В первую общагу! выпалил Лёнька.
А спать на чём будешь? голос Кузьмича зазвучал всё более грозно.
Не знаю, недоумённо пожал плечами Лёнька.
Я так и подумал, разочарованно махнул рукой уже не такой грозный Кузьмич. Ты вот что, начал он советовать по-отечески, спустишься там в подвал, найдёшь Марьванну, и она тебе выдаст матрас с подушкой. Понял? после этих слов Кузьмич уже требовательно взглянул на Лёньку.
На что тот послушно кивнул, показывая, что информацию впитал.
Так вот тебе бумага, Кузьмич что-то черканул на листочке и передал его Лёньке, дуй на склад и скажи Марьванне, что Кузьмич, мол, прислал и просил помочь.
Понял, спасибо, только и пробормотал Лёнька, поражённый тем, что вокруг столько добрых и заботливых людей.
Спасибо будешь потом говорить, по-прежнему брюзгливо пробурчал Кузьмич, приобретая тот же недовольный вид. Только ты поторопись, а то я знаю эту мадаму того и гляди куда-нибудь слинять может. Ищи её потом с ветром в поле. И махнул Лёньке рукой: Иди уже! Чё застыл?
Такой приказ Лёнька выполнил моментально и выскочил из кабинета.
Узнав у дневального, по-прежнему с независимым видом торчавшего у дверей главного корпуса, где первая общага, Лёнька двинулся в её сторону.
В длинном подвальном коридоре царила первозданная тишина, куда не проникал ни единый посторонний звук. Лёньке даже показалось, что он попал в таинственное подземелье, где за каждым поворотом могут прятаться привидения или какая-нибудь подобная нечисть. Даже стук каблуков туфель по бетонному полу слышался как будто издалека, растворяясь в просторах длинного полутёмного коридора. Создавалось впечатление, что уши у Лёньки заклеены ватой, и он непроизвольно сделал продувание ушей так, как их учили при нахождении в барокамере.
Но и это не помогло. Звуки всё равно слышались, как будто стены подземелья покрыты ватными матрасами.
В едва освещённом коридоре Лёнька с трудом нашёл дверь, за которой должна была находиться всемогущая Марьванна. Одна из зелёных дверей с невзрачной табличной свидетельствовала об этом.
Постучав в дверь, Лёнька осторожно приоткрыл её и, заглянув в образовавшуюся щель, скромно поинтересовался:
Можно?
В небольшой комнате, уставленной по бокам огромными стеллажами с различным скарбом, за столом сидела полная женщина в сером, застиранном халате, который на ней чуть ли не лопался.
При появлении Лёньки выражение её лица и поза не изменились. Она по-прежнему сидела, уложив на стол пухлые руки со спрятанным в них мельхиоровым подстаканником с тонкостенным стаканом, в котором просматривалась какая-то чёрно-коричневая жидкость.
«Наверное, это чай», предположил Лёнька.
Женщина удостоила посетителя презрительным взглядом, исходящим из щёлочек глаз, глубоко спрятанных под нависшими бровями и подпёртыми розовыми, как спелые яблоки, щеками.
Из слегка приоткрытых, ярко обозначенных багрово-красной помадой губ неожиданно громогласно вырвалось:
Чего надо? Чё тут шум поднимаешь? Если бы не тюки, плотно уложенные на стеллажах, поглотившие фанфары голоса, то у Лёньки точно бы полопались барабанные перепонки.
Справившись с первым впечатлением от неожиданной встречи, он полностью открыл дверь и, сделав шаг в сторону стола, протянул бумагу, выписанную в отделе практики.
Марьванна, заискивающе пролепетал он, Владимир Кузьмич меня к вам послал и просил помочь. Сказал, что вы постельное бельё можете выдать. Так не откажите в просьбе, а то спать сегодня не на чем. Учитывая создавшуюся обстановку, Лёнька постарался придать своему голосу самые жалостные нотки.
Давай, давай сюда свою цидулю, протянула знатная мадам руку за бумажкой, которую Лёнька вставил в её пухлые пальцы. Я многое могу. Голос у Марьванны от Лёнькиной лести подобрел, и она уже не так громогласно продолжила: А то ходют тут всякие-разные, да только надоедают, и доброго слова ни от кого не услышишь, это она уже пробурчала про себя, но децибелы от её бурчания с такой силой достигли Лёнькиных ушей, что в них даже что-то задребезжало.
