Шагай У меня, девушка, живот подвело. Хлебца поесть надо. Вот даве мимо лавочки-то шли Разыщем эту лавочку, купим себе хлебца, поедим и пойдем на Никольский рынок.
Лавочка вскоре была найдена, хоть и не та, которую Акулина и Арина видели раньше. Она была на шоссе в деревянном расписном доме. В окна лавочки виднелись чайные чашки, расставленные на подоконниках, апельсины и лимоны, положенные на рюмки. Тут же лежали большие ситные белые хлебы.
Эх, ситники-то важные! слегка облизнулась Арина при виде ситных хлебов.
До ситников ли нам, милая, теперь! оборвала ее Акулина. Дай бог и черным-то хлебом зобы набить.
Да ведь я, Акулинушка, только так Я знаю, я понимаю. Такие ли наши капиталы, чтобы ситный хлеб есть! Быть бы живу.
У крыльца лавочки стояли две крестьянские телеги, из которых торчало что-то увязанное в рогожи. Разнузданные лохматые лошаденки ели сено, положенное прямо на землю. Сами владельцы этих телег мужик и баба сидели на крыльце и уписывали с бумаги изрезанную на куски астраханскую селедку, заедая ее хлебом. Акулина и Арина зашли в лавку и, купив себе три фунта хлеба, уселись тут же на крыльце и стали жадно пожирать хлеб. Проезжие мужик и баба, съев селедку, принялись пить квас, который им вынес в жестяном ковше лавочный мальчишка. Арина соблазнилась квасом и спросила бабу:
А почем здесь, тетенька, квас? Мы не здешние, так не знаем.
Да вот на копейку-то даже не полный ковш дали. Здесь все дорого, отвечала баба.
Кваску-то, Акулинушка, на копейку все-таки купим, шепнула Арина Акулине.
Эка ты, девка, лакомка, посмотрю я на тебя, пробормотала Акулина. Ну, да уж ладно, купим. Вот только хлеб дожуем.
Проезжая баба, посмотрев на Акулину и Арину, спросила их, откуда они, куда идут, и, узнав всю подноготную, сказала:
Трудно ноне в Питере насчет заработков. Да и рано вы пришли в Питер насчет заработков. Надо бы позже, так к началу мая месяца. Конечно, вы от голодухи, но все же лучше было бы до Еремея-то Запрягальника промаячить.
Нам бы хоть какую-нибудь работу, проговорила Арина. Мы вот на Никольский рынок пойдем, так зарываться не станем. На огород так на огород, поломойничать так поломойничать, на фабрику так на фабрику.
От Никольского рынка, милая, на фабрики не берут. Там либо на огород рядят, либо в прислуги.
Ну, в прислуги.
А ты делать-то что-либо по домашеству умеешь ли? Ведь в прислуги берут, так тоже спрашивают, чтоб все умела, что около господ требуется.
Уезжая от лавочки, мужик и баба рассказали Акулине и Арине, как пройти к Никольскому рынку. Напившись квасу, Акулина и Арина отправились в путь. По дороге им попались еще два-три огорода. Они заходили на них, но там жили только хозяева с двумя-тремя работниками, которые и исполняли первоначальные весенние огородные работы. Женщин же работниц покуда еще не требовалось.
Только часу в четвертом дня пришли Акулина и Арина к Никольскому рынку и расположились под навесом на скамейке среди десятка баб и мужиков, так же, как и они, ожидающих найма. Акулина и Арина были сильно уставши. Сегодня им пришлось пробродить более десяти верст.
XVI
Как только Акулина с Ариной появились под навесом около Никольского рынка, на них тотчас же было обращено внимание всех присутствовавших там мужчин и женщин. Все начали коситься на них и осматривать их с ног до головы.
А бабья-то-таки подваливает, произнес рослый старик-носильщик типа николаевских солдат с пробритым, начинающим порастать седой щетиной подбородком, и кивнул на Акулину и Арину бродячему сапожнику, чинившему ему сапог. Так как один сапог был у сапожника, то носильщик вследствие этого был на одну ногу бос. Одет он был в рваную кожаную куртку, опоясанную в несколько раз толстою веревкой, на одном конце которой висел кожаный набитый мочалой тюфячок для ношения тяжести на голове. Сапожник, постукивавший молотком по подошве сапога, отвечал:
Да, брат, голодуха-то не свой брат. Из всех щелей лезут. Страсть, что этой самой бабы нынешним летом в Питер припрет. Ведь вот наши, тверские, еще не тронулись, а и наши полезут. Вы каковские, сестрицы, будете? спросил он Акулину и Арину.
