Филиппо, он направлялся ко мне, пойдем, я познакомлю тебя с донной Джулией. Она попросила представить тебя.
Он взял меня за руку, и я увидел, что женщина и ее кавалеры смотрят на нас.
Самая очаровательная женщина Форли, шепнул он мне на ухо.
Позвольте мне расширить круг ваших воздыхателей, донна Джулия. После этих слов мы с Маттео поклонились. Мессир Филиппо Брандолини, как и я, профессиональный солдат.
Передо мной предстала грациозная, миниатюрная женщина в парчовом платье, с маленьким личиком, на котором выделялись огромные карие глаза, излучавшие нежность и ласку. Личико обрамляли роскошные красновато-каштановые волосы, на губах играла пленительная улыбка.
Мы спрашивали Маттео о нанесенных ему ранах, заговорила она, обворожительно улыбаясь мне. Он говорит нам, что все они в области сердца.
В этом случае, ответил я, здесь он оказался на поле боя, более опасном, чем любое из тех, на которых мы побывали во время войны.
Какой войны? спросил мужчина, стоявший рядом с Джулией. Ныне мы живем в такое счастливое время, когда на территории нашей страны идет с десяток различных войн.
Я служил под началом герцога Калабрии, ответил я.
В таком случае ваши битвы были бескровные.
Мы пришли, увидели и обратили врага в бегство, вставил Маттео.
И теперь, воспользовавшись преимуществами мирной жизни, вы приехали, чтобы будоражить сердца Форли, вновь улыбнулась мне донна Джулия.
Кто знает, может, ваши мечи окажутся здесь очень кстати! вырвалось у какого-то молодого человека.
Помолчи, Никколо! бросил другой.
Возникла напряженная пауза, по ходу которой мы с Маттео удивленно переглянулись, а потом все мужчины вдруг заговорили одновременно, так что понять, кто что сказал, не представлялось возможным. Маттео и я откланялись, покинули донну Джулию и направились к Кеччо, стоявшему среди группы мужчин.
Вы успели отдохнуть? спросил Кеччо.
Ты путешествовал, Маттео? спросил один из гостей.
Да, вчера проскакали шестьдесят миль, ответил Маттео.
Шестьдесят миль на одной лошади у вас, должно быть, хорошие скакуны и богатое воображение, прокомментировал уродливый, с землистым цветом лица господин, которого я возненавидел с первого взгляда.
Такое случается крайне редко, и мы хотели скорее добраться домой.
Вы не могли бы ехать быстрее, если бы бежали с поля боя, добавил незнакомец.
Я подумал, что он сознательно нарывается на скандал, но промолчал. Маттео не стал придерживаться этого золотого правила.
Вы говорите как человек, имеющий в этом немалый опыт. Юноша обаятельно улыбнулся.
Я заметил, как Кеччо нахмурился, а на лицах остальных появился интерес.
Я это сказал лишь потому, мужчина пожал плечами, что герцог Калабрии знаменит отступательной тактикой.
Возможно, вы не слишком сведущи в тактике, насмешливо произнес я.
Он повернулся и посмотрел на меня, как бы говоря: «А кто ты, черт побери, такой?» Пренебрежительно оглядел с головы до ног, и я почувствовал, что вот-вот потеряю терпение.
Мой дорогой молодой человек, судя по всему, я уже воевал, когда вы сражались разве что с нянькой в детской.
Вы превосходите меня как в учтивости, так и в годах, мессир, ответил я. Но я смею предположить, что человек может сражаться всю жизнь, однако и в ее конце смыслить в войне не больше, чем в начале.
Все зависит от интеллектуального уровня, вставил Маттео.
Именно об этом я и толкую, кивнул я.
И что это, черт побери, значит? сердито бросил мужчина.
Полагаю, ничего не значит, Эрколе, вмешался Кеччо и делано рассмеялся.
Думаю, он может ответить сам, фыркнул неприятный господин. Краска залила лицо Кеччо, но он промолчал.
Мой дорогой господин, вы должны принять во внимание мое желание отвечать.
Дерзкий мальчишка!
Я положил руку на рукоятку меча, но Кеччо схватил меня за запястье. Я разом пришел в себя.
Прошу меня извинить, мессир Кеччо. И я повернулся к Эрколе: Вы вольны оскорблять меня здесь. Этим вы демонстрируете собственные манеры! Знаешь, Маттео, ты не говорил мне, что у тебя есть такие обаятельные соотечественники.