Почесав за ухом, чтобы унять скрежет в ушах, Лёнька ждал вердикта всемогущей Марьванны.
А та откуда-то из закромов выудила очки, водрузила их на маленький носик, который каким-то чудом затерялся на её лице, и занялась прочтением записки, переданной ей Лёнькой.
Так ты не абитура, что ли? Марьванна поверх очков строго взглянула на Лёньку.
Не-а, отрицательно замотал головой Лёнька. Я на третий курс. А сейчас перед практикой надо в одиннадцатой роте переночевать.
А-а значительно протянула Марьванна. Тады ладно. Она отодвинула подстаканник с предполагаемым чаем, придвинула к себе одну из амбарных книг и что-то там начеркала.
Тут расписывайся! ткнула она в сделанную надпись. А когда Лёнька расписался в том, что ему выдан матрас, подушка, одеяло и пара простыней с наволочкой, аккуратно уложила книгу на прежнее место и выплыла из-за стола, заполнив собой небольшое, набитое всякой всячиной, помещение.
Шуруй за мной, пропыхтела она и, если бы Лёнька не прилип спиной к стеллажу, точно снесла бы его, как девятым валом, впечатав в тюки с барахлом.
Проследовав по коридору, Марьванна открыла одну из дверей и проникла в неё, скомандовав Лёньке:
А ты тут стой, жди.
Лёньке ничего не оставалось делать, как подчиниться, оставшись в коридоре.
Минут через пять из глубины комнаты послышалось:
А иди-ка ты сюда, соколик ты мой!
Лёнька моментально выполнил приказ, вошёл в комнату и застыл в ожидании следующих распоряжений, не замедливших себя ждать.
Так, пропыхтела Марьванна, забирай своё барахлишко и иди в свою одиннадцатую роту, да скажи там дежурному, что их я сегодня ждать больше не намерена и обходные подписывать буду только завтра. А если они не подпишут обходные, то сами знают, что я им устрою, уже грозно закончила она. Но, увидев, что Лёнька со свёрнутым матрасом всё ещё стоит перед ней, гаркнула: Кому я сказала, чтобы дул в свою одиннадцатую роту?!
От подобного приказа, да ещё выданного столь «нежным голоском», Лёньку смыло с такой силой, что он даже не запомнил, как выскочил из подвальных коридоров и оказался перед дверьми с табличкой «11-я рота».
Глава четвёртая
Открыв хлипкую дверь, Лёнька вошёл в коридор, мало чем отличающийся от таких же коридоров общежитий, что ему пришлось видеть.
Длинный коридор шёл далеко влево и вправо, где находились широкие окна, дающие достаточно света, чтобы осмотреться. Тумбочка дневального сиротливо пустовала, одиноко прижавшись к стене слева.
Стены выкрашены ядовито салатной краской. Такого же цвета были и двери в кубрики, кое-где даже открытые, что свидетельствовало о том, что в них обитатели отсутствуют.
В середине коридор освещался лучше. По всей видимости, там находилась Ленинская комната. Но из-за отсутствия контингента, который вечерами расслаблялся в ней за просмотром телевизора, она оказалась заставленной вынесенными из кубриков койками.
Поудобнее перехватив свёрток с матрасом, Лёнька двинулся в глубь коридора на голоса, которые, как ему показалось, раздавались из одного из кубриков.
Лёнькины шаги гулко отдавались от голых стен со следами серых квадратов от недавно снятой наглядной агитации. Впечатление удручающее. И, чтобы нарушить нависшую тишину покинутого людьми помещения, Лёнька изо всех сил проорал:
Есть кто живой?! закончив свой вопль сакраментальными выражениями общеизвестного русского языка, без которых не обходится ни одна курсантская речь.
Через какое-то время в конце коридора открылась дверь одного из кубриков, и вываливший из неё огромный детина в курсантской форме, но без мицы проорал в ответ:
Какого и т. д., и т. п. ты тут разорался? красноречиво просигнализировал он, обозначая, что живые в роте ещё присутствуют, и не только присутствуют, но и несут вахту, охраняя вверенное им государственное имущество.
