Николай Лейкин
На заработках. Роман из жизни чернорабочих женщин
© «Центрполиграф», 2024
© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2024
I
По топкой, не высохшей еще глинистой земле на огород входили четыре деревенские женщины с пестрядинными котомками за плечами. Женщины были одеты в синие нанковые ватные душегреи, из-под которых виднелись розовые ситцевые с крупными разводами короткие юбки, дававшие возможность видеть, что все женщины были в мужских сапогах с высокими голенищами. Серые шерстяные платки окутывали их головы, а концы платков были спрятаны под душегреями. Женщины были одеты, как говорится, в одно перо, да и лица у них были почти одинаковые: круглые, с узкими глазами, с лупившеюся почему-то кожею на щеках. Далее фигуры их совершенно походили друг на дружку: толстобрюхие, коротенькие, с широкими плечами, с большими красными руками. Они вошли на огород сквозь открытые ворота в заборе и, поглядывая по сторонам, переминались с ноги на ногу в глинистой земле, смешанной с навозом, и не решались идти дальше. Был конец марта. Огород еще не был разделан, гряд не было еще и помину, в капустном отделении из земли торчали прошлогодние потемневшие кочерыжки, то там, то сям лежали не разбросанные еще кучи навоза, и только около длинного ряда парников со слегка приподнятыми рамами копошились, присев на корточки, такие же точно женщины, как и новопришедшие.
Парники находились на конце огорода. Женщины, копошившиеся около парников, заприметя вошедших на огород женщин, стали с ними перекликаться.
Землячки! Вам кого? Вы чего ищете? кричали они.
Да нам бы вот тут робко начали вошедшие на огород женщины.
Не слышно оттуда. Коли что нужно идите сюда.
Женщины, копошившиеся около парников, стали манить их руками. К парникам пришлось проходить мимо небольшой избы, не обшитой тесом, около которой лаяла, выбиваясь из сил, привязанная к сколоченной наскоро из досок будке собака.
А не покусает собачка-то? кивали пришедшие женщины на собаку.
Ни-ни Да она и на привязи. Коли робеете, то подальше пройдите, послышался отклик.
Женщины, увязая в топкой земле, стали пробираться к парникам. Собака надсажалась еще более. Из избы вышел рослый мужик в красной кумачной рубахе, в жилетке, сапогах бутылками, без шапки, с всклокоченной головой и почесывался. Очевидно, он до сего времени спал.
Вам чего, тетки? спросил он, лениво позевывая.
Да вот тут землячек наших нетути ли?
А вы какие сами-то будете?
Новгородские, боровичские.
Прогневался на нас Господь, и ни одной барочки нынче на Мете не разбило? Так вас дразнят, что ли? Знаем.
И, милостивец, мы от Мсты-то дальние. Мы сорок верст от Меты.
Все-таки, поди, кулье-то да мешки с мукой приходили на Мету ловить. Нет тут у меня ваших боровичских. У меня покуда какие есть бабы и девки все новоладожские. Вам чего, собственно, нужно-то?
Да уж известно: заработки ищем, на заработки приехали.
В таком разе нужно к хозяину, а не к бабам. Я хозяин.
Женщины закланялись.
Не возьмешь ли нас, кормилец, поработать?
Мужик почесал левой рукой под правой мышкой и помолчал.
Голодухи везде по деревням-то. Вашей сестры ноне будет хоть пруд пруди, сказал он. Пока еще все не пришли, потому для огородов еще рановато, но приходить станут стадами. Дешева ноне будет баба, вот потому я заранее и не связываюсь. Как у вас с кормами-то?
Страсти Божии отвечала баба постарше. К Рождеству уж все съели.
Ну, вот видишь. И так повсеместно. Я так рассуждаю, что к Николину дню баба такая появится, что просто из-за одних харчей в работу пойдет.
И, что ты, милостивец!
Верное слово. Третьего года по весне урожай лучше был, а бабе цена была всего гривенник и уже много пятиалтынный в день. Прошлой весной баба вертелась на двугривенном и четвертаке, а ноне год голодный. Ни сена нигде, ни овса. Скотину всю продали, старухи в кусочки пошли. Вся вот здешняя округа под Питером в бескормице. Да и не под одним Питером.
Бабы переминались с ноги на ногу и переглядывались друг с дружкой.
