Татьяна Зубачева
Мир Гаора. 5 книга. Ургайя
«Каждый выбирает по себе
Каждый выбирает для себя»
Юрий Левитанский
«И в крепкой, ледяной обиде,
Сухой пургой ослеплены,
Мы видели, уже не видя,
Глаза зеленые весны.»
Илья Эренбург
«Свобода это возможность выбора варианта поведения.
Выбор неизбежен и обязателен.
Количество доступных вариантов определяет степень свободы.
Таким образом, одинаково невозможны как абсолютная свобода,
так и абсолютная несвобода.
Выбор есть всегда.
И он всегда ограничен.»
Варн Арм,
действительный академик,
профессор философии и истории.
Из лекции.
СОН ДЕВЯТЫЙ
надо твёрдо помнить, что именно надо забыть
Дамхар. Усадьба капитана Корранта
572 год
Зима
4 декада
2 день
Успокоительно потрескивают поленья в камине, на стёклах книжных шкафов багровые, но совсем не страшные, а даже уютные отблески живого огня, где-то далеко звучат голоса, и тоже спокойные, обыденные, домашние. Он дома, его дом его крепость, родовое гнездо, крепкая, не богатая, а именно крепкая усадьба, всё хорошо Всё хорошо, что хорошо кончается, и, хотя если честно до конца этой дикой истории ещё далеко, но уже ясно, что самое страшное позади. Да, не победа, но и не поражение. Его армия не отступила, а осталась на завоёванных ранее рубежах с минимальными потерями и в глубокой обороне Аггел, тридцать две тысячи, конечно, сумма весьма солидная, в доме сотки медной не осталось, в буквальном смысле, но Кладовки и погреба полны, дворовые службы в порядке, скот здоров, рабы сильны и умелы, дети здоровы и даже, спасибо Огню, не простудились, жена и он сам в порядке. Да, он в полном порядке.
Ридургу Корранту было стыдно и неловко вспоминать, какую безобразную истерику он устроил. Но ну, сорвался, слетел с катушек, что уж тут, самому себе можно не врать, и если бы не Нянька
Прибежав на его крик, она сразу, он даже удивиться этому не успел, как говорится, «овладела ситуацией» и стала распоряжаться. Прибежали Милуша с Белёной, стали его обнимать, гладить и успокаивать, с ласковой настойчивостью уводя в дом. Мужики унесли Рыжего на кухню. Сивко и Лузга разметали двор и дорогу за воротами, уничтожая следы колёс странной машины, посыпали разметённое солью и снова разметали, «Чтоб нелюдь дороги обратной не нашла», мимоходом кто-то объяснил ему. Милуша и Белёна завели его в спальню, раздели, уложили и заставили если не забыть, то хотя бы на время отключиться. А что и как было в это время на кухне нетрудно представить.
Сбросив первое напряжение, он встал, накинул халат и пошёл на рабскую половину. От него шарахнулись, освобождая проход. Рыжий уже лежал в повалуше, одетый в полотнянку рубаху и штаны из грубого поселкового полотна. И он, вспомнив, что так в посёлках одевают мёртвых, нахмурился. Рыжий был ещё жив, с трудом, но прощупывался слабый редкий пульс, слегка запотевало поднесённое к губам зеркальце, но труп трупом. Он стоял и смотрел на неподвижное строго спокойное, как у мертвеца, лицо и старался подавить снова поднимающуюся из глубины нерассуждающую ярость, когда подошёл и встал рядом Джадд. Он покосился на него, и Джадд спокойными уверенными движениями задрал на Рыжем рубаху, спустил до колен штаны и показал ему шрамы, ранки и пятнышки ожогов, приговаривая: «Собаки ток давно ток вчера», и напоследок, уже оправив на Рыжем одежду, последние два ожога на висках, кивнул и ушёл. А он последним усилием, чтобы не сорваться в таком же, как у деда, припадке неукротимой ярости тот из-за разорившего семью карточного проигрыша убил своих рабов: камердинера, горничную и няньку младшего сына, а самого малыша покалечил, выбросив из кроватки в окно заставил себя отвернуться и уйти. И в коридоре его опять нагнали Милуша с Белёной и увели в спальню.
А потом он уже совсем успокоился и лежал, отдыхая, когда распахнулась дверь и в спальню вошла Нянька. Лежавшая рядом с ним Милуша Белёну он отправил за квасом, пересохло горло ойкнула и спрятала голову под подушку.
Нянька, укоризненно сказал он. Стучаться надо.
