Если он только начнет говорить, то от любого добьется всего, что ему нужно, вставил Лодовико.
Совет единогласно проголосовал за введение прежних налогов, и Джироламо рассыпался в благодарностях.
Последовала пауза, прерванная Маттео.
И что потом? спросил он.
Потом он уехал в Имолу[12], ответил Кеччо, и там начал тратить деньги, собранные здесь.
И как теперь к нему относятся в Форли?
Когда пришло время платить налоги, Джироламо перестали возносить хвалу. Сначала жители бурчали себе под нос, потом возмущенные голоса зазвучали громче, и скоро все, кто мог, уже криком честили Джироламо и его жену. Граф услышал об этом и приехал из Имолы, думая, что одним своим присутствием утихомирит город. Но этот дурак не понимал, что своим видом только злит народ. Они видели его роскошные костюмы, золотые и серебряные платья его жены, драгоценности, пирушки и знали, что все это оплачено из их карманов. Деньги, которые люди могли бы потратить на еду для детей и на свои нужды, тратились на безумную роскошь, в которой купались фаворит прежнего папы и его незаконнорожденная жена.
А как он относился к нам? Лодовико в сердцах стукнул кулаком по столу. Я служил у герцога Калабрии, и он делал мне такие искушающие предложения, что я покинул неаполитанскую армию, чтобы вступить в папскую армию. И теперь, четыре года спустя, я не получил и ломаного гроша за свою службу. Когда я спрашивал его, он успокаивал меня ласковыми словами, но теперь обходится и без них. Несколькими днями раньше я остановил его на площади и, упав на колени, умолял вернуть долг. Он меня оттолкнул и сказал, что не может мне заплатить, хотя драгоценный камень на его груди стоил в десять раз дороже тех денег, которые он мне задолжал. И смотрит он на меня хмуро, а ведь я служил ему как верный пес. Я этого не выдержу! Клянусь Богом, не выдержу! Он сжал кулаки и замолчал, кипя от ярости.
А знаете, как он отблагодарил меня? спросил Кеччо. Я одолжил ему так много денег, что он не решается просить еще. Теперь же за мной оказался небольшой должок по налогам, так он прислал за ним сборщика. А когда я сказал, что сейчас заплатить не могу, он вызвал меня к себе и сам потребовал денег.
И что ты сделал? спросил Маттео.
Я напомнил ему о деньгах, которые он мне задолжал, и он сообщил мне, что частные долги не имеют ничего общего с долгом перед государством, заявив, что я должен заплатить, а иначе все будет, как того требует закон.
Он, должно быть, рехнулся, удивился Маттео.
Он рехнулся, рехнулся от гордости и не понимает, что живет не по средствам.
Говорю вам, это больше терпеть нельзя! воскликнул Лодовико.
И меня предупреждают, что он грозится заткнуть мне рот, добавил Кеччо. На днях он беседовал с Джузеппе Элбисиной и сказал ему: «Надо бы Кеччо поостеречься. Он может зайти слишком далеко и узнать, что рука правителя не такая мягкая, как рука друга».
Я тоже слышал его слова, звучащие как угрозы, вставил Алессандро.
Мы все слышали, кивнул Лодовико. Если Джироламо выходит из себя, он не думает, что говорит, и тогда становится ясно, какие планы вынашивают он и его молчаливая жена.
Теперь, мессир, вы понимаете, в каком мы положении, обратился ко мне Кеччо. Под нами бушует огонь, а земля так тонка, что мы вот-вот провалимся в самое пекло. Вы должны пообещать более не искать повода для ссоры с вашим соотечественником, этим Эрколе Пьячентини. Он один из фаворитов Джироламо, и тот не позволит его тронуть. Если вы убьете Пьячентини, граф воспользуется этой возможностью, чтобы арестовать нас всех, и нас будет ждать судьба флорентийских Падзи[13]. Вы обещаете?
Я обещаю отложить месть до более благоприятного времени.
А теперь, господа, мы должны разойтись, подвел Кеччо итог нашей встречи.
Когда мы прощались, Алессандро повернулся к Маттео.
Завтра ты должен привести своего друга к моей сестре. Она будет рада видеть вас обоих.
Мы ответили, что безмерно счастливы такому предложению, и Алессандро и Лодовико Пансекки оставили нас.
Маттео задумчиво посмотрел на Кеччо:
Кузен, все это выглядит как заговор.
