Положение незаконной «женищи» было незавидным: путь Нагой лежал в монастырь в любом случае. Царь Иван первое время после свадьбы очень желавший молодую, вскоре её возненавидел и прогнал с глаз долой. После смерти царевича Ивана необходимость в брачном «прикрытии» отпала, и сама Нагая явно царю наскучила. Грозный и сам не скрывал своего пренебрежения к «браку», заключённому с одной стороны из соображений конспирации, а с другой, конечно, просто из сиюминутного влечения, которое даже его самого не осчастливило. Суть этого сожительства так преподносилась английской королеве Елизавете I, с которой царь возобновил официальную переписку в 1582 году после длительного перерыва: «Государь взял за себя в своём государстве боярскую дочь, а не по себе, а будет королевина племянница дородна и того великого дела (брака с царем) достойна и государь наш свою оставя, зговорит за королевину племянницу»23.
Сватовство официально шло, когда уже родился царевич Дмитрий. Елизавета I, узнав о рождении ребенка, поинтересовалась этим обстоятельством у царского посла Фёдора Писемского не противоречит ли его сватовская миссия самому факту появления очередного наследника: «Что де Фёдор (Писемский) добиваетца у королевны племянницы смотрити? А как вы поехали, и у государя был один сын, а ныне у него другой сын родился»24. Посол яростно отрицал рождение Дмитрия и обвинял в клевете «лихих людей», старавшихся рассорить царя «с сестрой нашей любительной Елизавет-королевной» ».. чтоб королевна ссорным речам не верила; лихие люди ссаривают, не хотя промеж государя и королевны доброво дела видети; а верила б королевна государской верющей грамоте, да мне, послу его»25. Жизнь младенца в тот момент висела на волоске. Если бы у сватовства появились хоть малейшие положительные перспективы, то Дмитрий был бы убит, а Мария немедленно пострижена. Нагая проводила время почти в заточении и постоянно плакала, опасаясь за свою жизнь, которая, действительно, стоила тогда немного. Надо уточнить, что при царском дворе всем дипломатическим процессом сватовства к Марии Гастингс племяннице английской королевы26 ведали всё те же люди, что и выдавали замуж Марию Фёдоровну: дядя Афанасий Нагой и крёстный Богдан Бельский
Церковь святого Уара у Боровицких ворот Кремля. XII век. Отстроена в камне в 1461 г., снесена в 1847 г. по указанию Николая I. Считался первым московским храмом, изначально был освящен в честь Рождества Иоанна Предтечи. Был освящен заново (или только придел по разным источникам) в честь святого мученика Уара после рождения царевича Дмитрия (младшего) в 1583 г. В ней под иконой св. Уара с частицами его мощей находился «женский» камень.27
Ответный визит английской стороны по вопросу высочайшего бракосочетания осуществился удивительно неудачной присылкой в Москву в конце 1583 года сэра Джерома Бауса человека органично несимпатичного и нетерпимого во всех смыслах. Состоялось несколько официальных и неофициальных встреч с царем, Грозный демонстрировал свое расположение и заинтересованность, шел на всяческие уступки, но королевский посол был всем недоволен и постоянно раздражен. Он всё время слал жалобы и высказывал бесконечные обиды и требования, за которые доставалось немало побоев и унижений от царя всем приказным чинам от мала до велика. Англичанин же только увеличивал натиск и не понимал, с кем имеет дело, и что так долго продолжаться не может. Внезапная смерть Грозного повлекла за собой немедленный арест спесивого королевского посланца, «так надоевшего царю и правительству, как никто другой из послов»28. Даже вполне лояльный английской короне Горсей с досадой заметил на счет его особого скудоумия: «Если бы сэр Джером Баус знал меру и умел воспользоваться моментом, король (Иван Грозный), захваченный сильным стремлением к своей цели, пошел бы навстречу всему, что бы ни было предложено, даже обещал, если эта его женитьба с родственницей королевы устроится, закрепить за её потомством наследование короны. Князья и бояре, особенно ближайшее окружение жены царевича семья Годуновых, были сильно обижены и оскорблены этим, изыскивали секретные средства и устраивали заговоры с целью уничтожить эти намерения и опровергнуть все подписанные соглашения»29. Характерно, что Горсей не упомянул среди недовольных семейство Нагих, хотя был близко с ними знаком А.Ф.Нагой был одним из немногих персонажей, которого англичанин в своих мемуарах уважительно величал по имени-отчеству. В них он даже называл род Нагих «знатным и великим», но очевидно, что в тот момент они даже не рассматривались в качестве потенциальных претендентов на трон, и вопросы престолонаследия их как бы не касались.