Верно, правильно, подтвердил свои слова хозяин и еще в подтверждение своих слов спросил: Ну что, от радости вы сюда пришли в Питер, что ли?
Да уж какая радость! Все перезаложились и пере-продались кабатчику, чтоб на дорогу что-нибудь выручить. Полдороги ехали, а полдороги пешком. С Любани пешком идем, отвечали женщины.
Ну, вот видите.
Нет ли, милостивец, чего поработать? кланялись женщины. Мы бы вот с Благовещеньева дня
С Благовещеньева до Покрова? Это чтобы на лето? перебил их хозяин. Нет, тетки, нынче такой ряды ни у кого не будет. Всякий себя бережет и опасается. Я говорю, что около вешнего Николы вашей сестры сюда столько понаедет, что из кормов брать будем. С какой же стати передавать лишнее? А вот так, чтоб ни вам не обидно, ни мне не обидно, чтобы во всякое время и вы бы могли уйти, коли не понравится, да и я мог бы вас согнать, коли они невыгодно. Вас сколько?
Да нас четыре души.
Ну вот четыре души и возьму, коли дорожиться не будете. Только поденно. Баба ноне будет без цены, это верно, потому год голодный. Погодьте, я только шапку надену да кафтан накину, а то на ветру-то так стоять холодно, сказал хозяин, ушел в избу и через несколько времени вновь появился в картузе и в синем кафтане внакидку. Ну-с, работа наша огородная сами знаете
Не живали мы еще, земляк, в Питере-то, проговорила баба постарше.
Господин хозяин я тебе буду, а не земляк! поправил ее хозяин. Какой я тебе земляк, коли вы боровичские, а я ростовский? Ну так вот: работа наша с зари до зари Светлые ночи будут так в восемь часов вечера кончать будем, а требуется поливка так уж и до девяти вечера И из-за этого чтоб уж пред хозяином не брыкаться. Воскресенье у вас день на себя, потому праздник, но ежели в засуху поливка, то уж без поливки нельзя. А за поливку в праздник за полдня считаем.
Да уж это само собой, ступня не золотая, откликнулась одна из женщин.
Все вы вначале ступню-то не цените, а потом сейчас и нос задирать, я вас знаю
Харчи-то, хозяин, у вас как?
Харч у нас хороший. В постный день варево со снетком, хлеба вволю; по праздникам каша, постного масла лей, сколько хочешь; в скоромные дни буженину варим в щах и к каше сало.
А чай? Чаем поите?
Вишь, какая чайница! Чай у нас два раза в день. Утром поим и в пять часов поим. Чаем хоть облейся. Сыта будешь.
Ну а ряда-то, ряда-то какая, господин хозяин? допытывались женщины.
Обижать вас не хочу, потому цены на бабу покуда еще нет, будем так говорить, не понаехала еще сюда вся-то баба Пятнадцать копеек в день вот какая цена, ну а упадет цена так уж не прогневайтесь
Женщины задумались.
Пятнадцать копеек Ой, дешево! Да как же это пятнадцать-то копеек? Ведь это, стало быть, всего четыре с полтиной в месяц?! заговорили они.
Меньше. Потому по праздникам весной работы нет, дал ответ хозяин.
Господи Иисусе! Да ведь это за лето и на паспорта, и на дорогу не скопишь!
Зато сама сыта будешь. На наших харчах тело живо нагуляешь. У нас на счета харчей хорошо. Ах да Первые ваши деньги пойдут не на руки вам, а на прописку паспортов и на больничные. Здесь ведь Питер, здесь прописаться надо и рубль больничных уплатить.
Женщины переглянулись.
Сестрицы, так как же это так? Неужто за пятиалтынный?
А уж как знаете. Вон спросите у тех баб, отвечал хозяин, кивая на парники. Они также по этой цене работают.
Ты бы хоть по двугривенничку, господин хозяин?..
Будет цена на бабу двугривенный я и за двугривенным не постою, но не может этого нонче быть, потому голодуха.
А к Троице платков дарить не будешь? спросила одна из женщин. У нас бабы ходили в Питер, так им по городам к Троицыну дню по платку
То за летнюю ряду, то с Благовещеньева по Покров и по книжке ежели, а я вас поденно ряжу, потому летней ряды ноне не будет. Какие ноне платки!
Женщины колебались.