Кеччо даже вздрогнул.
А что делать, если люди недовольны Джироламо.
А ты? настаивал Маттео. Как я представляю себе, тебя не очень-то волнует, дерут с людей налоги или нет. Ты же знал, что рано или поздно налоги вновь будут брать сполна.
Разве он не оскорбил меня, прислав ко мне сборщика за долгом?
И это все? Маттео пристально смотрел на кузена.
Кеччо опустил глаза, но потом вновь встретился взглядом с Маттео.
Нет, наконец ответил он. Восемью годами раньше я был Джироламо ровней, а теперь я его слуга. Мы дружили, он любил меня как брата, а потом появилась его жена, дочь Франческо Сфорцы, приблуда, и постепенно он отдалился от меня. Стал холоден и сдержан, начал показывать, что он здесь хозяин, и теперь я не больше чем гражданин среди граждан, но никак не ровня правителю.
Кеччо какое-то время молчал, но на лице читалось неистовство его эмоций.
Все это касается тебя в той же степени, что и меня, Маттео. Ты дОрси, а дОрси не рождены слугами. Когда я думаю, что этот человек, внебрачный ребенок папы, относится ко мне так, словно выше меня по происхождению, у меня перехватывает дыхание. Я хочу кататься по полу и рвать на себе волосы. Ты знаешь, что дОрси знатны и богаты уже три столетия? Медичи бледнеют перед ними, потому что они были горожанами, а мы всегда дворянами. Мы изгнали Орделаффи, потому что они хотели поставить над нами незаконнорожденного ребенка, и мы должны смириться с этим Риарио? Клянусь, я этого не вынесу.
Хорошо сказано! кивнул Маттео.
Джироламо уйдет, как ушли Орделаффи. Бог свидетель, я в этом клянусь!
Я взглянул на Маттео и увидел, что страстность Кеччо зажгла и его: лицо раскраснелось, глаза сверкали, голос стал хриплым.
Но не повторяй свою же ошибку, Кеччо, предупредил он. Больше никаких правителей со стороны. В Форли должны править дОрси.
Какое-то мгновение Кеччо и Маттео смотрели друг другу в глаза. Потом по телу первого пробежала дрожь, словно к нему вернулось благоразумие, он повернулся к нам спиной и вышел за дверь.
Маттео в задумчивости покружил по комнате и, повернувшись ко мне, сказал:
Пошли.
Мы направились в нашу гостиницу.
Глава 4
На следующий день мы пошли к донне Джулии.
Кто она? спросил я у идущего рядом Маттео.
Вдова!
Что еще? спросил я.
Позорище Форли!
Очень интересно, но с чего у нее такая репутация?
Откуда мне знать? смеясь, ответил он. С чего у женщины возникает такая репутация? Она свела Джованни даль Эсти в могилу; ее завистницы говорили, что она отравила его, но это, конечно, сплетня, пущенная, скорее всего, Клаудией Пьячентини.
И давно она вдова?
Пять или шесть лет.
Как она прожила эти годы?
Маттео пожал плечами:
Как обычно живут вдовы! Лично я не понимаю, почему женщина в таком положении должна оставаться добродетельной. В конце концов молодость уходит, и ее лучше использовать в полной мере, когда она еще при тебе.
Разве у нее нет родственников?
Есть, конечно, отец и два брата. Но они ничего не слышат, или им на все наплевать. А кроме того, возможно, это всего лишь слухи.
Ты говоришь так, будто все подтверждено фактами.
Э, нет. Наверняка я знаю только одно: она далеко не глупая женщина. И раз уж репутация безнадежно испорчена, почему не вести себя так, будто все это правда?
Что-то ты разволновался, со смехом сказал я.
Есть такое. Маттео пожал плечами. Я осаждал эту твердыню добродетели. Она отбивала все мои штурмы, взрывала прорытые мной тоннели, короче, так решительно оборонялась, что я обессилел и снял осаду. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить шесть месяцев на комплименты и лесть без уверенности, что в итоге тебя все-таки ждет награда.
Очень уж практично ты смотришь на жизнь.
Для меня, ты знаешь, одна женщина не отличается от другой. В конце все сводится к одному. И после того как тебя несколько лет носит по свету, поневоле приходишь к выводу, что нет разницы, брюнетки они или блондинки, толстые или тощие
Ты говорил все это донне Джулии? спросил я.