Не суди нас строго, Филиппо, ответил мой друг, ибо Форли не несет ответственности за такое чудовище.
Я родом не из Форли, слава Богу! Ни граф, ни я. Господин пренебрежительно огляделся. Мы благодарим Господа всякий раз, когда заходит такой разговор. Я гражданин Кастелло.
Маттео уже собирался взорваться, но я заговорил первым:
Я тоже гражданин Кастелло, и позвольте сообщить вам, что я нахожу вас чрезвычайно кичливым и приношу свои извинения присутствующим за то, что мой соотечественник забыл об уважении, которое должно проявлять к жителям города, оказывающим гостеприимство.
Вы из Кастелло! Так кто же вы?
Меня зовут Филиппо Брандолини.
Я знаю вашу семью. Я Эрколе Пьячентини.
Не могу ответить вам тем же. Никогда не слышал о вашей семье.
Стоявшие вокруг мужчины засмеялись.
Моя семья ничем не хуже вашей, мессир.
Знаете, я не знаком со средним классом Кастелло, но у меня нет сомнений, что ваша семья очень достойная.
Я обратил внимание, что слушателям очень нравились мои реплики, из чего сделал вывод, что мессира Эрколе Пьячентини в Форли не жалуют, но Кеччо выглядел озабоченным.
Наглый мальчишка! взвился мужчина. Как ты смеешь так говорить со мной! Я дам тебе пинка.
Я снова попытался выхватить меч, но чья-то рука остановила меня, и я услышал слова Кеччо:
Не дури. Успокойся.
Отпустите меня! воскликнул я.
Не дури. Ты нас погубишь. Он крепко держал мои руки, не позволяя мне вытащить меч.
Эрколе видел, что происходит. Его губы разошлись в злорадной улыбке.
Вам дают полезный урок скромности, молодой человек. И вы не единственный, кому пришлось его выучить. Он оглядел мужчин, стоявших рядом.
В этот момент к Кеччо подошел слуга и объявил:
Граф!
Группа сразу распалась, Кеччо направился к другому концу зала, сопровождаемый Эрколе Пьячентини и другими гостями. Маттео и я остались на месте. В зал вошли граф и графиня, следом их свита.
Конечно же, мой взгляд задержался на Катерине, восхитительно красивой. Высокая, хорошо сложенная женщина, она держалась гордо и шла с высоко поднятой головой.
Ее без труда можно принять за дочь короля! пробормотал Маттео, не отрывая от нее изумленных глаз.
И она так похожа на Франческо, добавил я.
Мы оба безмерно восхищались Франческо Сфорцей, королем кондотьеров[11], который проделал путь от простого солдата до правителя самого гордого герцогства в мире. И Катерина, его дочь, унаследовала волевые черты лица и проницательный взгляд, только грубая, в оспинах, кожа Сфорцы уступила место гладкой и бархатистой. А какое-то время спустя Катерина доказала, что от отца ей досталось не только внешнее сходство, но и мужество Ее великолепное платье из серебряной ткани при ходьбе струилось и переливалось, в волосы, как обычно, были вплетены золотые и серебряные нити, но великолепные каштановые пряди блестели ярче металлических украшений, которые лишь подчеркивали красоту волос. Катерина что-то сказала, и ее голос, низкий и сильный, звучал как мужской.
Маттео и я, не отрывая взгляда, смотрели на нее, а потом оба воскликнули: «Черт побери, она прекрасна!»
Я начал вспоминать сказочные истории, которые рассказывали о Катерине в Риме, где она заворожила всех своей красотой, и Сикст транжирил богатства церкви ради удовлетворения ее прихотей и фантазий: банкеты, балы, пышные зрелища и великолепные церемонии сменяли друг друга, город опьянел от вина и сходил с ума от ее красоты.
Внезапно Маттео ткнул меня в бок:
Взгляни на Джироламо!
Я поднял глаза и увидел, что он стоит совсем близко от меня, высокий мужчина, мускулистый и широкоплечий, с крупным, массивным лицом, тяжелым подбородком, длинным крючковатым носом и маленькими, очень подвижными глазами. Красная и грубая кожа его оставляла неприятное впечатление.
Одежда же своим великолепием могла соперничать с платьем жены.
В нем проглядывают черты деда. Я вспомнил, что отец Сикста, основатель рода, начинал простым матросом в Ровезе.