Ну, подумайте, пошушукайтесь промеж себя, а я в избу чай пить пойду. Потом скажете, на чем решили, сказал хозяин и направился в избу.
Бабы остались на огороде и стали шептаться.
II
На втором огороде, девоньки, по пятнадцати копеек в день По пятнадцати копеек Уж это что-то больно дешево начала, покачивая головой, женщина постарше, у которой совсем отсутствовали брови.
Пронюхали, что повсюду голодуха, вот и стачались, вот и прижимают, отвечала вторая пожилая женщина, но с густыми бровями.
Как же Акулина-то летось по восьми с полтиной в месяц на огороде жила?! дивилась молодая женщина с необычайно развитой грудью.
Так ведь то было летось, когда кормы были, а теперича цены другие.
Беда! покрутила опять головой безбровая женщина. Неужто же за пятнадцать копеек оставаться? Ведь это что же Ведь это помирать Да он вон еще что говорит Хозяин-то то есть Он говорит, что первые деньги пойдут на прописку паспорта да на больницу.
А на прописку да на больницу-то много ль надоть? спросила совсем молоденькая женщина, курносая и с выбившеюся из-под платка белокурою прядью волос. Сколько денег-то?
А нам почем же знать! Мы так же, как и ты, в первый раз в Питере, отвечала женщина с густыми бровями. Надо будет вон тех баб поспрошать, что около парников копошатся.
Нерешительным шагом женщины прошли к парникам, в которых, присев на корточках, выпалывали сорную траву другие женщины.
Порядились, что ли? встретила вопросом одна из женщин у парников новопришедших женщин.
Да как рядиться, умница, коли по пятнадцати копеек в день дает, сказала безбровая женщина.
Цены такие. Мы уж тоже совались, да нигде не берут. Работы на огородах ведь еще не начались. Только там и работают, где парники, а ведь парники-то не на каждом огороде.
Вы, умница, новоладожские?
Новоладожские.
Бывалые в Питере-то?
Бывалые. Кажинный год по весне в Питер ходим.
Так неужто по пятнадцати копеек подрядившись?
По пятнадцати, а только с хозяйской баней. По субботам у нас от хозяина восемь копеек на баню Так и вы уговаривайтесь. Здесь ведь не то что в деревне, даром никуда не пустят попариться, а везде надо платить деньги. Пять копеек баня-то стоит, ну да мыло, веник.
Неужто и веник купить нужно?! удивленно воскликнула молоденькая женщина.
А ты думала, как! Веник копейка, а то и две. Здесь за все плата. Питер город дорогой.
А вот у нас в деревне пошел в лес, наломал
А здесь за поломку-то по шее накостыляют. Да и некуда идти ломать, потому лесов поблизости нет.
Ну, у соседей попросить.
Молчи, Аришка! Ну что зря брешешь! оборвала курносую женщину безбровая и спросила женщин, копошившихся у парников: Вы замужние будете или девушки?
Я-то девушка буду, вон и та девушка, отвечала черноглазая новоладожская женщина, указывая на рябую женщину. А вон те три замужние.
Хороша ты девушка, коли ребенка в деревне оставила, улыбнулась худая скуластая женщина в полосатом красном платке на голове и на плечах, концы которого были завязаны сзади за спиной.
Это, Мавра Алексеевна, в состав не входит, огрызнулась черноглазая женщина. Зачем зубы скалить! По паспорту я девушка вот и весь сказ.
А вот, милая, сколько с вас хозяин за прописку паспортов-то вычитает? спросила безбровая женщина.
Рубль тридцать. Это уж у него положение. Рубль на больничное и тридцать копеек за прописку.
Фу, тяготы какие! Ведь это сколько же ден задарма жить?
Да, почитай, что девять ден отъелозить придется. Мы уж сочли.
Арина! Слышишь! А ты хотела первые три рубля матери сейчас же в деревню послать на выкуп полушубка. Долгонько трех-то рублей не увидишь, сказала безбровая женщина курносой женщине.
Курносая в ответ только широко открыла глаза и рот и тупо посмотрела на безбровую.
Беда, как трудно! послышалось у новопришедших женщин.
Да уж чего труднее! вздохнули женщины, копающиеся в парниках. Вы все из одной деревни будете? задали они вопрос новопришедшим женщинам.
Трое из одной деревни, а она вон одиннадцать верст от нас, отвечала безбровая женщина, кивая на курносую.