Боровичские, Новгородской губернии, милый человек.
Пешком в Питер-то пришли?
Ино пешком, ино по железной дороге.
Так. Порядок известный. Многие ноне из-за голодухи пешком придут.
Разговор пресекся. Находившаяся под навесом баба-торговка, продававшая с лотка соленую рыбу и хлеб, крикнула Акулине и Арине:
Трески, тресочки, умницы! Рыбки с хлебцем позоблить не хотите ли?
Обедали уж, благодарим покорно, отвечала Акулина.
А ты так, без обеда поешь. Ох, чтой-то у меня ноне за покупатели скупые! И десяти фунтов рыбы с утра не продала.
Продай в долг без отдачи, так куплю, а то на какие шиши, коли вот я второй день без найма здесь сижу! откликнулась пожилая баба с головой закутанной в серый байковый платок.
Плохи наймы-то, милая? спросила бабу в платке Акулина.
Да, почитай, что никто не рядит, а вот уж я со вчерашнего сижу. За четыре рубля бы, кажись, в месяц на своем горячем куда-нибудь в кухарки пошла.
Господи Иисусе! Да что же это так?
Такое время. Время теперь такое плохое для найма. Всякая прислуга перед Пасхой на месте крепится и не соскакивает с места, чтобы подарок на праздник заполучить. Разве уж которую сами хозяева прогонят за пьянство. Да перед праздником-то и не пьянствуют, а все тише воды ниже травы.
А непременно трафишь прислугой, а не на огород?
На огород не могу. Там пропалывать, так надо либо на корточках сидеть, либо на коленках стоять, а у меня в коленках ломота и слабы они. Застудила я, милая, ноги себе нынешней зимой, на плоту белье полоскавши. Зиму-то всю поденно по стиркам проходила ну и застудила.
Зиму-то тутотка в Питере жила?
В Питере. Я уж с прошлого лета из деревни: тверские мы. Вдова я, милая. Все жила в деревне, муж по летам на барках ходил, а я дома хозяйством занималась, а вот как муж два года тому назад около вешнего Николы утонул с барки все хозяйство у нас по деревне прахом пошло. Сдала я свою девочку невестке Девочка у меня по шестому году Сдала я девочку невестке, а сама в Питер на заработки Да, плохо, очень плохо А ведь вот придется в конце мая или деньги на паспорт в деревню посылать, или здесь отсрочку брать. А денег-то, люди говорят, надо три рубля да на больничное рубль. Откуда четыре рубля взять?
Вместо ответа Акулина только покачала головой. Через минуту она спросила бабу:
Ну а как наймы на огород?
Да тоже плохо. Сегодня вот я с утра здесь сижу, ни один хозяин не приходил и не спрашивал. Рано ведь еще на огород-то. Огород так, к примеру, около Николина дня.
Спаси, Господи, и помилуй! ужаснулась Акулина и прибавила: А мы ведь вот с этой девушкой на огород трафим.
Коли ежели на город трафите, то надо самим по огородам походить, да поспрашать. Ноне все сами ходят. Хозяева-огородники до Николина дня сюда редко заглядывают.
Да уж ходили мы, умница, по огородам-то, но все неудачно.
Работы нет? Ну вот А здесь еще неудачнее сидеть будете. Здесь теперь место вот какое: здесь место стряпушье, кому ежели в стряпки или по поломойной части, а насчет огорода это после Пасхи.
Ариша, слышишь? окликнула Акулина девушку, которая сидела, грустно опустя голову и задумавшись.
Слышу, слышу, Акулинушка отвечала та и прибавила, обращаясь к бабе в платке: Да нам, милушка, покуда хоть бы и по поломойной части работки найти. Нам только бы живу быть.
По поломойной части работа наклевывается. Теперь время передпраздничное. Все по квартирам чистятся и полы и окна моют. Даве утречком приходили, рядили. С пяток женщин ушло на работу поденно, а я не могу, не могу я, милая, по полу ползать, потому у меня ноги застужены. Еще один пол понатужиться и вымыть туда-сюда, а так чтобы целый день с утра до вечера, согнувшись, по полам мочалкой елозить этого не могу.