Граф беседовал с Кеччо, и разговор, похоже, шел о нас, потому что Джироламо повернулся и направился к Маттео.
Блудный сын вернулся, кивнул он. Мы обязательно забьем по этому поводу жирного теленка. Но на этот раз ты должен остаться с нами, Маттео. Мы можем взять тебя на службу так же, как и герцог Калабрии. Маттео мрачно улыбнулся, а граф уже повернулся ко мне: Кеччо рассказал мне и о вас, мессир, но, боюсь, наши шансы удержать вас минимальны, раз уж вы перелетная птица, однако я надеюсь, что вы побываете во дворце, где встретите самый радушный прием.
Пока он говорил, его глаза пребывали в непрерывном движении вверх-вниз, вправо-влево, и я чувствовал, что он буквально просвечивает меня насквозь после этих слов он улыбнулся без толики веселья, механически, вроде бы вежливо, и с поклоном двинулся дальше. Я глянул на Маттео и увидел, что он злобно смотрит вслед графу.
Что такое? спросил я.
Он дьявольски пренебрежителен, ответил Маттео. При нашей последней встрече мы обнимались, но, Бог свидетель, с тех пор он заважничал!
И твой кузен что-то такое говорил, напомнил я.
Да, теперь я понимаю, о чем шла речь.
Мы прогуливались по залу. Смотрели на людей, разговаривали.
Посмотри, какая красивая женщина! Я указал на пышнотелую даму, раскрасневшуюся, с большой грудью.
Твой взгляд притягивается к красивым женщинам, как сталь к магниту, Филиппо, рассмеялся Маттео.
Представь меня, попросил я, если она не кусается.
Никогда в жизни, хотя она, судя по всему, уже обратила на тебя внимание. Но это жена Эрколе Пьячентини.
Мне все равно: я собираюсь убить этого человека, что не может быть помехой для знакомства с его женой.
Ты окажешь ей двойную услугу, кивнул Маттео, и мы направились к ней.
Клаудия, взгляд твоих роковых глаз пронзил еще одно сердце.
Чувственные губы изогнулись в улыбке.
Неужто у него такая сила? Она пристально всмотрелась в меня и чуть подвинулась. Мы с Маттео сразу поняли намек, так что я устроился рядом, а Маттео удалился.
Я-то думала, что вы уже пали жертвой мадонны Джулии. Клаудия томно посмотрела на меня, а потом искоса глянула на упомянутую даму.
Никто не поклоняется луне, когда светит солнце, вежливо ответил я.
Джулия больше походит на солнце, потому что собирает всех мужчин в свои объятия. Я более скромная.
Это говорит лишь о том, что вы более жестокая.
Она промолчала и лишь глубоко вздохнула, улыбаясь, не сводя с меня больших томных глаз.
А вот и мой муж.
Я поднял голову и увидел великого Эрколе, который злобно смотрел на меня, и мысленно рассмеялся.
Должно быть, он сильно ревнует такую красивую жену? полюбопытствовал я.
Ох, он ужасен. Ревнует меня до смерти.
Учитывая обстоятельства, я решил воспользоваться моментом: пододвинулся ближе.
Я это понимаю. У меня затрепетало сердце, как только я вас увидел.
Она одарила меня долгим взглядом из-под ресниц.
Эти глаза! воскликнул я, пристально вглядываясь в них.
Ах! вновь вздохнула она.
Мадам, к ней подошел паж, мессир Пьячентини просит узнать, не соблаговолите ли вы подойти к нему.
Раздраженный вскрик сорвался с ее губ:
Мой муж!
Она поднялась, повернулась ко мне, протягивая руку. Я вскочил, предложил ей свою, и мы степенно пересекли зал, направляясь к Эрколе Пьячентини. Там она мне грациозно поклонилась, я ослепительно улыбнулся счастливому мужу, который в тот момент выглядел очень мрачным и сделал вид, словно и не заметил меня. Что ж, я отошел крайне довольный собой.
Граф и графиня уже собрались уходить. За ними последовали Эрколе и его жена, а также другие гости, и вскоре в зале остались только мы с Маттео, еще двое гостей и Кеччо.
Глава 3
Кеччо провел нас в небольшую комнату, расположенную в некотором удалении от зала приемов, и повернулся к господину, которого я не знал.
Ты слышал Пьячентини?
Да! ответил тот, и какое-то время они молча смотрели друг на друга.
Мне сказали, что зовут его Лодовико Пансекки, он наемный солдат и служит у графа.