Такому ответу Лёнька оказался только рад. Это означало, что ему сегодня не придётся одному куковать в пустых кубриках.
Подойдя ближе к верзиле, Лёнька рассмотрел у него на рукаве сине-белую повязку, говорящую о том, что перед незваным гостем находится самый что ни на есть настоящий дежурный по роте.
Правда, от него даже на расстоянии в полтора метра шёл такой смэл, что можно было удивляться, как дежурный ещё стоит на ногах.
Чё надо? Чё ты тут разорался? Абитуры тут нет, голосом сильно подвыпившего человека прорычал верзила, подтвердив свои слова энергичным жестом.
Да я не из абитуры. Я из девятой роты. Лёнька поморщился от удушающего выхлопа верзилы и отошёл от него на шаг. Меня Кузьмич из отдела практики послал сюда переночевать, пока «Орджоникидзе» не подошёл. Опоздал я на практику, так вот сейчас надо подождать, чтобы сесть на него, тут же придумал Лёнька своё появление в роте.
Так чё ты сюда припёрся? Никак не мог понять верзила. Чё? Вообще, что ли, зенки повылезали, что не можешь третью общагу от первой отличить?
Да там абитуру поселили, поэтому и свободных кубарей нет, изображая раздражение, пытался что-то объяснить Лёнька.
Тут его слова начали доходить до дежурного, и тот, сменив гнев на милость, решил:
Ну, с трудом выговаривая сложнейший текст, продолжил он, если такая история, то проходи, садись, побазарим, и широким жестом указал на открытую дверь, из которой только что вышел.
Лёньку уговаривать не потребовалось. Свёрток с матрасом порядочно оттянул руку, и тревожила только одна мысль: где бы его побыстрей скинуть.
В кубрике обстановка свидетельствовала о том, что выпускники тут расслабляются уже не первый день.
Койки не были заправлены, на них только небрежно накинули одеяла; полы не подметены, на тумбочках навалено невесть что, зато на столе, застеленном разорванными и замызганными газетами, в беспорядке стояли тарелки с остатками крупно нарезанной селёдки, корками хлеба и каким-то засохшим закусоном в замызганных тарелках, которые окружало множество пустых стаканов. Украшением стола являлась ополовиненная бутылка «Коленвала», а опустошённые её подруги скопились под столом. Всё свидетельствовало о том, что газ-ураган здесь продолжается очень долго.
В кубрике стояло четыре койки. На двух, ближайших от входа, изволили возлежать в бессознательном состоянии новоявленные инженеры-судомеханики.
Стол окружало несколько «баночек», но сейчас занятыми остались только три.
Два представителя сословия новоявленных механиков в более-менее адекватном состоянии мимоходом и без всякого любопытства взглянули на вошедшего Лёньку и продолжили прерванный разговор.
Третий представитель, высокий, слегка лысеющий парень в курсантской форме с пятью лычками на рукаве, вертел в руках синюю корочку диплома, и до Лёньки донеслось окончание его речи:
никто не поверит, что Федя, пьяница и разгильдяй, инженер. Маманя так первая, а корефаны в Корсакове те только рассмеются
Но его перебил парень, сидевший напротив:
Да брось ты ерунду пороть, Федя! Диплом есть значит, всё! Инженер. А как ты его получил никого не касается. Главное, листок с оценками никому не показывай, и со смехом хлопнул своего соседа по плечу. Точно говорю, Лёха? На что тот, недовольно скинув с плеча руку соседа, только хмыкнул:
И это правильно! И, показывая указательным пальцем на опустошённые стаканы, потребовал: Наливай, Колян, чтобы даже и сомнений ни у кого не возникло, что мы инженера́.
Сосед послушно протянул руку к бутылке и булькнул из неё пару бульков по стаканам.
Закончить осуществление процесса им не дал дежурный, вошедший следом за Лёнькой.
Лёха, обратился он к одному из сидевших за столом, у тебя в кубаре, кажись, ещё не раздербаненные койки стоят?
Ну, протянул Лёха, стоят. И чё?