Более или менее.
И как она отреагировала?
Какое-то время сердилась. Пожалела о том, что не сдалась раньше, но время уже ушло. Это стало ей уроком!
Мы подошли к дому, и нас тут же провели к хозяйке. Донна Джулия очень вежливо поприветствовала нас, одарила меня взглядом и продолжила разговор со своими друзьями. Не составляло труда заметить, что все мужчины из окружения вдовы пребывали в той или иной степени влюбленности в нее, потому что следили глазами за каждым движением и боролись за улыбки, на которые донна Джулия не скупилась, одаривая то одного, то другого.
Маттео превзошел остальных в лести. Я полагал, что он смеялся над ней, но она выслушивала все с серьезным видом, и, похоже, ей нравилось.
Ты не рад, что вернулся в Форли? спросила она.
Мы счастливы от того, что ходим по земле, на которую ступала твоя нога!
За время своего отсутствия ты стал таким учтивым.
А каким мог быть результат, если каждый день я думал об очаровательной Джулии?
Боюсь, в Неаполе тебя занимали другие мысли. Говорят, женщины там ослепительно красивы.
В Неаполе? Дорогая моя, за все время отсутствия в Форли я не видел лица, которое могло бы сравниться с твоим.
Глаза Джулии засверкали от удовольствия. Я отвернулся, находя весь этот разговор глупым. Подумал, что смогу обойтись без лицезрения красоты мадонны Джулии, и решил больше не приходить сюда. Заговорил с одной из женщин, находившихся в зале, и время потекло незаметно В какой-то момент Джулия прошла мимо меня в сопровождении одного из своих кавалеров и украдкой бросила взгляд в мою сторону, но я сделал вид, что ничего не заметил. Вскоре она вновь прошла рядом со мной, задержалась, будто хотела что-то сказать, но все же промолчала. Я подумал, что ее задело мое безразличие к ней, и, улыбнувшись, принялся с удвоенной силой очаровывать даму, с которой беседовал.
Мессир Филиппо? вскоре позвала меня Джулия. Я буду вам очень признательна, если вы уделите мне минутку для разговора.
Я с улыбкой направился к ней.
Мне не терпится услышать о вашей ссоре с Эрколе Пьячентини. Я уже слышала дюжину версий.
Я удивлен, что наглое поведение невоспитанного мужлана вызывает такой интерес.
Мы же должны о чем-то говорить. В этом смысле Форли не отличается от любого другого города. Я только знаю, что он вас оскорбил, а потом вам не позволили должным образом отомстить ему.
Это еще впереди.
Она понизила голос и взяла меня за руку.
Но мой брат говорил мне, что Кеччо заставил вас пообещать ничего не делать.
Я ему обязательно отомщу а ожидание только сделает месть слаще.
Полагая, что больше ей сказать нечего, я стоял, словно ожидая, когда она покинет меня. Но донна Джулия внезапно вскинула голову и встретилась со мной взглядом:
Я вам мешаю?
Как такое может быть? галантно ответил я.
Мне показалось, что вам не терпится от меня избавиться.
Как такая мысль могла прийти вам в голову? Разве вы не видите, что все мужчины лежат у ваших ног, ожидая каждого вашего слова или жеста.
Да, кивнула она, но не вы!
Разумеется, я запротестовал.
Я обратила внимание, что вы избегаете меня, настаивала на своем донна Джулия. После того как вы пришли сюда, вы не провели рядом со мной и минуты.
Я не думал, что вы это заметите. Я действительно не уделил вам должного внимания.
Конечно же, я заметила. И подумала, что чем-то обидела вас. Только не знаю чем.
Дорогая моя, конечно же, вы не сделали ничего такого, что могло бы обидеть меня.
Тогда почему вы избегаете меня? недовольно спросила она.
На самом деле я вас не избегаю, ответил я. Причина, вероятно, в моей скромности. Я подумал, что вам безразлично мое присутствие рядом с вами. Извините, что вызвал ваше неудовольствие.
Мне хочется нравиться людям, доверчиво объяснила донна Джулия.
Но с чего вы взяли, что не нравитесь мне? Действительно без всякой лести я заверяю вас, что никогда в жизни не видел более прекрасной женщины, чем вы.
