Это не сочувствие, проронил Равич.
Тогда что?
Голубь наконец сдался. Он соскочил с широкой спины попугаихи и принялся чистить перышки. А та равнодушно повела хвостом и пульнула вниз струей помета.
Давайте-ка выпьем доброго старого арманьяка, предложил Равич. Это и будет самый правильный ответ. Поверьте, не такой уж я альтруист. И вечерами частенько бываю один. Вы полагаете, это увлекательно?
Нет. Но я не самая удачная компания, а это еще хуже.
Я давно уже отучился искать себе компанию. А вот и ваш арманьяк. Будем!
Будем!
Равич поставил свою рюмку.
Так, а теперь пора нам из этого птичника слинять. Вам ведь еще не хочется обратно в гостиницу?
Жоан Маду покачала головой.
Хорошо. Тогда двинемся дальше. А именно в «Шехерезаду». Выпьем там еще. По-моему, нам обоим это не повредит, а вы вдобавок сможете взглянуть, что там к чему.
Было уже три часа ночи. Они стояли перед подъездом гостиницы «Милан».
Ну как, хорошо выпили? спросил Равич.
Жоан Маду ответила не сразу.
Там, в «Шехерезаде», мне казалось, вполне достаточно. Но теперь, как увидела эту дверь, понимаю, что мало.
Ну, это дело поправимое. Глядишь, в гостинице что-нибудь найдется. А если нет, вон кабачок напротив, возьмем бутылку там. Пойдемте.
Она посмотрела на него. Потом на дверь.
Ладно, решилась она. Но тут же запнулась. Туда В пустую комнату
Я вас провожу. Бутылку прихватим с собой.
Портье проснулся.
У вас выпить что-нибудь есть? поинтересовался Равич.
Коктейль с шампанским? мгновенно сбрасывая с себя сон, деловито осведомился портье.
Благодарю. Лучше чего-нибудь покрепче. Коньяк. Бутылку.
«Курвуазье»? «Мартель»? «Хеннесси»? Бисквит «Дюбуше»?
«Курвуазье».
Сию секунду, месье. Я откупорю и принесу бутылку в номер.
Они поднялись по лестнице.
Ключ у вас с собой? спросил Равич.
Я не запираю.
Но у вас же там деньги, документы. Могут обокрасть.
Если запру, тоже могут.
И то правда. При таких замках Но все-таки, когда заперто
Может быть. Но когда приходишь с улицы, неохота доставать ключ и пустую комнату отпирать все равно как склеп отпираешь. Сюда и без ключа-то заходить тошно. Когда тебя никто не ждет, одни чемоданы.
Да нигде никто и ничто нас не ждет, заметил Равич. Так всю жизнь только себя с собой же и таскаешь.
Может быть. Но иногда хоть иллюзия, хоть видимость какая-то есть. А тут ничего.
Жоан Маду сбросила пальто и берет на кровать и взглянула на Равича. На бледном лице ее светлые глаза казались огромными, гнев и отчаяние застыли в них. Секунду она постояла в нерешительности. Потом принялась расхаживать взад-вперед по маленькой комнате, засунув руки в карманы, широким, энергичным шагом, резко и гибко, всем телом, поворачиваясь на углах. Равич внимательно наблюдал за ней. Откуда вдруг взялась эта сила и порывистая грация: казалось, в гостиничном номере ей тесно, как зверю в западне.
В дверь постучали. Портье внес коньяк.
Не желают ли господа чего-нибудь перекусить? Холодной курятины? Бутербродов?
Пустая трата времени, дружище. Равич расплатился и выпроводил его за дверь. Потом наполнил две рюмки. Прошу. Варварски, без затей, но иногда, когда совсем худо, только так и надо. Изыски прибережем до лучших времен.
А потом?
Потом выпьем еще.
Я уже пробовала. Не помогает. Одному напиваться плохо.
Ну, это смотря как напиваться. Если как следует, то нормально.
Равич уселся в узенький, хлипкий шезлонг, что стоял у стены напротив кровати. В прошлый раз он его не заметил.
Когда я вас сюда привез, разве был здесь шезлонг? спросил он.
Она покачала головой.
Это я попросила поставить. Неохота было спать в кровати. Думала, чего ради? Постель расстилать, раздеваться, ну и все такое. Зачем? Утром и днем еще куда ни шло. Но ночью
Вам нужно дело какое-нибудь. Равич закурил сигарету. Жаль, Морозова мы не застали. Я не знал, что у него сегодня выходной. Завтра же вечером отправляйтесь к нему. Уж что-нибудь он для вас раздобудет. Даже если это работа на кухне все равно не отказывайтесь. Будете заняты по ночам. Ведь вы этого хотите?