Да вот парню из девятой роты надо переночевать. Как ты посмотришь на то, что он у тебя поселится?
Да пусть селится, пожал плечами Лёха, я всё равно ночевать не останусь, пойду к своей Таньке. И, рассмеявшись, пояснил: А то уеду в свою Манзовку, как же она без отметки останется? Парни от его слов дружно рассмеялись, скрестили стаканы «камушками» и опрокинули в себя огненную жидкость.
Увидев, что парни не против его присутствия, Лёнька скинул на ближайшую тумбочку свёрток с матрасом и постельным бельём, заняв свободную «баночку».
Дежурный, которого присутствующие уважительно называли Батей, через несколько минут посмотрел на часы и констатировал:
Пора бы и столы идти накрывать. Сколько там у нас сегодня будет наших?
Сколько будет все наши, весело ответил Колян, разгрызая зачерствевшую корку хлеба.
Так ты метнись по роте да посчитай, приказал ему Батя. А то чё мы будем лишнее накрывать. А что не зачифаним, то с собой заберём. Ты с нами пойдёшь, посмотрел он на Лёньку.
Тот, чувствуя, что у него кишка на кишку протоколы пишет, тут же согласился. Ведь он с утра, кроме сосисок с чаем в «Кулинарии», ничего не ел.
Конечно пойду.
Тогда у тебя будет особая задача. Для обозначения важности задачи Батя даже поднял указательный палец над головой. Берёшь сумку, он кивнул в угол кубрика, где валялись какие-то вещи, набиваешь её жоревом и тащишь в роту. Понял? А то пацанам, кто попозже придёт, подкормиться надо будет.
А чё тут непонятного? Лёнька пожал плечами и бывало добавил: Не раз такое сотворял.
Ну, если всё понятно, то пошли, рассиживаться уже времени нет. Батя поднялся с «баночки», посмотрел на Лёньку и указал ему на рундук: Возьми там фланку, а то в твоей гражданке ты у нас, что петух на помойке. Но тут же поправился: Хотя абитуры тут шарахается немерено.
И, повернувшись к Лёхе, уже другим тоном приказал:
А ты поднимай всех живых, и через полчасика приходите в столовую. Я думаю, что к тому времени мы там уже всё накроем.
Лёнька выудил из рундука чью-то тёмно-синюю фланку и напялил её на себя.
Батя осмотрел его и, хмыкнув, оценил:
Сойдёт. И, махнув рукой, скомандовал подвахте: Пошли! Чё расселись? По его виду (если не подходить ближе, чем на полтора метра) сейчас вообще было незаметно, что этот человек с полчаса назад употребил полстакана. Ну, это если, конечно, не подходить, а если подойти, то от духана, исходящего от дежурного по роте, можно было улететь в нирвану.
Выйдя из общаги, Лёнька последовал за Батей, шедшим впереди с Коляном и ещё парой парней, одетых в форму, но без гюйсов и миц. Вольница! Они уже от дежурного офицера за нарушение формы одежды нарядов вне очереди не получат.
Непривычным для Лёньки оказалось то, что он в столовую не шёл в строю. Парни, идущие перед ним, шли шагах в пяти от него и о чём-то весело разговаривали. Да, им было что обсудить. Позади пять лет обучения, и теперь перед ними открывается дорога жизни. Что она для них приготовила? Никто не знал. Но и не боялся на неё ступить.
За то время, что Лёнька провёл с этими жизнерадостными ребятами, он узнал, что они уже получили направления в различные пароходства, а сейчас, после защиты диплома, у них заслуженный месяц отдыха.
Батю направили в дальневосточное пароходство, Федю в сахалинское, Лёху в приморское, на танкера, а Колян должен лететь на Камчатку. Там у него жили родители и ждала девушка.
До столовой дошли минут за десять, не спеша поднялись на второй этаж по неширокой бетонной лестнице и оказались в зале, заставленном столами.
Батя посмотрел на Лёньку:
Делай то же, что мы, и не ошибёшься. Но, увидев, что Лёнька чего-то колеблется, подбодрил его: А ты не тушуйся, всё нормально. Давай помогай парням расставлять тарелки и хлеб, да не забудь про сумочку, он взглядом показал на сумку, которую Лёнька прихватил из роты.