Да, ты прав, но он ещё слишком мал, чтобы это понять.
Коррант вздохнул.
Я знаю. Взрослеть не хочется, но приходится. Ладно, я поговорю с ним, и улыбнулся, вспомнив, как вернулся из рейса и Гирр сразу кинулся к нему с криком: «Папочка, выпори их!», сбивчиво рассказывая, что Рыжий плохо работает, а Большуха и Тумак ему попустительствуют. Да, поговорить надо.
Конечно, милый, Гройна, нагнувшись, поцеловала его в макушку. Всё будет хорошо, мой верный и отважный рыцарь чести.
Раз вы так желаете, всемилостивейшая дама моего сердца и свет очей моих, рассмеялся Коррант.
Это была их давняя, ещё эпохи помолвки, игра в гордую королеву и её рыцаря.
В доме тихо и спокойно, а нарастающий шуршащий снегом шум ветра за окном не страшен и только прибавляет уюта.
Гаор выключил свет и лёг, уже привычно погладил бревенчатую стену, натянул на плечи одеяло и закрыл глаза.
Ну вот, ещё день прошёл. Вроде вроде всё хорошо. Да, ещё кружится временами голова и подкатывает тошнота, но это уже пустяки, с этим он справится, в гараже порядок, во всяком случае, хозяин ничего не сказал. Хозяин когда во двор въехал фургон, сердце так и ухнуло. Но справился, вышел принять машину. Обошлось даже без оплеухи, хотя хозяин поинтересовался, всё ли он понял или надо по морде смазать для вразумления? Он промолчал, опустив глаза. Ведь захочет врезать и врежет. И на «кобылу» отправит на пять вступительных, чтоб уже по всем правилам. Как тогда, в ту покупку. Но обошлось. А ведь стоял у горла крик, что, дескать, делай со мной, что хочешь, хоть запори, хоть в поруб отправь и только на работу выпускай, лишь бы смог, устоял, не упал на колени, не пополз к хозяйским сапогам. Обошлось. Обошлось ли? Ведь если не ударил, не отправил на вступительные, так что? Почему Устав нарушен? С купленным так, а с арендованным по-другому, так что, всё-таки аренда? Огонь Великий!
И сам себя сурово остановил: не скули! Как жить не тебе решать, ни бастард отца, ни раб хозяина не выбирает. А вот смерть твоя в твоей власти. Когда бы ни объявился Фрегор, как с ним рассчитаться ты решил, так что не скули, а спи, набирайся сил, чтоб руки не дрожали, а то не удержишь руль, не сможешь вывернуть, чтоб в лобовую всё, спи, отбой!
Который день он уже в усадьбе? Ну, те сутки, что провалялся в забытье и жару, не в счёт, а вот как встал и вышел на работу Да, полдекады. Хозяин собирался снова в рейс, да из-за бурана остался. Может завтра прийти в гараж и разгон устроить ну, как будет, так будет. «Спи!» строго приказал он себе, хотя знал, что бесполезно, не заснёт, будет лежать с закрытыми глазами и видеть снова и снова белый кафель пресс-камеры, и чёрную воду, где тонет мешок с несчастной замученной им девчонкой. Сволочи, что вы со мной сделали, сволочи Но и ругань не помогала, проверял уже. А не это, так Коргцит, кривляющиеся лица вмёрзших в чёрный прозрачный лёд отце- и братоубийц, предателей и палачей
Гаор выпростал руку из-под одеяла и осторожно, будто чего-то опасаясь, коснулся кончиками пальцев шершавых брёвен стены. Он в Дамхаре, в «капитановой усадьбе», в своей повалуше, а того, уже прошлого, нет, уже нет. И не будет, больше он не дастся, нет. Он повторял это как заклинание, зная и стыдясь своего знания, что нет, не сможет, как не смог разбить себе голову о стену в той квартире, где отлёживался после пресс-камеры. Потому что вместе с ним погибнет, исчезнет без следа и папка. А Кервин и Жук пошли на смерть, спасая не его, нет, а то, что он должен написать. Но но он не может! Он пытался и и ничего не увидел, так, смутно просвечивает, не то, что букв, листов не разобрать, тесёмок не развязать и что? И кому, а главное, зачем он теперь нужен? Такой? Опоганенный и бессильный? К нему, как к человеку, а он
Гаор судорожно, всхлипом перевёл дыхание. Плотно зажмурился, пытаясь хоть этим сдержать неудержимо накатывающие слёзы.