Легкий румянец окрасил щеки Джулии, губы разошлись в улыбке, но, когда она заговорила, в голосе слышался упрек:
Тогда почему вы старались скрыть это от меня?
Я улыбался, глядя в ее глаза цвета нежной ночной фиалки. Даже подумал, что она столь же обаятельна, сколь и прекрасна.
Вы действительно хотите знать? ответил я вопросом на вопрос.
Да, скажите мне! Она чуть сжала мою руку.
Я подумал, что с таким количеством воздыхателей вы сможете обойтись и без меня.
Но вы же видите, она обаятельно улыбнулась, что не могу!
И потом, я не люблю теряться в толпе. Не хочу делить ваши улыбки еще с двадцатью мужчинами.
И ради этого готовы полностью отказаться от них?
Я всегда стараюсь избегать женщин, которые становятся объектом всеобщего восхищения. Думаю, я слишком горд, чтобы бороться за благосклонность.
Но, предположим, дама хочет отметить вас особо, а вы не предоставляете ей такой возможности.
Это настолько редкий случай, что ради него не стоит поступаться принципом, ответил я.
Но такое может случиться. Я пожал плечами, и после короткой паузы она продолжила: Так я вам все-таки нравлюсь?
Я заметил легкую дрожь губ, чуть увлажнившиеся глаза и отругал себя за содеянное.
Боюсь, я причинил вам боль.
Да, это так.
Извините. Я думал, вам все равно.
Мне нравится, когда люди любят меня и милы со мной.
Я один из этих людей!
Тогда вы должны это доказать. И улыбка проглянула сквозь едва не пролившиеся слезы.
Я действительно вел себя крайне грубо и теперь искренне сожалел о том, что моими стараниями на ее сияющем личике появилось облачко. Теперь я видел, как она мила и обаятельна.
Так теперь мы добрые друзья, так? спросила она.
Безусловно.
Вы сможете почаще приходить ко мне?
Буду приходить так часто, насколько вы мне позволите, ответил я.
Она протянула мне руку для поцелуя, и ослепительная, счастливая улыбка озарила ее лицо.
A rivederci! попрощалась она.
Мы пошли домой, и хозяин протянул Маттео записку от Кеччо с просьбой покинуть гостиницу и вместе со мной переселиться во дворец дОрси. По прибытии туда мы нашли Кеччо, который нервно прохаживался по длинному коридору, украшенному картинами и статуями.
Я рад, что ты пришел. Он пожал руку Маттео и кивнул. Ты должен остаться здесь. Теперь нам лучше держаться вместе. Может случиться что угодно.
Как тебя понимать? спросил Маттео.
Сегодня чуть не произошла катастрофа. Мы изумленно переглянулись, все еще не предполагая ничего дурного. Кеччо продолжил: Он попытался арестовать меня Джироламо! И затараторил, невероятно возбужденный: Мне пришлось прийти во дворец по делам. Я нашел его в зале для аудиенций, мы начали обсуждать наши дела, и внезапно меня бросило в жар: я заметил, что в зале, кроме нас двоих, никого не осталось, замолчал на полуслове, посмотрел на Джироламо и понял, что ему не до меня: его глаза не отрывались от двери.
Кеччо замолчал. На лбу блестели капельки пота.
И что? в унисон спросили мы.
Дверь открылась, и вошел командир дворцовой стражи. «Господи, подумал я. Я в ловушке!» «Я ждал тебя, Андреа, сказал Джироламо. Потом повернулся ко мне и добавил: Пойдем в кабинет нимф, Кеччо. Там лежат документы, которые я хочу тебе показать». И взял меня за руку. Я высвободился. «Прошу меня извинить, мессир. У меня очень важное и неотложное дело». Я направился к двери. Андреа смотрел на своего хозяина, и я подумал, что он преградит мне путь. Полагаю, он ждал какого-то знака, но, прежде чем успел его получить, я через открытую дверь увидел Паоло Бруни и крикнул ему: «Паоло, Паоло, подожди меня! Мне нужно срочно с тобой поговорить». После этого я знал, что мне уже ничего не грозит. Он не посмел бы тронуть меня. Поэтому повернулся к графу, чтобы сказать: «Еще раз прошу меня извинить. Дело с Паоло вопрос жизни и смерти», протиснулся мимо Андреа и вышел за дверь. Клянусь небом! Как же глубоко я дышал, вновь оказавшись на площади!