Спускаясь вниз и еще раз взглянув на дверь своей комнаты, я спрашивала себя, скоро ли и я пропитаюсь домашним запахом, который витал вокруг.
Вы уверены, что не хотите пообедать? позже спросила Анна, с тревогой глядя на нас. Может, все-таки перекусите чего-нибудь
Я отказалась, поблагодарив. По дороге мы перекусили фастфудом, и я пока не проголодалась. Но Анна, судя по ее внимательному взгляду, кажется, в этом сомневалась. Затем она повернулась к Ригелю:
А ты, Ригель? Кстати, я правильно произношу твое имя? Ригель, верно? осторожно повторила она, произнося его имя так, как оно писалось.
Он кивнул, а потом, как и я, отказался от предложения пообедать.
Хорошо, сдалась Анна, вероятно, вы хотите отдохнуть. Но если проголодаетесь, в коробке печенье, а молоко в холодильнике. Ах да, наша комната в конце коридора. Когда что-нибудь понадобится, не стесняйтесь!
Анна волновалась. У нее подрагивал голос, слегка сбивалось дыхание, а значит, она волновалась за меня, Анна беспокоилась, сыта ли я и не нуждаюсь ли в чем-нибудь.
Она правда стремилась окружить меня заботой, и не затем, чтобы угодить социальной службе, так действовала миссис Фридж, которая выставляла нас напоказ инспекторам чистенькими и сытыми. Нет, Анна в самом деле за меня переживала
Когда я поднималась по лестнице, барабаня пальцами по перилам, мне в голову пришла идея спуститься на кухню посреди ночи и съесть печенье, сидя за стойкой, как делали люди в фильмах, которые мы смотрели через щелочку, пока миссис Фридж храпела в кресле перед телевизором.
Чьи-то шаги заставили меня обернуться по коридору шел Ригель. Я видела его со спины, но почему-то была уверена, что он меня заметил. Только сейчас я вспомнила, что он был одним из героев на картинке из моей сказки. Новая жизнь, какой бы желанной и прекрасной она ни была, теперь не казалась безоблачной. Нет: картинку портило черное пятно, которое невозможно убрать.
Ригель! против воли сорвалось с моих губ, я не успела сдержаться.
Он остановился посреди пустого коридора, и вся моя уверенность испарилась за секунду.
Теперь теперь, когда мы
Теперь, когда мы что? произнес он в своей издевательской, мучительной манере.
Я вздрогнула.
Теперь, когда мы здесь вместе, продолжила я, глядя ему в спину, я хочу, чтобы все получилось.
Хочу, чтобы все получилось, даже если он тоже герой этой волшебной истории и я не могу ничего с этим поделать. Даже если он был тем самым черным пятном, я молилась, чтобы он не испортил эту прекрасную сказку
Не говоря ни слова, он двинулся дальше и подошел к двери своей комнаты. А я с поникшими плечами осталась стоять у лестницы.
Ригель
Не входи в мою комнату, сказал он стальным голосом, ни сейчас, ни в будущем.
Я бросила на него беспокойный взгляд, чувствуя, как мои добрые намерения разбиваются о его стальную преграду.
Это угроза? тихо спросила я, когда он нажал на дверную ручку.
Он открыл дверь, но в последний момент повернулся и посмотрел на меня через плечо. Прежде чем дверь за ним закрылась, я увидела жестокую усмешку на его губах. Ухмылка Ригеля была моим приговором.
Это совет, бабочка.
Глава 2. Потерянная сказка
Судьба порой неприметная тропинка.
Мой сиротский дом называется «Санникрик-Хоум». Он находился в конце тупиковой улицы на глухой окраине городка, расположенного на юге штата. Дом принимает таких несчастных детей, как я, но мне никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то произносил его настоящее название. Все по-простому называют его Склепом, то есть могилой, и вскоре я поняла почему: всякий, кто туда попадает, обречен на деградацию, ведущую в тупик, как и улица, на которой он стоит.