Угличская ссылка
Начало 1584 года было страшным для Марии Фёдоровны. Царь вполне серьезно собирался обзавестись царицей-иностранкой и одними переговорами с Баусом дело не ограничивалось. В Вологде был отстроен целый флот из 20 кораблей так потенциальный жених вполне серьезно рассматривал вариант эмиграции в туманный Альбион вместе с государственной казной, конечно30. По свидетельству самого Джерома Бауса, царь предполагал лично ехать в Англию и там жениться на одной из родственниц королевы, если Елизавета I не пришлет ему со следующим посольством (в 158485 гг.) подходящую невесту. Решимость Грозного связать свою жизнь с английской династией и его готовность пожертвовать собственным престолом ради этого желания предопределили и ускорили его кончину. Подписанные с Баусом соглашения стали смертным приговором для царя.
Дело решилось «неожиданно» открывшейся болезнью царя Ивана. Он буквально гнил заживо, распухая от водянки и распространяя вокруг себя далеко не райские ароматы. Через 400 лет диагноз будет поставлен: отравлен. Остро встал вопрос о престолонаследии и завещании. Образовались «партии» двух наследников Фёдора и Дмитрия. Их возглавили самые «заинтересованные лица», как и предполагал царь Иван: первую Годунов, вторую Нагие.
Грозный боялся смерти, он чувствовал её приближение и пытался любыми средствами отсрочить страшное мгновение. Во дворцовых застенках был собран целый «консилиум» ведунов, колдунов и прочих знатоков потусторонних сил, которым предписывалось предсказывать судьбу умирающего царя. Сам Грозный визитов волхвам старался не наносить, а перепоручил «сбор информации» Богдану Яковлевичу Бельскому, который весьма на этом поприще преуспел царь был им запуган окончательно страшными предсказаниями, которые непременно делались достоянием широкой общественности. Предполагаемая дата смерти царя обсуждалась всем дворцом и становилась в представлении обывателей чем-то вроде неизбежной «божьей воли», что позволяло заговорщикам-отравителям беспрепятственно готовить покушение.
В смертной тоске Грозный, за несколько дней до своей «анонсированной» гибели, пишет очень личное и полное отчаяния письмо в Кирилло-Белозерский монастырь: «В великую и пречистую обитель святым и преподобным иноком тоя обители, священником, и дьяконом, и старцом соборным, и служебником, и крылошаном, и лежнем, и по кельям, и всему еже о христе братству, преподобью ног ваших касаясь, князь великий иван васильевич челом бьет, и молясь и припадая преподобью вашему, чтоб есте пожаловали о моем окаянстве соборне и по кельям молили господа бога и пречистую богородицу, и великого чюдотворца кирилла, чтоб господь бог и пречистая богоматерь и великий чюдотворец кирилл, ваших ради святых молитв, моему окаянству отпущенье грехов даровал, и от настоящия смертныя болезни свободил, и здравье дал; а мы в чем перед вам будет виновати, и вы б нас пожаловали простили, а вы в чем будет перед нами виновати, и вас во всем бог простит; а к нам бы есте прислали со святою водою священника; а милостины есми послал к вам, игумену и братьям по гривне, и того двадцать рублев, да на корм десять рублев, да за ворота нищим десять же рублев, да сто рублев на масло; а сю есми грамоту запечатал своим перснем»31. Гонец привез письмо монастырской братии, когда было уже слишком поздно на следующий день после похорон царя Ивана Васильевича.