Чьи-то лёгкие, пришлёпывающие по-босому шаги по коридору, еле слышно скрипнула чья-то дверь. Баба от мужика или к мужику, не к тебе, так и не твоё дело. И и хорошо, что не к нему. Не может он ничего, бессильным стал. Хорошо хоть об этом никто не знает, хотя они пускай, вот хозяин узнает и посчитает за больного, а там и «серый коршун» наготове. Сволочи, что же вы со мной сделали, сволочи
Днём он ещё как-то держался, во всяком случае, старался держаться, а вот ночью ночью погано. Ты один на один и с болью, и с бессилием. Ничего не переделать, ничего не исправить. Встать, что ли, пойти покурить? Да нет, холодно, вон от окна как тянет, и снег по стеклу шуршит. Завтра завтра что? Баня? Вроде бы говорили, собирались протопить. Хорошо бы конечно, год в баньке не был, попариться вот только «И чего дрейфишь? с насмешливым презрением спросил он сам себя, в бане твой позор не виден». «Браслеты», ожоги, шрамы это всё сойдёт, а чего другого Сам не проболтаешься, никто и не узнает, здесь никому и в голову такое не придёт, в страшном сне не привидится, сколько по посёлкам ездил, про каких сволочей управляющих наслушался, насильники, да, есть, через одного девчонок портят, совсем малолеток приходуют, но чтоб с мальцами не слыхал, и сволочь эта, Мажордом, так и говорил, что в Дамхаре с мальчиками не умеют и даже не знают про это, так что Может, и обойдётся.
Гаор ещё раз погладил стену и натянул одеяло на голову. Не от холода, а прячась. Будто от своей памяти можно спрятаться или убежать. Но он жив, и надо жить. Не можешь умереть тогда живи!
Он старался жить. Работа в гараже и подмога остальным на общих работах, пахнущий мокрым деревом ну, неужто он избавился от проклятого кафеля?! душ, где можно и помыться, и в шайке поплескаться, еда за общим весёлым говорливым столом, нашенская родная речь, жаркая прогревающая до костей банька В первый раз он шёл с остальными мужиками в баню, замирая от неясного и потому особо острого страха. А ну как, поглядев на него, узнают, догадаются, поймут и что тогда? В отхожем месте топиться? Или в гараже вешаться? Или хозяину морду набить, чтобы пристрелил хотя нет, это он дегфедом рискует, остальные-то ни в чём и никак не виноваты. Да и не такая уж сволочь капитан Коррант. Так что Но обошлось. Поглядели на его шрамы, посочувствовали даже, что, дескать, солоно пришлось, а какие от чего не спросили. Парился он опять на самом нижнем полке, отвык за год, просто встать во весь рост не мог: сразу голова кругом и в глазах темно. Но это-то пустяки. Обойдётся.
Обошлось и в гараже. Получил, правда, пару оплеух за какую-то мелочь, но но с арендованным так не обходятся, только с купленным, так что, может, и вправду откупили его? Ох, Огонь Великий, из «Орлиного гнезда» не продают, ну, так сделай, чтоб аренда бессрочной оказалась. Ничего ему не надо, лишь бы в усадьбе остаться, сломали его, чего уж там
Он старался держаться. И медленно, по капельке, по крошке, прошлое отступало, уходило назад, уже не обжигало, а тупо саднило. И травяное питьё Большухи помогало: он и засыпать стал быстрее и не просыпался в холодном поту от собственного крика или стона. Совсем перестали болеть глаза и горло, и говорит нормально, а то пара слов, пустяк какой, а у него слёзы у глаз, будто И ведь никто его ни чём не расспрашивает, то ли жалеют, то ли не хотят слышать.
И в этот день с утра всё было нормально. Хозяин как раз накануне вечером вернулся из рейса, и Гаор после завтрака засел в гараже за работу. Что-то у него не ладилось, как-то сразу ощутилось, что один, без помощника. Он злился, ругаясь уже в голос, и сунувшуюся в гараж Трёпку шуганул от души. Она, ойкнув, исчезла, а он, сорвав злобу, вдруг понял, что именно она ему сказала. Что приехали «зелёные петлицы», у хозяина в кабинете сидят. «Зелёные петлицы» это это Рабское Ведомство!
Гаор медленно, стараясь не упасть, сел на пол и несколькими вздохами перевёл дыхание. Огонь Великий! Только не это!