В Склепе я жила как за тюремной решеткой. Все годы я каждый день мечтала о том, чтобы за мной кто-нибудь пришел, посмотрел мне в глаза и выбрал меня, именно меня из всех детей, которые там жили. Чтобы он захотел забрать меня такую, какая я есть, даже если я и неидеальная. Но меня не выбирали, потому что никогда не замечали Я словно невидимка.
Другое дело Ригель. Он не потерял родителей, как многие из нас. Беда не коснулась его семьи, когда он был ребенком. Его нашли у дверей приюта в плетеной корзине без записки и без имени, брошенного в ночи и охраняемого только звездами, этими огромными спящими великанами. Младенцу была всего неделя от роду. Его назвали Ригелем в честь самой яркой звезды в созвездии Ориона, которая в ту ночь сияла, как алмазная паутина на пологе из черного бархата. Фамилией Уайльд дирекция заполнила прочерк в его анкетных данных.
Мы все привыкли думать, что он родился среди звезд. Об этом говорила и его внешность: молочно-бледная, лунного цвета кожа, уверенный взгляд черных глаз, которые не боятся смотреть в темноту.
С раннего детства Ригель являлся красой и гордостью Склепа. Звездный ребенок так называла его наша первая кураторша. Она обожала Ригеля и даже научила его играть на пианино. Занималась с ним часами, проявляя невиданное терпение, которого на нас у нее никогда не хватало, и нота за нотой превращала его в примерного мальчика, яркую личность, сияющую на фоне серых стен нашего учреждения.
Добрый и умный Ригель с ровными белыми зубами, с неизменно высокими оценками, с карамельками, которые кураторша тайком совала ему перед ужином, ребенок, которого все хотели забрать себе.
Но я знала, что он не такой. Я научилась видеть то, что скрывалось за его белозубой улыбкой и маской идеального мальчика, которую он никогда не снимал.
Он носил внутри себя ночь, прятал в складках своей души тьму, из которой его вырвали.
Не знаю почему, но Ригель всегда вел себя со мной странно. Вроде бы ничего плохого я ему не делала, чтобы заслужить такое отношение. Помню, когда мы были еще совсем маленькими, он любил молча наблюдать за мной издалека. Все началось в самый обычный день, даже не помню, в какой именно. Проходя мимо, он задел меня и сбил с ног, я упала на коленки. От боли я повалилась на бок и подтянула ноги к груди, а когда посмотрела на него, не увидела в его глазах и намека на сожаление. Он стоял на фоне потрескавшейся стены и равнодушно смотрел на меня.
Ригель дергал меня за одежду и волосы, срывал с косичек бантики мои ленты валялись у его ног, как мертвые змейки, и, прежде чем убежать от него, сквозь мокрые от слез ресницы я часто видела, как его губы растягиваются в ехидной улыбке.
И тем не менее он никогда не нападал на меня. За все годы он ни разу меня не ударил. Одежда, косички, ленты Бывало, толкал меня, тянул за рукав, но никогда не дотрагивался до моей кожи, как будто не хотел оставлять доказательств своей вины. Не знаю, может, его останавливали мои веснушки. Или он так сильно меня презирал, что даже брезговал прикасаться.
Ригель всегда был сам по себе и редко присоединялся к чужим играм.
Но помню, когда нам было около пятнадцати, в Склепе появился новенький белокурый паренек, которого через несколько недель должны были передать опекунам. Он почти сразу сошелся с Ригелем. Наверное, потому, что был еще хуже его, если это, конечно, возможно. Они любили стоять, привалившись к ветхому заборчику, причем Ригель всегда со скрещенными руками, надменной ухмылкой и темными поблескивающими глазами. Я никогда не видела, чтобы они спорили или ссорились.
Но однажды вечером паренек появился в столовой с синяком под глазом и распухшей скулой. Миссис Фридж смерила его свирепым взглядом и громовым голосом спросила, что, черт возьми, случилось. «Ничего, пробормотал он, не поднимая голову от тарелки, я упал в школе». Но что это за «ничего», уж я-то знала. Ригель тоже опустил голову, пряча глаза. Он ухмылялся, и его ехидство проступало как трещина на гладкой маске.