Ну а как ряда за поломойничанье была?
Да кто за полтину, кто за сорок копеек ушел.
Это то есть, стало быть, харчи уж свои?
Само собой, свои. Разве хозяева чайком попоят.
Что ж, Ариша, пойдем поломойничать опять отнеслась Акулина к Арине.
Куда хочешь, Акулинушка. Я во всякую работу готова.
Ну, вот и пойдем. Что ж, полтину серебра в день заработать это хорошо. Двугривенный на харчи, пятачок на ночлег, пятачок даже на чай можно, а двугривенный все-таки на руках останется.
Так-то оно так, милая, но ведь на один день поломойничанье-то. Сегодня наймут, а завтра опять без работы останешься и должна приходить сюда, заметила баба.
А завтра опять наймут, на другое место наймут.
Не так-то это легко, ангелка, делается. По два да по три дня без найма сидят. А ты также разочти, что вот Пасха будет, праздники начнутся, так и совсем здесь наймов не будет.
Да, да, да
Акулина вздохнула и снова покрутила головой.
Нейдут что-то нанимать-то. Никто не идет, прибавила она, помолчав.
Кому же идти-то об эту пору? Об эту пору никогда наемщиков не бывает. Вот уж разве что к вечеру, чтобы с утра заказать поденщице на работу прийти. Каждый хозяин тоже рассчитывает, чтобы поденщица у него целый день отработала.
Акулина и Арина сидели под навесом уже больше часа, а наемщики все еще не являлись. Баба с головой закутанной байковым платком, соскучившись сидеть, подняла ноги на лавку, легла свернувшись калачиком и, закрыв глаза, стала похрапывать.
XVII
День клонился к вечеру, а нанимать рабочих, ожидающих заработка, никто не приходил. Только носильщика наняли за двадцать копеек отнести куда-то большую корзину с посудой из лавки Никольского рынка. Под навесом распространилось уныние. Это уныние особенно было заметно среди женщин. Некоторые, впрочем, бодрились и утешали себя, что наймы происходят главным образом утром.
Судите сами, милые, кто ж пойдет на вечер глядя народ нанимать. Утром это дело делается, говорила женщина городского типа, одетая чуть не в рубище, с грязным подолом ситцевого платья и с синяком под глазом.
Ну, не скажи. Задастся день, так и утром ничего не наклюнется, откликнулась баба с головой окутанной байковым платком. Вот я с шести часов утра здесь сижу, а только четырех женщин в поломойки взяли. Плотников утром нанимали это точно, а насчет женщин просто умаление. Приходила еще жидовка прислугу за три рубля в месяц нанимать, но кто же к жидовке пойдет, да к тому же и за три рубля! Конечно, это перед праздником, оттого оно так и выходит, но все-таки
Кой-кто из ожидающих найма стал ужинать, покупая себе хлеб и астраханскую селедку, или треску, или пару соленых огурцов. Все это продавалось тут же под навесом с лотков, поставленных на разноски, и с ларьков. На некоторых ларьках задымились корчаги щей, вареный картофель, горшки каши, но горячую еду, как более дорогую, ели не ожидающие найма, разумеется, очень стесненные в денежных средствах, а заходившие под навес прохожие. Акулина и Арина, приценившись к щам и узнав, что они стоят по пяти копеек чашка, купили себе только на три копейки картофелю и стали его есть с оставшимся у них еще от обеда хлебом. Оставшегося хлеба было, впрочем, мало, и пришлось прикупить еще на три копейки. Повсюду слышались разговоры о ночлеге.
Еще милость Божья, что у меня угол есть и за него до послезавтрого вперед заплачено, а то была бы просто беда, продолжала баба с головой укутанной платком.
Тоже, должно быть, издержалися, милая? поинтересовалась Акулина.
Да ведь, почитай, неделю без работы живу, так как же Останусь на Пасху без места, так уж не знаю, что и делать. Есть у меня, кроме этого платка, еще один платок на квартире, этот платок можно и побоку, но за него больше полтинника никто не даст, потому платок дыра на дыре. Разве что уж на подушку придется жить, потому, рассуждаю я так, что можно и без подушки спать, а платье под голову.