Хочу.
Жоан Маду перестала расхаживать по комнате. Она выпила свою рюмку и села на кровать.
Я каждую ночь по городу бродила. Пока бродишь, как-то легче. А когда тут сидишь и на тебя потолок давит
И ничего с вами не случилось? Вас даже не обокрали?
Нет. Должно быть, по мне сразу видно, что красть у меня особо нечего. Она протянула Равичу свою пустую рюмку. А все прочее? Иной раз мне так хотелось, чтобы со мной хоть кто-то заговорил! Чтобы хоть что-то еще, кроме хождения этого Чтобы хоть чей-то взгляд на тебя посмотрел, чьи-то глаза, а не одни эти голые камни! Чтобы не быть изгоем, когда совсем приткнуться некуда. Словно ты на другой планете. Тряхнув головой, она отбросила назад волосы и взяла протянутую Равичем рюмку. Не знаю, зачем я об этом говорю. Я не хотела. Может, это оттого, что все эти дни я была как немая. Может, потому, что сегодня вечером я впервые Она осеклась. Вы меня не слушаете?
Я пью, отозвался Равич. Говорите, не стесняйтесь. Сейчас ночь. Никто вас не слышит. Я слушаю только себя. Завтра утром все забудется.
Он откинулся в шезлонге. Где-то в номерах шумела вода. Утробно журчала батарея отопления, а в окно мягкими пальцами все еще постукивал дождик.
А когда потом придешь, свет выключишь, и сразу темнота наваливается, как вата с хлороформом, и ты снова свет включаешь и глаза не можешь сомкнуть
«Похоже, я уже набрался», подумал Равич. Что-то рановато сегодня. Или всему виной этот полумрак? А может, и то и другое? Но это уже совсем не та невзрачная, бесцветная женщина Эта совсем другая У нее вон, оказывается, какие глазищи. И лицо. Он же чувствует: вон как на него смотрят. Не иначе тени. Призраки. И это мягкое пламя в голове. Первые всполохи опьянения.
Он не слушал, что говорит Жоан Маду. Он это знает и больше не желает знать. Одиночество вечный рефрен жизни. Обычная вещь, не лучше и не хуже, чем многое другое. Просто слишком много о нем разглагольствуют. На самом-то деле ты всегда один. Всегда и никогда. Откуда-то вдруг запела скрипка, одинокий голос в полумраке. Загородный ресторанчик, зеленые холмы вокруг Будапешта. Дурман цветущих каштанов. Ветер. И нахохлившимся совенком на плече, хлопая в сумраке желтыми плошками глаз, сны, грезы. Ночь, которая все никак не наступит. Час, когда красивы все женщины. Распахнутые крылья вечера, мохнатые, кофейные, как крылья бражника.
Он поднял глаза.
Спасибо, тихо сказала Жоан.
За что?
За то, что дали мне выговориться и не слушали. Это правильно. То, что было мне нужно.
Равич кивнул. Он увидел, что ее рюмка снова пуста.
Вот и отлично, сказал он. Оставляю вам бутылку.
Он встал. Эта комната. Женщина. И больше ничего. В лице только бледность и уже никакого света.
Вы уже уходите? спросила Жоан, тревожно озираясь, словно в комнате затаился кто-то еще.
Вот адрес Морозова. Имя, фамилия, чтобы вы не перепутали и не забыли. Завтра вечером, в девять. Равич записал в блокнот для рецептов. Оторвал листок и положил на чемодан.
Жоан Маду тоже встала и уже брала плащ и берет. Равич посмотрел на нее.
Провожать меня не надо.
А я и не провожаю. Просто не хочу тут оставаться. Не сейчас. Пойду еще пройдусь.
Но тогда вам опять возвращаться. И снова входить в пустую комнату. Почему бы вам не остаться? Раз вы уже здесь?
Скоро утро. Утром вернусь. Утром легче.
Равич подошел к окну. Дождь не прекращался. Его мокрые серые нити колыхались на ветру в золотистых нимбах уличных фонарей.
Ладно вам, сказал он. Давайте еще по рюмочке, а после вы ляжете спать. Погода совсем не для прогулок.
Он взял бутылку. Внезапно Жоан оказалась совсем близко.