И чем старше он становился, тем ярче становилась его красота, хотя мне неприятно это признавать. Но она не была приятной, мягкой или доброй нет, красота Ригеля обжигала глаза, он привлекал к себе внимание, как притягивает взгляды горящий дом или разбитая машина на обочине. Его красота была жестокой, вы старательно избегали смотреть на него, но его коварное очарование застревало в вашей памяти. Оно проникало вам под кожу и разносилось по венам, как яд.
Колдун, одиночка, обманщик вот кто он такой! Кошмар, проникающий в ваши сокровенные мечты.
В то утро я проснулась словно в сказке. Чистое и ароматное постельное белье, мягкий матрас с незаметными для тела пружинами. Чего еще желать?
Полусонная, я села на кровати. Обнаружив себя в уютной комнате, которая к тому же принадлежала мне и только мне, я почувствовала себя очень счастливой. Правда, в следующую секунду темным облачком в голове промелькнула мысль, что я живу в сказке лишь наполовину черную кляксу мне не убрать
Я покачала головой и потерла веки, чтобы прогнать мрачную тучку. Не стоило об этом думать. Нельзя допускать мысли, что кто-нибудь может все разрушить.
Однако я слишком хорошо знала процедуру усыновления, чтобы обманывать себя и думать, что наконец обрела семью. Дети в Склепе представляют усыновление как историю со счастливым концом, в которой вы встречаетесь с будущими родителями и всего через несколько часов попадаете к ним в дом, в свою новую семью, автоматически становитесь ее частью. А все происходит совсем не так, точнее, так бывает только с котятами и щенками. На самом деле усыновление длительная процедура. Сначала устанавливается испытательный период, чтобы понять, складываются ли нормальные отношения в семье и уживутся ли все друг с другом. Инспекторы называют это предварительным усыновлением. На данном этапе нередко выявляются несходство характеров и прочие проблемы, которые мешают наладить семейную гармонию, поэтому и взрослые, и дети используют это время, чтобы решить, продолжать или нет. Очень важный период! Если все идет хорошо и нет серьезных препятствий, родители окончательно оформляют усыновление.
Вот почему я еще не могла считать себя членом новой семьи в полном смысле слова. Впервые я жила в красивой, но хрупкой сказке, способной раскрошиться, как яичная скорлупа в моих руках.
Буду умницей, пообещала я себе. Я буду умницей, и все пойдет как надо. Я готова стараться изо всех сил, чтобы все получилось. Изо всех сил
Я спустилась вниз, полная решимости бороться за возможность обрести семью. Дом был маленьким, поэтому я быстро дошла до кухни, откуда доносились знакомые голоса. В нерешительности я встала на пороге и поняла, что не могу говорить.
Миллиганы сидели за обеденным столом в пижамах и стоптанных тапочках. Анна смеялась, обхватив ладонями дымящуюся чашку, а мистер Миллиган с сонной улыбкой на лице насыпал в керамическую миску хлопья. Между ними сидел Ригель.
Черные волосы бросились мне в глаза, и я часто заморгала, чтобы убедиться, что это мне не мерещится. Ригель что-то рассказывал, развалившись на стуле в расслабленной позе. Даже взлохмаченные, его волосы красиво обрамляли лицо. Миллиганы не сводили с него веселых глаз и снова рассмеялись, когда он выдал очередную остроту. Их журчащий смех долетал до меня словно эхо, как будто я раздвоилась и вторая я была сейчас где-то далеко отсюда.
О, Ника! воскликнула Анна. Доброе утро!
Вместо ответа я почему-то пожала плечами. Миллиганы с любопытством смотрели на меня, и я вдруг подумала, что моя персона здесь лишняя, хотя сидеть между Миллиганами должна я, а не Ригель.
Теперь на меня смотрел и он. Я отчетливо видела его черные радужки. Мне показалось, что уголок рта парня дернулся в усмешке. Потом он склонил голову, миленько улыбнулся и произнес:
Доброе утро, Ника!
По спине пробежали холодные мурашки. Я застыла на месте и не смогла ответить, чувствуя, что погружаюсь в ледяное оцепенение.