Наймешься еще к Пасхе-то. Полно тужить, тетенька, успокаивала ее Арина.
Ну, не скажи. По вчерашнему и по сегодняшнему найму просто колодой заколодило. Идти в контору и там записаться на наем сейчас деньги потребуют за записку. А где их взять? Беда, чистая беда.
Акулинушка, где же нам сегодня переночевать-то, ежели не наймемся на места? спрашивала свою землячку Арина.
Да уж теперь какие наймы! отвечала та. Действительно, надо о ночлеге подумать. Милушка, а где же здесь, к примеру, постоялый двор, коли ежели переночевать нам? отнеслась она к бабе с головой окутанной платком.
Да переночевать-то можно и у нас в углах, коли ежели у вас паспорты в порядке.
В порядке, в порядке, милая.
Ну так хозяйка пустит. Пойдемте со мной. По пятачку она пустит.
По пятачку с каждой?
Ну да.
Фу, как дорого!
Как дорого? Да ты, умница, должно быть, цен питерских не знаешь. В ночлежном доме и то берут по пяти копеек с носа.
В ночлежном доме за пять копеек с угощением, откликнулась женщина с синяком. Там вечером кружка чаю с куском сахару и с куском хлеба полагается.
Так ведь в ночлежный-то дом, где с угощением, не всегда и попадешь, коли попозднее придешь. Там, милая, спозаранку места караулят и всегда все места заняты, особливо на женской половине, отвечала баба с головой окутанной платком. Женское отделение маленькое ну и умаление всегда. Я по зиме раза три туда совалась и все полно да полно. Придешь и поворотишь оглобли назад. Пять копеек за ночлег и в таких домах берут, где вовсе без всякого угощения.
Врешь. Есть и за три копейки. Вот я три дня подряд ночевала за три копейки, да и сегодня туда пойду.
Голубушка, нельзя ли с тобой нам идти? Проводи нас, обратилась Акулина к женщине с подбитым глазом.
Отчего же? Очень просто. Пойдемте.
Да уж пожертвуйте вы по пятачку-то и идите к нам, приглашала Акулину баба с головой укутанной платком. У нас квартира, у нас, по крайности, спи спокойно и чувствуй, что у тебя все твои вещи целы будут. А ведь за три копейки не ведь где ночевать, так того и гляди, что или чулки у тебя украдут, или платок стащат.
Сделай, брат, одолжение Коли хозяину что отдашь все цело будет, отвечала женщина с подбитым глазом.
Баба с головой укутанной платком, продолжала звать к себе Акулину и Арину:
Пойдемте, землячки, к нам. По пятачку отдадите, так уж, право, спокойнее будет.
Умница, да откуда денег-то взять? Ведь нам надо тоже тот расчет держать, что ежели завтра не наймемся, так было бы на что поесть.
Ну, Бог не без милости. Авось завтра и найметесь. Ведь вы вот со здоровыми ногами, вы на поломойство наняться можете, так вам с полгоря. Хозяйке по пятачку отдадите да ежели на копейку сахару купите, то я вас и чайком дома попоить могу. Чай у меня есть. Заваривать у хозяйки буду, так и вас попою за милую душу.
Акулина и Арина колебались, куда им идти на ночлег. Напиться чаю, не видав целый день горячей пищи, было заманчиво. Они стали шептаться друг с дружкой, рассчитывая, сколько у них останется назавтра денег, ежели они позволят себе это удовольствие.
В это время под навес зашел какой-то бакенбардист в потертом пальто и в войлочной рыжей шапке, посмотрел направо и налево, обозревая присутствующих, и сказал:
Двух поденщиц нам на завтра с утра требуется. На Гороховую улицу. Будем рамы зимние выставлять, так чтобы все окна перемыть, двери, полы, которые ежели не паркетные, и все прочее.
Под навесом просияло. Почти все женщины поднялись со скамеек и приблизились к нему.
Прийти к семи часам утра. Я сейчас адрес дам, продолжал бакенбардист.
Давай, голубчик, давай. Вот я могу, да вот и она, послышалось со всех сторон, и несколько рук протянулось к нему.
Все протискивались, стараясь быть впереди. Подскочила к бакенбардисту и Акулина.
Нас возьмите, барин, нас! кричала она. Мы вот две из одного места. Арина! Иди сюда! Чего ты, дура, там сзади-то торчишь!