Не бросай меня здесь! выпалила она, и он даже ощутил ее дыхание. Не бросай меня здесь, только сегодня не бросай; не знаю, что со мной, но только не сегодня! Завтра я соберусь с духом, а сегодня не могу; я раскисла и совсем расклеилась, у меня ни на что нет сил. Не надо было меня отсюда вытаскивать, пожалуйста, только не сегодня не могу я сейчас одна остаться.
Равич аккуратно поставил бутылку и осторожно убрал ее руки со своего плеча.
Детка, сказал он, рано или поздно всем нам приходится к этому привыкать. Глазами он уже изучал шезлонг. Я могу заночевать и здесь. Какой прок еще куда-то тащиться? Но мне обязательно нужно пару часов поспать. Утром в девять у меня операция. Однако поспать я смогу и здесь, ничуть не хуже, чем у себя. Ночное дежурство мне не впервой. Это вас устроит?
Она кивнула. Она все еще стояла совсем близко.
Но в полвосьмого мне надо уйти. Несусветная рань. Вас это не разбудит?
Не страшно. Я встану и приготовлю вам завтрак, я все
Ничего вам делать не надо, перебил ее Равич. Позавтракаю в ближайшем кафе, как всякий честный работяга: кофе с ромом и круассаны. Остальное когда в клинику приду. Недурственно будет попросить медсестру Эжени приготовить мне ванну. Хорошо, остаемся здесь. Две души, заблудшие в ноябрьской ночи. Вы занимаете кровать. Если хотите, могу спуститься к старичку портье, пока вы будете укладываться.
Нет, выдохнула Жоан.
Да я не убегу. Нам все равно кое-что понадобится: подушки, одеяло и прочее.
Я могу позвонить.
Позвонить могу и я. Такие дела лучше доверять мужчине.
Портье явился быстро. Он нес вторую бутылку коньяка.
Вы нас переоцениваете, усмехнулся Равич. Большое спасибо. Но мы, видите ли, всего лишь чахлое послевоенное поколение. Нам, наоборот, нужны одеяло, подушка, немного белья. Придется мне здесь заночевать. На улице вон как льет, да и холодно. А я только третьего дня на ноги встал после тяжелейшего воспаления легких. Можете все это устроить?
Разумеется, сударь. Я уже и сам о чем-то таком подумывал
Вот и отлично. Равич закурил. Я выйду в коридор. Погляжу, какая там у дверей выставлена обувь. Это моя давняя страсть. Да не сбегу я, добавил он, перехватив взгляд Жоан Маду. Я вам не Иосиф Египетский. И пальто свое в беде не брошу.
Портье вернулся с вещами. При виде Равича, изучающего в коридоре обувь постояльцев, лицо его прояснилось.
Такое увлечение большая редкость в наши дни, заметил он.
Я редко ему предаюсь. Только на день рождения и в Рождество. Давайте сюда вещи, я сам их отнесу. А это еще что такое?
Грелка, сударь. Ведь у вас было воспаление легких.
Превосходно. Но я предпочитаю обогреваться коньяком. Равич достал из кармана несколько бумажек.
Сударь, у вас наверняка нет с собой пижамы. Могу предложить несколько штук на выбор.
Спасибо, любезнейший. Равич смерил старичка взглядом. Боюсь, мне ваши пижамы будут малы.
Напротив, сударь. Они будут вам в самый раз. И они совершенно новые. Признаюсь по секрету: мне их как-то по случаю подарил один американец. А тому их подарила одна дама. Но сам я пижамы не ношу. Я сплю в ночной рубашке. Пижамы совершенно новые, месье.
Ладно, уговорили. Тащите их сюда. Поглядим.
Равич остался ждать в коридоре. Перед дверями обнаружились три пары обуви. Высокие мужские ботинки, но не на шнурках, а с разношенными резиновыми вставками. Из-за двери доносился напористый храп владельца. Еще две пары держались вместе: мужские коричневые полуботинки и дамские лаковые туфельки с пуговичкой и на шпильках. И хотя стояли они рядышком, возле одной двери, вид у обеих пар был на удивление сиротливый.
Портье принес пижамы. Они и впрямь оказались царские. Новехонькие, даже еще в картонке роскошного магазина «Лувр», где они были куплены.
Жаль, пробормотал Равич. Жаль, что нельзя взглянуть на даму, которая их выбирала.
Можете выбрать любую себе на ночь, сударь. Покупать не обязательно.
И сколько же стоит прокат такой пижамы?
Сколько дадите.
Равич полез в карман.
Ну что вы, сударь, это слишком щедро, засмущался старичок.
Вы что, не француз?
Отчего же. Я из Сен-Назера.