Как спалось, Ника, хорошо? мистер Миллиган выдвинул стул. Садись завтракать!
Мы тут потихоньку знакомимся поближе, сказала Анна.
Я снова взглянула на Ригеля, этакого хорошего мальчика, который идеально смотрелся между супругами.
Взяв себя в руки, я села за стол напротив них. Мистер Миллиган налил Ригелю чаю, и тот улыбнулся ему так непринужденно, что я опять почувствовала себя за пределами семейного круга.
Я буду умницей. Миллиганы о чем-то переговаривались между собой. Я буду умницей, молнией пронеслось у меня в голове, буду умницей, клянусь
Ника, сегодня у вас первый день в новой школе, ласково, как и всегда, сказала Анна, ты, наверное, волнуешься?
Не без труда я попыталась загнать свои страхи в дальний угол сознания.
Нет. Кажется, у меня получилось немного расслабиться. Я не волнуюсь, мне всегда нравилось ходить в школу.
Это правда, ведь школа давала возможность хотя бы ненадолго уйти из Склепа. Мы, приютские, вместе с обычными детьми шли по улице к школе, и я шагала, задрав голову к небу: глядя на облака, было легче обманывать себя, мол, я такая же, как все. Я мечтала сесть в самолет и улететь навстречу далекому и свободному миру. В эти редкие моменты я чувствовала себя почти нормальной.
Я уже позвонила в администрацию, сообщила нам Анна, директор примет вас перед уроками. С документами, сказали, все в порядке, вы зачислены и можете учиться с сегодняшнего дня. Понимаю, все происходит как-то очень быстро, но, надеюсь, мы справимся. Если хотите, можете попроситься в один класс, добавила она.
Анна с такой надеждой смотрела на меня, что я не посмела ее огорчить и спрятала протест за улыбкой.
Ой, да, спасибо.
И тут я почувствовала на себе взгляд. Я повернула голову и встретилась с глубокими, темными глазами Ригеля, устремленными прямо на меня. Я резко отвернулась, словно обжегшись. Сразу захотелось уйти. Сказав, что мне нужно переодеться, я встала из-за стола и быстро вышла из кухни.
Взбегая по лестнице, я чувствовала, как пружина сжимается в животе. Я спряталась от Ригеля в комнате, но его взгляд как будто преследовал меня.
Я буду умницей, судорожно шептала я, буду умницей Клянусь!
Он был последним человеком на свете, с кем я хотела бы жить под одной крышей.
Научусь ли я когда-нибудь не замечать его?
Новая школа представляла собой квадратное серое здание. Мистер Миллиган припарковался недалеко от входа; несколько ребят быстро проскочили прямо перед капотом. Он поправил массивные очки на носу и неловко положил руки на руль, как будто не знал, куда их деть. Мне нравилось наблюдать за выражением его лица. Мистер Миллиган был немного неуклюжим человеком с мягким характером и, наверное, именно поэтому вызывал у меня симпатию.
После уроков за вами заедет Анна.
Как бы тревожно ни было у меня на сердце, оно затрепетало от мысли, что теперь в моей жизни есть кто-то, кто встретит меня и отвезет домой. Я кивнула с заднего сиденья и взяла свой потрепанный рюкзак:
Спасибо, мистер Миллиган.
Вы можете зовите меня Норманом, сказал он, когда мы выходили из машины, его уши немного покраснели.
Я смотрела, как машина Нормана исчезает в конце улицы, а когда повернулась, то увидела, что Ригель уже идет ко входу. Я следила за его стройной фигурой, за тем, как свободно и уверенно он шел. В его манере двигаться присутствовала естественная, гипнотическая грация, его шаг был твердым, и, казалось, земля уплотнялась за секунду до того, как на нее ступит его ботинок.
Я вошла в здание, но лямка рюкзака случайно зацепилась за ручку, и меня рывком отбросило на того, кто входил вслед за мной.
Какого хрена! услышала я, когда обернулась. Парень раздраженно отдернул руку, в которой держал пару учебников.