Кеччо развернулся и пристально посмотрел на меня. Маттео сразу понял, что означает этот взгляд.
Филиппо не бойся. Он так же верен тебе, как и я.
Кеччо кивнул. Потом подал знак молодому человеку, который тут же поднялся, направился к двери, закрыл и запер ее. Какое-то время мы сидели молча. Потом Кеччо встал.
Я этого не понимаю, вырвалось у него. Он закружил по комнате, наконец остановился передо мной.
Вы никогда раньше не видели этого человека?
Никогда! подтвердил я.
Ссору затеял сам Эрколе, вставил молодой человек, как я потом понял, Алессандро Моратини, брат Джулии даль Эсти.
Я знаю, кивнул Кеччо, но он не решился так вести себя, если бы не знал о каких-то планах Джироламо. Он помолчал, вновь посмотрел на меня: Вы не должны задирать его.
Наоборот, ответил я, должен. Он меня оскорбил.
Это не важно. Я не допущу, чтобы вы его задирали.
Это касается только меня.
Чушь! Вы гостите в моем доме, и, насколько я понимаю, это та самая возможность, которую выискивает Джироламо.
Я не понимаю, честно признал я.
Послушайте, Кеччо вновь сел, когда Сикст передал Форли своему племяннику, Джироламо Риарио, я, показав себя полным дураком, сделал все, чтобы подчинить ему город. Мой отец был против, но я отмел его возражения и поставил наш род ему на службу. Без меня он никогда бы не стал правителем Форли.
Я помню, кивнул Маттео. Ты использовал Сикста для того, чтобы не допустить возвращения Орделаффи, и ты думал, что Джироламо станет орудием в наших руках.
Я не отдал бы город в руки человека, которого раньше никогда не видел Но с тех пор прошло восемь лет. И Джироламо отменил самые большие налоги, гарантировал городу множество привилегий и взошел на трон вместе с Катериной.
Под радостные крики, добавил Алессандро.
Через какое-то время популярностью он затмил Орделаффи, и, когда он проходил по улицам, люди подбегали, чтобы поцеловать полу его плаща. Он проводил много времени в Риме, но направлял богатство папы на украшение Форли, а когда приезжал, пиры и балы следовали один за другим.
Потом папа Сикст умер, и Джироламо обосновался в Форли, во дворце, который перестроил для своих нужд. Пиры и балы продолжались. Когда высокородный чужестранец приезжал в город, граф и его жена устраивали в его честь роскошный прием, чтобы показать богатство и процветание города.
Поэты на все голоса прославляли правителя, а люди повторяли вирши поэтов
Потом наступила катастрофа. Я часто предупреждал Джироламо, потому что мы были близкими друзьями тогда. Я говорил, что нельзя жить в той роскоши, к которой он привык, когда он мог распоряжаться всеми богатствами христианского мира и тратил на ожерелье Катерины сумму, равную годовому бюджету какого-нибудь города. Он не слушал. Отвечал: «Я не могу быть жадным и прижимистым», и называл это политикой. «Чтобы быть популярным, нужно быть великолепным». Но наступил момент, когда казна опустела и ему пришлось брать деньги в долг. Он делал заемы в Риме, и Флоренции, и Милане и все это время не сокращал расходы, учитывая, а, наоборот, тратил все больше. И когда более не мог одалживаться на стороне, он пришел к гражданам Форли, прежде всего ко мне, и я неоднократно ссужал ему крупные суммы. Но этого не хватало, и он посылал за самыми богатыми жителями Форли и просил денег. Естественно, ему никто не мог отказать. Но он растранжирил их деньги, как растранжирил собственные, и в один прекрасный день созвал совет.
Да, кивнул Алессандро. Я там был. И слышал его.
Кеччо продолжил, едва Алессандро замолчал.
Он пришел в зал заседаний совета, как всегда, в великолепных одеждах и начал разговаривать с сенаторами, с каждым в отдельности, очень вежливо, смеялся, пожимал руки. Потом, пройдя на свое место, произнес речь. Напомнил о мягкости своего правления, о процветании города в последние годы, объявил о возникших у него проблемах и, наконец, попросил вернуть ранее отмененные налоги. Они были настроены против него, потому что многие в частном порядке уже одолжили ему деньги, но вел он себя так обаятельно, говорил столь убедительно, что все вдруг увидели разумность его требований. Я знаю, что и сам во всем пошел бы ему навстречу.