А то я не знаю, какое оно у тебя, отмахнулась Нянька. Вставай и в кабинет иди. Поговорить надо, и не давая ему опомниться, велела Милуше: А ты убери здесь.
Ступай, Нянька, прибавил он строгости.
Но Няньке явно было не до соблюдения формальностей.
И не копайся, приказала она, выходя из спальни.
Он покосился на Милушу: не вздумала бы та фыркать и посмеиваться, но Милуша лежала неподвижно, всей позой и даже выпяченной попкой демонстрируя полную покорность, и он уже совсем, ну, почти совсем спокойно встал, надел халат и пошёл в кабинет.
Нянька ждала его, стоя посередине. Высокая, прямая, руки спрятаны под накинутый на плечи платок.
Ну? спросил он, проходя к столу, на котором так и остались лежать купчая, карта Рыжего и квитанция об уплате налога. Что скажешь? Вызывать машину, или пусть он до завтра полежит, чтоб вы его отвыть и обмыть успели.
Он живой, разжала губы Нянька. Нужон он тебе?
Я за него тридцать две тысячи отдал, сотки медной не осталось. Он заставил себя усмехнуться, машину в долг вызывать придётся.
Тады лечить его надо.
Чем?
Нянька кивком показала на угловой книжный шкаф.
Там у тебя бутылка есть. С «Чёрным амператором».
Что-о?! вполне искренне изумился он.
Что слышал. Отпаивать его буду.
Да ты, Нянька, что? С ума сошла? Отпоить надо, так у тебя что, ни вишнёвки, ни смородиновки, ни водки не осталось? Так всё в Новый год и выхлестали?
Выпили в плепорцию, сурово возразила Нянька, сколь положено, столько и отмерила. А ты не жмись. Нельзя ему водки сейчас, обожжёт душу только, а ему прогрев нужен.
Может ему ещё устриц с трюфелями подать? начал он злиться.
А это чо за гадость? спросила Нянька и тут же отмахнулась. Потом расскажешь, недосуг сейчас. Я уж за Мокошихой послала. Отмаливать будем. Давай бутылку-то.
А без бутылки молиться не можете? съязвил он.
Тьфу ты! сплюнула Нянька. Сказано же, его поить будем. И не лезь ты, коли без понятия.
Угу.
Он достал из-за Большой Академической Энциклопедии пузатую бутылку, где на золотой этикетке красовалась чёрная императорская корона. Бутылка была открыта, но оставалось ещё больше половины.
Так, Нянька, а теперь послушай мои понятия. Сволочь эта, что его привезла, все документы оформила и даже налог уплатила.
Ну и хорошо, кивнула Нянька.
Мало хорошего, Нянька. Такого, чтоб купчую без осмотра и торга оформляли, не бывало. Не по правилам это.
А раз деньги уплочены, то на правила и накласть можно, убеждённо сказала Нянька.
Он хмыкнул.
Это смотря кому, Нянька. Вот захотят зелёные петлицы проверить: за что столько отвалено и почему с нарушением продан, и нагрянут посмотреть на него. А он подыхает. А штраф до двойной продажной цены доходит, если новокупку сразу ухайдакали.
Вот он и помрёт, пока я тут с тобой лясы точу.
Нянька ловко выхватила у него из рук бутылку и спрятала к себе под платок.
Всё, иди, ложись, отдыхай, дети в порядке, на усадьбе порядок. Лишь бы он до Мокошихи дотянул.
Про Мокошиху Коррант слышал многое, даже пару раз видел издалека эту высокую худую рабыню с гордой, прямо-таки королевской осанкой. Кто был её владельцем, никто не знал, как и её возраст. За кем-то она, конечно, числилась, в каком-то посёлке или чьей-то усадьбе жила, но все относились к ней с плохо скрытой суеверной опаской. И раз Нянька позвала её лечить Рыжего то ему и в самом деле нечего соваться. Коньяка, конечно, жалко, но как-то всё остальное ещё дороже. И он вернулся в спальню, где его уже ждали кувшин с квасом, перестеленная кровать и Милуша с Белёной, весёлые, ласковые и услужливые. Он довольно быстро отправил их отдыхать, поспал, встал, совсем успокоившись, и вернувшись в кабинет уже спокойно, на трезвую во всех смыслах голову перечитал оставленные ему заезжей сволочью документы.