Днём, в начале третьего часа, 1832 марта 1584 года Мария Фёдоровна освободилась от ненавистного мужа, но на этом череда её злоключений только продолжилась. Политическая схватка за трон пошла не на жизнь, а насмерть. В борьбе за власть победила «партия» старшего наследника Фёдора Ивановича. Годунов проявил свои организаторские таланты в полную силу: «Митрополиты, епископы и другая знать стекались в Кремль, отмечая как бы дату своего освобождения. Это были те, кто первыми на святом писании и на кресте хотели принять присягу и поклясться в верности новому царю, Фёдору Ивановичу. Удивительно много успели сделать за шесть или семь часов: казна была вся опечатана и новые чиновники прибавились к тем, кто уже служил этой семье. Двенадцать тысяч стрельцов и военачальников образовали отряд для охраны стен великого города Москвы»33. Английский посол Джером Баус был арестован и ждал скорой и жестокой смерти. Той же ночью с 18 на 19 марта 1584 года Марию с сыном и родней «посадили за пристава», т.е. арестовали, а сторонников «партии» Дмитрия схватили и по разным городам заточили в тюрьмы, предварительно разграбив всё имущество арестованных. 19 марта царь Иван Васильевич Грозный был погребён в Архангельском соборе Кремля: «Он был пышно захоронен в церкви архангела Михаила; охраняемый там днем и ночью, он все время оставался столь ужасным воспоминанием, что, проходя мимо или упомянув его имя, люди крестились и молились, чтобы он вновь не воскрес»34
Виновниками смерти Ивана Грозного и его отравителями современники называли Бориса Годунова и Богдана Бельского. Были ли оба или нет организаторами «тихого переворота», но действовали быстро и решительно очевидно, что они были готовы к нему, в отличие от Нагих, оказавшихся застигнутыми врасплох и потому быстро арестованными и устраненными от борьбы за престол. Даже если они были союзниками в борьбе против «английского царя», то вскоре их интересы диаметрально разошлись: регент Годунов организовал безболезненный для страны переход власти от отца к сыну; Бельский же, не вошедший в круг регентов царя Фёдора, видел свою задачу иначе попытаться добиться от «царя-пономаря» выполнения собственных условий, шантажируя переворотом в пользу малолетнего царевича Дмитрия.
Он неожиданно захватил Кремль и удерживал в нем престолонаследника, пытаясь склонить его к восстановлению опричного порядка и устранению других членов опекунского совета, назначенного Грозным, особенно князя Ивана Петровича Шуйского. Возможность стать единоличным правителем при слабоумном царе, легко поддающемся на уговоры, была вполне реальной. Бельскому на её осуществление просто не хватило времени. Двое других регентов И. Ф. Мстиславский и Н. Р. Юрьев, узнав о произошедшем, поспешили в Кремль, но попали в ловушку, так как их вооружённую охрану оставили за воротами. Князь Василий Шуйский с братьями подняли городское восстание, которое имело, тем не менее, главной своей целью ставило устранение Годуновых, как идейных наследников царя Ивана Грозного. Тот факт, что на поверхность всплыло имя Годунова вместе с Бельским, говорит о том, что этот политический «тандем» уже давно сформировался и был вполне устойчив. Попытка «реанимации» опричнины провалилась, дело обошлось малой кровью из кремлёвских пушек побили насмерть человек 20, штурмовавших Фроловские ворота, на том бояре «помирились» и отправили «изменника» Бельского в почётную ссылку в Нижний Новгород на воеводство, но вотчины всё же конфисковали и записали на имя молодого царя Фёдора Ивановича. Богдан Яковлевич потерпел в тот раз неудачу, но идея самому сесть на престол с тех пор его не покидала. Годунов же в этой истории остался в тени, но впоследствии именно он воплотил этот замысел в жизнь и стал фактическим правителем России при номинальном монархе Фёдоре, а позже и первым выборным царём. Если принять на веру причастность Годунова к отравлению Ивана Грозного, то в тот момент он этим фактически спас российский престол от притязаний английской короны и, тем самым, сохранил жизнь молодому царю-«пономарю».