И все в первый раз в Питере?
В том-то и дело, что в первый. Порядков здешних не знаем, наговорили нам, что в Питере хорошо
Что деньги здесь по улицам валяются? подхватила черноглазая женщина, отбрасывая от себя горсть сорной травы, вырванной из парника. Нет, брат, милая, в Питере тоже ой-ой как трудно! Вы-то замужние будете?
Я замужняя. Нынче всей семьей из деревни от голодухи ушли. А вон энто три девушки. Молоденьким-то замуж бы выходить, а вон послали родители на заработку.
За кого выходить-то, коли все парни на заработках! откликнулась одна из товарок безбровой женщины и спросила землячек: Так как же решим, девушки: оставаться здесь на огороде или искать, лучше чего нет ли?
А где ты лучшего-то по теперешнему времени найдешь? спросила одна из женщин от парников. Поди-ка, сунься.
Да наша же землячка в прошлом году здесь, в Питере, на кирпичном заводе работала и по восьми гривен в день доставала.
А кирпичные-то заводы нешто теперь работают? Кирпичные-то заводы, дай бог, к Троице А до Троицы-то десять раз с голоду помереть успеешь. И мы кирпичные заводы чудесно знаем, да по весне на них работы нет.
Пятнадцать-то копеек уж очень дешево. Мы зимой у нас в деревне дрова складывали в лесу в поленницы и то по гривеннику в день на хозяйских харчах. Одно только разве, что чаем не поили. Нет, для Питера уж это очень дешево.
Говорила это курносая женщина. На нее тотчас же набросилась безбровая:
Ay тебя много ли денег-то на ночлег да на пропитание осталось, чтобы фыркать на пятнадцать копеек?
Да двенадцать копеек еще есть.
Двенадцать копеек! Нешто в Питере можно на двенадцать копеек! заговорила у парника черноглазая женщина. Что ты в Питере на двенадцать копеек поделаешь?!
А у нас, милая, еще того меньше, подхватила безбровая женщина.
Ну, так мой совет оставаться здесь и работать покуда за пятнадцать копеек, а потом видно будет. Мы сами так же Вот теперь работаем, а под рукой разузнаем. И как разузнаем, что где получше, то сейчас долой, ежели хозяин не прибавит. Только смотрите, что ежели уж он возьмет вас к себе в работу, то раньше, как через десять ден, вас от себя не выпустит, потому прописка паспортов и больничные Так уж и знайте, что покуда рубль тридцать ему за прописку да за больничные не отработаете, он и паспортов вам ваших не отдаст.
Так что ж, девоньки, останемся? сказала безбровая женщина. Ведь вот не хуже нас люди, да работают же за пятнадцать копеек.
Выговаривайте только в кажинную субботу на банное восемь копеек, а то хозяин и от нас хотел утянуть, продолжала черноглазая женщина.
Да уж как вы, так и мы Согласны, девоньки?
Конечно же, надо оставаться.
Из избы вышел хозяин. На этот раз он был в синем кафтане и шапке.
Надумались, землячки? спросил он женщин, пришедших наниматься.
Да уж что с тобой делать! Бери паспорты и пусти в избу котомки скинуть, отвечали те. Только чтоб уж нам на баню по субботам по восемь копеек.
Пронюхали уж? улыбнулся хозяин. Ну да ладно, махнул он рукой. Идите в избу и развьючивайтесь. Сейчас вас чаем поить буду и паспорты от вас отберу. А только плата с завтрого, хоть вы сегодня малость мне и поработаете около парников.
Женщины направились в избу.
III
В избе кипел нечищеный самовар на некрашеном столе. Пахло дымом, печеным хлебом, кислой капустой. Нанявшиеся на заработки женщины успели уже снять с себя котомки и душегрейки и пили чай из разнокалиберной посуды. Хозяин дал им по куску сахару. Сам он до чаю не касался, так как успел уже напиться раньше. Он сидел на скамейке поодаль и смотрел на глотающих горячую воду женщин.
Да вот еще, чтоб вы знали, начал он. Стряпух я для артели не держу, а у меня такое заведение, чтоб по очереди Как какую бабу или девку назначу, та и стряпай. Сейчас это утречком встать, дров наколоть, воды из колодца наносить, печь вытопить ну, и варево чтоб к полудню было. Вот тоже самовар наставить.