Купчая и квитанция об уплате налога были заполнены с соблюдением всех формальностей и ничего нового не дали. А вот карта к пометке «шофёр» добавлено «телохранитель», в графу навыков «владеет рукопашным боем», а к трём единичкам категории добавлен плюс. Категория «Экстра». О рабах с такой категорией он только слышал, но ни разу не встречал. Что и понятно: категорию «экстра» не продают. Надо быть сумасшедшим, чтобы продать такую ценность, дважды сумасшедшим, чтобы купить такого раба, беззаветно преданного, готового выполнить любой, но не твой приказ, потому что не ты, а кто-то другой сделал из него «экстру», настроенного на полное подчинение одному единственному человеку, но не тебе, и трижды сумасшедшим, чтобы указывать это в официальной карте. Хотя чтобы оправдать несуразно высокую цену? Или ещё одна пакость? Будем ориентироваться именно на этот вариант. И тогда сейчас всё зависит от Няньки и таинственной Мокошихи. А ему остаётся только ждать.
сверкающая холодная белизна вокруг. Он падает, вверх или вниз, хотя падать вверх нельзя. Где он? Он нигде. Это ничто. Он никто, и звать его никак, и вокруг ничто. Его нет, он растворяется в сверкающей обжигающей холодом белизне, ещё немного, ещё чуть-чуть потерпеть, и его не будет, и больше ничего не будет, надо ещё чуть-чуть потерпеть
Придя на рабскую кухню, Нянька строго посмотрела на сидящих за столом:
Про Мокошиху что слышно?
Сказала, не замедлит, ответила бегавшая за ней Басёна.
Красава вздохнула.
Мы его напоить хотели. Не принимает нутро, выливается. И не чувствует ничего.
Трёпка шмыгнула носом и повинилась:
Я лапнула его, а он
У тебя одно на уме, отвесила ей подзатыльник Жданка. Кирпичи мы к ногам ему приложили, а он
Мужчины угрюмо молчали. Нянька снова кивнула:
Так. Я сейчас к себе зайду, а потом у него буду. И не лезьте никто. Сами управляйтесь. Большуха, Тумак, чтоб порядок был, поняли? Недосуг мне сейчас. Мокошиха когда придёт, ну, она сама дорогу найдёт.
И ушла.
Ужин закончился в сосредоточенном строгом молчании. Даже Орешек, как обычно сидевший на коленях Джадда, который кормил его из своей миски, не лепетал и не гукал. Поев, все встали и тихо разошлись по своим повалушам.
Отдав Орешка Цветне, Джадд накинул куртку и вышел покурить на крыльцо. Вскоре к нему присоединились остальные мужчины.
Как думашь, негромко спросил Тумак, выживет?
Джадд пожал плечами.
Ток плохо, тронул себя пальцами за висок. Очень плохо.
Через голову пропускали? удивился Тумак и понурился. Хреново.
Жалко мужика, тихо сказал Чубарь.
Помолчали.
Вызвездило-то как, вздохнул Лузга.
К морозу, кивнул Сивко.
И снова помолчали.
Быват же такие сволочи, пыхнул дымом Чубарь.
Джадд молча кивнул, а Тумак припечатал:
Нелюдь она нелюдь и есть.
То-то Старшая Мать велела солью присыпать.
Ну да, чтоб нежитью не перекинулась и не вернулась.
От нежити да нечисти соль первое дело.
И вдруг во дворе появилась высокая чёрная фигура замотанной в платки женщины. А как ворота или калитка открылись, никто и не видел. Вот не было её, и вот она. Мужики сразу загасили сигареты и с поклонами расступились, открывая проход. Она ответила им кивком и, проходя мимо, бросила:
Спать ступайте.
Мужчины дружно потянулись в дом. Только Тумак сначала сходил к воротам, проверил обе щеколды: на больших створках и на калитке. Джадд ждал его на крыльце и, когда Тумак проходил мимо него, сказал:
Мой пост полночь.
Тумак молча хлопнул его по плечу.