Отдышавшись, он заставил себя встать и взяться за работу. Может может, и не за ним. А за кем? Огонь Великий, что сделать, какую жертву пообещать? А толку? Тогда тоже, обещал за Жука, и что? Нет, не хочу, нет! «Ну, не хочешь, а можешь-то что?» остановил он сам себя. Что там, в пресс-камере, говорил Новенький? Был всем, всё делал и где оказался? И где будет? И как остальные поддержали его, что все в одну «печку» ляжем, так что
Мысли путались и разбегались, руки что-то делали, крутили, подвинчивали, а в душе ничего, кроме холодного страха и нелепой мольбы: «Не надо, не хочу, не надо». Шевельнулось опять подлое: только не меня, остатком гордости задавил, и
Рыжий!
Вздрогнув, он обернулся. В дверях гаража Милуша, в платье, на плечах наскоро накинутый платок.
Что? Гаор с трудом шевельнул похолодевшими губами.
Тебя хозяин в кабинет требует. Велел, чтоб как есть бежал.
Холодная волна медленно поползла от затылка по спине, слепящая белизна залила всё вокруг. И в этом сиянии, в подступающей прозрачной темноте Коргцита, он пошёл через двор, как велели, как есть, не надев куртки и не ощущая холода, поднялся на крыльцо, толкнул дверь, по коридору, не заходя в кухню, даже не сняв сапоги, машинально проверив заправку, не останавливаясь и не раздумывая, открыл дверь хозяйского кабинета.
Рыжий здесь, хозяин.
И услышал чужой со снисходительной ленцой голос:
Однако, выправка кадровая.
Хозяин коротко рассмеялся:
Ну, так золотом по весу.
Гаор перевёл дыхание и заставил себя видеть окружающее.
Хозяин и гость на диване, перед ними на столике поднос с бутылкой и рюмками, на госте мундир с зелёными петлицами Рабского Ведомства и майорскими погонами.
Разумеется, голос майора вальяжно-безмятежен, все формальности должны быть соблюдены. Хотя бы формально.
И какую конкретно формальность вы имеете в виду? столь же безмятежно спрашивает хозяин.
Сортировку, уже серьёзно отвечает майор и берёт рюмку. Отличный коньяк.
Да, хочется иногда себя побаловать, серьёзно, но с улыбкой отвечает хозяин. И вскользь как о пустяке. И на сколько вы его вынете из хозяйства?
Он нужен постоянно?
Да, твёрдо, даже жёстко звучит ответ.
Майор отпивает и ставит рюмку на поднос.
Если так, то прямо здесь и сейчас. Вы не против?
Разумеется, нет, улыбается хозяин. Конечно, это оптимальный вариант. Раздевайся, Рыжий.
Да, хозяин, обречённо ответил Гаор и приступил к выполнению приказа.
Сортировка Опять торги но но это значит, что не к Фрегору, может нет, из «Орлиного гнезда» только в «печку», нет не хочу, нет Осколки мыслей, как осколки чёрного льда в Коргците больно бились в голове. Но его руки сами по себе проделали всё положенное, и вот одежда сложена на полу, а он стоит голый по «вольной» стойке.
Майор удовлетворённо кивнул и начал командовать.
Кругом нагнись смирно кругом руки за голову, десять приседаний достаточно упал-отжался достаточно
Голос у майора спокойный до полного равнодушия. И подчинялся ему Гаор с такой же равнодушной исполнительностью. Сортировка Полной первой ему всё равно не получить, так что какую дадут, такую дадут. Так и трепыхаться нечего.
Ну что ж, капитан, физический функционал в норме. А остальное
Будете опрашивать? весело спросил Коррант.
Майор негромко рассмеялся.
А если на практике?
Тоже можно. Одевайся, Рыжий.
И опять он с автоматической бездумностью выполнил команду.
И по какой графе проверяем? смеётся хозяин.
По самой безобидной, со смехом отвечает майор. То воет, то лязгает.
И прежде, чем Гаор успел удивиться сказанному, в него полетела связка ключей? Поймав их, он сразу узнал ключи от машины и мгновенно задохнулся от безумной надежды, что майору просто понадобился автомеханик, а всё остальное так просто, развлекаловка господская.
Машину в гараж, распорядился хозяин, посмотришь там, сделаешь что надо.
Да, хозяин, машину в гараж, посмотреть и сделать что надо.
Ступай, приказал хозяин.
И уже выскакивая за дверь, Гаор услышал за спиной:
Думаете, этого достаточно?
Ему вполне.
