, только тихое место в дали.
мы всё так же отчаянно рвёмся к свободному месту под солнцем.
пожелай нам, чтоб мы всё на свете смогли,
что зависит от нас.
остальное найдётся.
я почти забыла глаза тирана
не болите, глупые старые раны,
нечего раздражать меня, я почти
справилась и забыла глаза тирана,
я из памяти стёрла, как бился тогда в груди
рваным ритмом этот никчемный орган,
у которого ни совести, ни ума.
насос отвечает за то, в кого быть влюблённой,
нет, спасибо, я лучше теперь сама.
даром, что ли, вложены логика и рассудок,
руководствоваться порывами, а потом страдать?
никогда я больше уже не буду
слепо висельника тащить в кровать.
как дрожала в углу, раздетая,
в страхе съеживаясь в комок.
но теперь его ждёт вендетта.
как он мог, боже, сколько же боли,
да как он мог?
башня
на рассвете все ещё выворачивает от тошноты,
и сжимаются стены, и рот разрывается стоном.
когда кто угодно рядом, но только не ты.
когда больше нет ни одной силенки, чтоб быть влюблённым.
я пропил все и гармошку, и печень свою, и зарплату,
выменял все, пальто заложил в ломбард,
в пух и прах проигрался с чужими в карты,
я нищий, и я этому, знаешь, рад.
дразнить меня станешь рублем ли, телом своим невинным,
доведёшь до икоты, до срыва, до сумасшествия.
когда ты ушла, я жил как на поле минном,
где каждый шаг мне твердил о последствиях.
выбрал не то, предал, сломал, разрушил.
башня в картах таро мне сулила распад структуры.
я был идиотом, ты была самой лучшей.
я жил как во сне, я вёл себя как придурок.
пусть я недостоин, и крик изнутри молитвой
станет, но никогда не достигнет желанной цели,
я все потерял, увяз в долгах и кредитах,
знаешь, мне дышится легче, но как-то уже еле-еле.
не искать от добра добра
не искать от добра добра, делать все безвозмездно.
как бы так объяснить, что после полсотни шансов
начинает казаться, что все твои действия бесполезны,
как и все старания, ссоры и агитации.
как бессмысленны и несбыточны обещаю,
я исправлюсь, в этот-то раз будь уверена.
ожидания медленно, но неизбежно нас разрушают,
взамен выстраивая новые барьеры да стены.
так что делать, не оглядываясь назад, ничего не ждать,
приходить на помощь, если был крик «спасите».
добро возвращается, будет ниспослана благодать.
и разносятся по миру молитвы, написанные на санскрите.
предрождественский сдвиг
это не что иное, как предрождественский сдвиг,
в мире абсурдном лишь искаженные тени,
время водой протекающих труб капает мне на темя,
дух керосиновой лампы взметнётся на миг,
чтобы опасть и остаться лужей под батареей,
не исполнив даже самых простых из моих желаний,
трассы гул громкий шевелит моими ушами,
все будет отлично, поскольку дело не в вере.
дело в том, что скрестились миры, и отсюда
видно, как кто-то сидит за столом, составляя свой план
и пускает это просто рождественский сюр и обман,
непременно случится сегодня какое-то чудо.
мир изменят слова
как адреналиновый шот, как заряд кофеина,
как удар под ребро, как улыбка маньяка.
вижу сон, там все та же картина
человек затевает драку.
ус китовый струной, жиром смазаны бочки,
часовых отозвал кто-то хитрый, ему невдомек,
что когда человека так лупят по почкам,
он грубеет, он станет жесток.
я смотрю в этот сон, перерезав шторные вены,
я срываю гардины и мчусь ему на подмогу.
подхожу к человеку, и плотно сжимаются стены,
потерпите, прошу, потерпите немного.
ну чего вы кричали, ну кто не давал спокойно
отвернуться, уйти промолчав, не влезать?
смотрит так, что становится больно,
вытекает из глаза старых домов слеза.
вижу только себя, и внезапно становится ясно
это я, все мечусь и ору, люди требуют зрелищ.
не могу промолчать, потому что тогда все напрасно,
мир изменят однажды слова, ты мне веришь?
слишком зависла
«чтобы богу не показалось,
что мы в этом мире слишком зависли»
Сплин
после самой тёмной ночи
так догнала меня твоя пуля
«как я любил, так я теперь и ненавижу,
а пуля летит прямо к тебе, пуля всё ближе»
Аффинаж
так догнала меня твоя пуля, ни о чем не спрашивая,
вынесла содержимое черепной коробки,
если честно, я думала, будет страшно,
но было просто громко.
я видела танец, предсмертный танец,
что исполняла пуля, как она насвистывала,
подпевала ветру, как извивалась,
то ли рок-н-ролл, то ли твист был.
смотрела без страха, не отклонялась,
в мыслях даже не было увернуться.
если выпущена пуля, то у неё есть право
до цели намеченной дотянуться.
у тебя есть право стрелять и ранить,
плевать мне в душу, смеяться звонко.