он падает в пустоту, белую прозрачную темноту, боли нет, потому что тела уже нет и болеть нечему, ни холода, ни жара тоже нет, ничего нет а он сам есть? Его тоже нет Полёт, он летит, в никуда, в ничто, он никто и летит в ничто нет, его нет пустота какая она глубокая, пустота
Нянька обмакнула палец в маленькую рюмку и провела мокрым пальцем по сухим холодным губам, потом осторожно нажав на губы, приоткрыла рот и смазала коньяком язык. Он не пошевельнулся, ресницы не дрогнули, дыхание не сбилось. Тело без души. Что же сотворили с тобой, Рыжий, что решил так уйти? Тогда, прибежав на отчаянный крик Своего Малого, увидев распростёртого на снегу голого мужика, что это Рыжий не поняла, да его и сейчас признать нельзя, а тогда-то она сразу почуяла неладное, но надо было что-то срочно делать, успокаивать, командовать, распоряжаться. Ну, Малого успокоила легко, Милуше с Белёной только мигнула, девки опытные, мужикам работу нашла, бабы тоже все при деле. Но вот когда вошла в кухню, всмотрелась в белое лицо, даже губы в один цвет, пощупала холодное, твердеющее под руками как у мёртвого тело, поняла без Мокошихи делать нечего, не справиться ей с ним. Рыжий всегда был нравным, решил уйти, так уйдёт. А ведь тоже не сам решил, заставили. Бывает, слышала она ещё девчонкой, что может раб вот так в побег уйти, живым куда уйдёшь в ошейнике и с клеймом, а вот так, в смерть случалось, уходили. По-всякому. Шли на управляющего, а то и на хозяина с кулаками, чтоб казнили, а некоторые и вот так: ложились и застывали. И голозадые, редко, но случалось, так же от жизни невыносимой в смерть бежали. И вживую повидать пришлось, даже провожала, принимая решение уходщего, а случалось и останавливать, и возвращать. Всякое бывало. Далеко ты уже, Рыжий, еле дотягиваюсь до тебя, и возвращаться не хочешь. Ох, лишь бы Мокошиха не запоздала.
белая прозрачная пустота он летит, и полёт не радует и не опьяняет летит или падает? В пустоте нет ни верха, ни низа, так не всё ли равно блаженное чувство равнодушия, всё кончилось, он ни о чём не жалеет, ничего не боится, нет ни боли, ни ничего нет пустота, ты совсем не страшная, пустота, я ухожу в тебя, растворяюсь в тебе, ещё немного и меня не будет, совсем, будет только пустота
Лёгкий шум за дверью, чей-то шёпот.
Наконец-то, сказала, не оборачиваясь, Нянька.
Как уж смогла, ответил за её спиной немолодой, но исполненный силы голос. Ну, чего тут? Застыл, мне сказали.
Уходит он, ответила, по-прежнему не глядя на вошедшую, Нянька, еле дотягиваюсь, не слышит он меня.
Как так? Ты ж не в малых силах, удивилась Мокошиха, становясь рядом и сверху, не наклоняясь, разглядывая по-мёртвому неподвижное тело. Ну-ка посмотрю И впрямь непросто. Куда же это он?
Пока до места не дойдёт, вздохнула Нянька, не увидим.
Будем ждать, кивнула Мокошиха, пододвинула непонятно как оказавшуюся в повалуше вторую табуретку и села рядом. Поишь чем?
Глотать не может, Нянька повторила процедуру смазывания губ и языка коньяком, смазываю.
Мокошиха кивнула.
Малого своего этим тогда отпаивала?
Ну да, ещё от евонного деда знаю. Тот тоже был с характером.
Помню, улыбнулась воспоминаниям Мокошиха, но понятливый. Ну, давай, придержим хоть малость, чтоб не так быстро бежал.
Ты дорогу запоминай, попросила Нянька, а то ведь заплутаем, не ровён час.
Нет, строго покачала головой Мокошиха, по этой дороге возврата нет, если и будем выводить, то по другой.
Нянька вздохнула.
Как знашь.
Мокошиха достала из лежащего у стены узла маленькую глиняную плошку, налила в неё тягучей как масло, но тёмной, почти чёрной жидкости из маленькой тоже глиняной бутылки, поставила плошку на тумбочку у изголовья и спрятала бутылку. Нянька кивнула. И почти одновременно в плошке засветился жёлтый огонёк и погас верхний, электрический свет. Теперь они сидели молча и неподвижно. Чуть потрескивал огонёк в плошке, и его отсветы играли на их грибатках.
Падение прекратилось так внезапно, что он даже удивился, ощутив вдруг удар о холодную твердь. Как с парашютом успел он подумать, падая набок и почему-то в темноту
Мигнув, громко затрещал огонёк в плошке, но тут же пламя выровнялось, правда, став чуть красноватым.
Темнота была прозрачной. Да, не серая пустота, не слепящая белизна, а темнота. Где он? Он лежит на твёрдом гладком и холодном. Что это? Это он осторожно повёл руками, ощупывая что? Похоже, лёд. Лёд? Страшная догадка мгновенно обдала тело ознобом, собрав кожу пупырышками. Коргцит?! Мрак вечного Огня, ледяное озеро клятвопреступников, отце- и братоубийц, палачей Так оно оно есть?! И это его судьба?! «Огонь Великий, беззвучно шевельнул он губами, за что?» И ответный хохот, оглушительно грянувший со всех сторон.