Ну ну неужели пронесло? Бегом по коридору мимо господских комнат к парадному крыльцу машина «коробочка» армейская, не «коршун» сейчас мы её стоп, внутренние ворота открыть ага, есть теперь за руль, ключи и где тут воет или лязгает? надсадно гудит, регулировка? сейчас посмотрим хорошо, гараж открытым бросил теперь её сюда ну, поехали!
Ничего особо сложного не оказалось, так, пустяки. Здесь зачистить, тут подтянуть, а вот здесь ослабить, а здесь слить, промыть и залить нового, машина-то хорошая, за такой только пригляд нужен
Гаор так увлёкся, что когда сзади кто-то незнакомый спросил о причине воя, бездумно пробурчал в ответ:
Дерьмом заливать не нужно, тогда и выть не будет.
Сзади засмеялись, и только тогда, узнав хозяйский голос, Гаор вынырнул из-под капота и застыл в уставной стойке, ожидая неизбежной оплеухи «за дерзость».
Но обошлось. Хозяин небрежно махнул ему рукой, что, дескать, не тяни, заканчивай работу, и продолжил беседу с майором.
Разумеется, говорил майор, рассеянно оглядывая гараж, с таким не знаешь, что опаснее, дружба или вражда.
Да, согласился хозяин, но такой если не навредит, то уже облагодетельствует.
Все они, аргатские, вздохнул майор, штучки столичные. Чем от них дальше, тем спокойнее.
Согласен.
Так что мой вам совет. Конечно, всё законно, всё по правилам, но уж очень непривычно. Отвезли и продали, потом его вам прямо домой привезли, и вы откупили начнутся пересуды, разговоры, зачем это вам? А попросту: сдавали в годовую аренду, а они взяли у вас здорового, вернули больного, да с вас же ещё и слупили сплошь и рядом. Жулики аргатские и не такое проделывают.
Майор говорил спокойно, равнодушно-дружеским тоном. Копаясь в моторе, Гаор не видел его, но ощущал, что говорится всё это не столько для хозяина, сколько для него. И последующие слова майора подтвердили догадку:
И лохмачам своим скажите, чтобы языков не распускали. А то такого наврут ума-то нет, одни волосья.
Хозяин рассмеялся и строго прикрикнул:
Долго ты ещё там?
Гаор вынырнул из мотора и захлопнул крышку капота.
Готово, хозяин.
Ступай, ворота открой.
Да, хозяин, по-армейски гаркнул Гаор, выскакивая из гаража.
Не замечая мороза, он пробежал к воротам и откинул щеколду, распахнул створки. И еле успел отскочить из-под колёс пронёсшейся мимо него машины. Однако этот тоже любитель погонять.
Рыжий! хлестнул из гаража хозяйский зов.
Он торопливо вернул ворота в первоначальное состояние и побежал в гараж.
Дверь закрой, встретил его хозяин, стоя у стеллажей. И сюда иди.
Когда Гаор остановился перед ним на уставном расстоянии в почти строевой стойке, Коррант внимательно оглядел его и заговорил строго и веско:
Так, Рыжий. Будут спрашивать, говори, что был в аренде. Условия, плата это всё не твоего ума дело, тебе про это и знать, и спрашивать не положено. Отвезли в Аргат, потом привезли сюда. И всё. Понял?
Да, хозяин, выдохнул положенную формулу повиновения Гаор.
Няньке я сам ума вложу, озабоченно сказал Коррант и вышел из гаража, бросив на прощание: Давай работай.
Оставшись один, Гаор перевёл дыхание и тяжело сел на пол. Всё, пронесло, пронесло беду, Огонь Великий, Матери Набольшие, спасибо вам Его трясло, из глаз неудержимо текли слёзы, заливая лицо. Он не замечал их, шепча обрывки памятных с детства и усвоенных уже в рабстве молитв.
Сколько он так просидел, давясь рыданиями но вдруг очнулся, с силой протёр лицо ладонями и встал. Надо работать, а то и впрямь ввалят.
Так что? Что было, забудь, как не было? Опять? Да да да кто его о чём спрашивать будет? Увезли, привезли, и всё, ведь и впрямь ему большего знать и не положено. Значит
Обрывки мыслей беспорядочно крутились, сталкиваясь и мешая друг другу. Но он и не пытался что-либо понять. У него приказ, чёткий, недвусмысленный. Был в аренде, а что с ним там делали стоп, а вот об этом ничего сказано не было, здесь он памяти своей хозяин. Это о хозяйских расчётах он знать ничего не может, а значит, и помнить нечего, а вот где жил, как работал это его. Значит, что? Что забываем, а что помним?