После срочной высылки крёстного Богдана Бельского дело дошло и до крестника: 24 мая 1584, не дожидаясь интронизации Фёдора Ивановича, состоявшейся 31 мая, все семейство Нагих прямо из-под ареста отправили в ссылку. Переезд ссыльной «мачехи» из Москвы в удельный Углич царь Фёдор организовал достойным образом: с обозом, охраной, все приличия были соблюдены. Содержание вдове выделили так же «по чину», и первое время между московским и угличским Кремлями были внешне вполне сносные отношения, сопровождавшиеся обменами поздравлениями и подарками по праздникам.
В удел Нагие прибыли «в тринадесятый день того же месяца маия, то есть на память преподобного отца нашего Исаакия Далматского»35. Угличская летопись просто фонтанировала восторгом, описывая «пришествие его (царевича Дмитрия с семьей)» в город: «изыди бо тогда весь град Оуглич, тако же с литиеносием со кресты честные, во священнолепном священных мужей одеянии, и с епископом града Ростова, тако же и со игумены, и иноческими лики, и со иереи, и со всего причта церковнаго, и всего града людми, мужии и жены, и до малых отрочат, с пении и песнми ликосвященными во врата града исхождаху. И пред царевым сыном вхождение псалмопесненно в радости великой восклицаху, видяще царского сына с колесницы сошедша пред враты града, на нейже везом бысть от царствующаго града и с рождшею его царицею и пестуны его царева двора, имущи на главе своей царский венец, блистающий златом и сребром, и камении многоценными и драгими жемчюги унизан»36. Царевич был так мал и нетвёрдо ходил, что Нагая его не отпускала от себя, поддерживала и вела за ручку.
Это был незабываемый, великий день для Углича: после обязательного целования креста и икон у городских ворот процессия проследовала в Преображенский собор, где вновь целовали иконы и мощи «сродника своего» местного святого князя Романа, а после стояли молебен. Вселение в «царский» двор сопровождалось приветственным пиром для высших властей духовных, «а прочия причетники церковныя и гражданы на траве повеле посадити». «Брашны и питии», т.е. едой и питьем, были все глубоко удовлетворены «и пироваху весь день той». Вечером пора было расходиться, «и по ликовании того дня кождо разыдошася вси людие во своя домы, радующеся и веселящеся о государе своем. Тогда же и нищих лики, великую милостыню приимши, возвращахуся от двора царева в радости, и священницы, и причетницы церковнии, и власти духовнии, и епископы, и вси иноцы одарены быша, кождо по достоянию своему, и отпущени восвояси»37.
Углич имел особое значение в византийских хитросплетениях Кремлевской политики. Этот город последняя в российской истории столица удельного княжества. При Иване Грозном он входил в опричнину, а ранее был в уделе бездетного младшего брата царя Георгия (Юрия) Васильевича Угличского38 и в 1563 году, по его кончине, отошел старшему брату. Надо сказать, что Тверь, Углич и Вологда по завещанию Грозного должны были отойти потенциальному наследнику престола39, если его сын Фёдор умрёт бездетным. Крупные земельные владения великокняжеские уделы, выделяемые «на прожитие», состояли из многочисленных (до 15) крупных городов в разных частях Руси с посадами, отдельно выделялись промысловые села в Подмосковье и участки рек для рыбной ловли. Углич, доставшийся царевичу Дмитрию в качестве прожиточного имущества, был ущербным осколком прежнего удела его покойного дяди Юрия Углического (Углич, Бежецкий Верх, Калуга, Кременск, Малоярославец, Медынь, Мезецк) он получил один-единственный город, хотя и со «всем, что к нему потягло», а «потягло» немало: Молога, Устюжна Железопольская и Романов. Сама Нагая, как незаконная жена не могла претендовать на великокняжеский удел, поэтому царевич не являлся, строго говоря, даже удельным князем, так как управление осуществлялось не его матерью-опекуншей, а дьяками и приказными царя Фёдора Ивановича.