Тогда, значит, это богатеи-американцы так вас развратили. И запомните: за такую пижаму никаких денег не жалко.
Я рад, что она вам понравилась. Спокойной ночи, сударь. А пижаму я завтра у дамы заберу.
Завтра утром я сам вам ее вручу. Разбудите меня в половине восьмого. Только постучите тихонько. Не волнуйтесь, я услышу. Спокойной ночи.
Вы только взгляните на это. Равич показал Жоан Маду пижамы. Хоть Дедом Морозом наряжайся. Этот портье просто кудесник. А что, я эту красоту даже надену. Чтобы выглядеть смешным, мало просто мужества, надо обладать еще и известной мерой непринужденности.
Он постелил себе на шезлонге. Не все ли равно, где спать у себя в гостинице или здесь. В коридоре он даже обнаружил вполне приличную ванную комнату, а портье снабдил его новой зубной щеткой. А на остальное плевать. Эта женщина все равно что пациент.
Он налил коньяку, но не в рюмку, а в стакан, и поставил вместе с рюмкой возле кровати.
Полагаю, этого вам хватит, заметил он. Так будет проще. Мне не понадобится вставать и наполнять вам рюмку. А бутылку и вторую рюмку я заберу себе.
Рюмка мне не нужна. Могу выпить и из стакана.
Тем лучше. Равич уже устраивался на шезлонге. Это хорошо, что она больше о нем не заботится. Она добилась, чего хотела, и теперь, слава богу, не разыгрывает из себя примерную домохозяйку.
Он налил себе рюмку и поставил бутылку на пол.
Будем!
Будем! И спасибо!
Не за что. Мне и самому не больно хотелось под дождь вылезать.
Там все еще дождь?
Да.
С улицы в безмолвие комнаты прокрадывался слабый, мягкий перестук, словно густой, серой, унылой кашей, безутешнее и горше всего на свете, просилось вползти само горе, некое давнее, безликое, невесть чье воспоминание накатывало нескончаемой волной, норовя накрыть, слизнуть и похоронить в себе то, что оно когда-то выбросило и позабыло на берегу пустынного острова, толику души, света, мысли.
Подходящая ночь для выпивки.
Да. И совсем неподходящая для одиночества.
Равич помолчал немного.
К этому всем нам пришлось привыкать, вымолвил он наконец. Все, что прежде роднило и сплачивало нас, теперь порушено. Связующая нить порвалась, и мы рассыпались, как бусины. Нам не на что опереться. Он снова наполнил рюмку. Мальчишкой я как-то раз заснул на лугу. Дело было летом, небо было ясное. Когда засыпал, я смотрел на Орион, он был далеко над лесом, почти на горизонте. А когда проснулся среди ночи Орион стоял в вышине прямо надо мной. Никогда этого не забуду. Я учил, конечно, что Земля небесное тело и что она вращается, но я учил это, как многое учишь из учебника, не особо задумываясь, просто чтобы запомнить. А тут вдруг я впервые ощутил, что это и в самом деле так. Я почувствовал, как земной шар стремительно летит куда-то в неимоверных пространствах. Я так явственно это почувствовал, что хотелось вцепиться руками в траву, лишь бы меня не сбросило. Должно быть, это оттого, что я, очнувшись от глубокого сна, в первый миг оказался как бы вне своей памяти и всего привычного, наедине только с этим необъятным, странно сместившимся небом. Земля подо мной вдруг перестала казаться надежной опорой и с тех пор так до конца ею и не сделалась.
Он допил свою рюмку.
Из-за этого многое стало трудней, но многое легче. Он глянул в ее сторону. Не знаю, тут ли вы еще. Если устали, просто не отвечайте, и все.
Еще нет. Но скоро. Одна точка все никак не заснет. Ей холодно и не спится.
Равич снова поставил бутылку на пол. Он чувствовал, как тепло комнаты проникает в него флюидами сонной усталости. Какие-то тени. Призраки. Мановение крыл. Чужая комната, ночь, за окном тихой барабанной дробью монотонный перестук дождя последний приют на краю хаоса, светлячок оконца среди запустения без края и конца, чье-то лицо, к которому устремлены его слова
А вам доводилось чувствовать такое? спросил он.
Она помолчала.
Да. Но не совсем так. Иначе. Когда целый день не с кем поговорить, а потом бродишь ночью, и вокруг люди, и все они как-то пристроены в жизни, куда-то идут, где-то живут. Все, кроме меня. Вот тогда мне начинало казаться, что все вокруг сон или что я утонула и брожу в незнакомом городе, как под водой.