* * *
Инженер Старовольский был заметно смущен.
Барбара? Вы в Киеве?
Да, пробормотала Бася, в Киеве. Со вчерашнего дня. Проездом в Житомир.
Павел Андреевич с понимающим видом кивнул. Было видно поможет во всем. Если надо рискуя жизнью. Барбара поспешила расставить все точки.
Я в командировке. Через месяц обратно в Москву.
В глазах Старовольского Бася прочла: «Как же тебя угораздило, девочка?» и ответила на невысказанный вопрос.
Я в Наркомпросе, Павел Андреевич. Наркомате просвещения РСФСР.
Вот оно как. Ну что же, безмерно рады.
Стараясь не шуметь, Старовольский провел ее в гостиную. По углам прихожей громоздились связки книг.
Только, ради Бога, не спрашивайте Маргариту о Юре и о Славе. Я сам всё объясню. Дело в том
* * *
Заслышав детские голоса, Ерошенко вновь приподнял голову. Еще один мальчик, с мальчиком девочка. Мальчик ровесник тому, что на лавке, белобрысый, с синяком под левым глазом, в старом, не по росту, с чужого плеча пальто, подпоясанном солдатским ремнем. Посмотрел на сверстника с демонстративной и недетской злостью. Девочка лет пяти, темненькая как турчанка, потянула мальчишку в сторону. «Генка, брось его, поиграем лучше!» Другой рукой она держала куклу, давно утратившую лоск, но прежде дорогую. Ерошенко вернулся к «Известиям».
«Интернационал детей. Стокгольмская рабочая коммуна обратилась к Наркому просвещения т. Луначарскому с предложением прислать на летние каникулы 300 детей русских рабочих». Что же, спасибо, товарищи шведы. Дети рабочих, в конце концов, не виноваты, даже белобрысый ненавистник читающих мальчиков. «Тов. Луначарский предложил отправить из Москвы и из Питера по 150 детей».
А вот это уже занятнее. «Польша. Крестьянское восстание. 4 апреля. Товарищ, бежавший из Польши, сообщает о массовых восстаниях во всей Минской губернии. Восставшие крестьяне с панами не церемонятся. Польские помещики продают свои имения, расположенные вблизи фронта, не доверяя защиты своей собственности разложившейся армии польских легионеров. (РОСТА)».
Ерошенко перечитал заметку дважды, не понимая одного: где, собственно, Польша, коль скоро речь о Минской губернии? Предположение о грядущем новом Бресте подтверждалось в мелочах. Такою вот терминологической небрежностью. Весьма характерной для советских изданий, но ведь и здесь должна быть какая-то мера. С другой стороны, т. Нахамкес в приступе патриотизма писал, на предыдущей странице, о немыслимых притязаниях белых панов. Диалектика или идейная плюралистичность?
Устав разбирать мелкий шрифт, Ерошенко оторвался от газеты. Белобрысый и темная девочка были чем-то заняты в пятнадцати шагах, непонятно, однако, чем. Парижские гамены в пору комитетов играли в гильотину. Во что играют нынешние русские? В чрезвычайку, контрразведку, атаманов?
Белобрысый, покинув девочку, по-хозяйски подошел к скамейке.
Ты чего тут сидишь? Кто такой?
За последние три года Ерошенко привык, казалось бы, ко всему. Но выяснилось, что нет. Да, эти русские дети читать уже не будут.
А вы кто такой, гражданин? спросил он мальчика очень вежливо. Полагая, что обращением на «вы» поможет тому понять, как нужно обращаться к незнакомым.
Я-то Генка Горобец, тут живу, спроси в домкоме. А тебя не знаю. Кого дожидаешься?
Ерошенко выругал себя за наивную веру в разум.
Кого я дожидаюсь, юноша, прямо скажем, не ваше дело. Что же касается меня Мне предъявить документы?
Докýмент не надо, буркнул хлопчик, произнося на польский лад, «докýмент», я грамоте не умею. Ты военный?
В шинели и фуражке отрицать было глупо.
Можно сказать и так.
Покажешь ревóльвер? оживился мальчик. Темненькая девочка повернула головку. Мальчик с книжкой оторвался от страницы.
Не покажу, вздохнул Ерошенко. Ревóльвер я оставил в пóртфеле, а пóртфель в гóтеле.
Жалко, посетовал Геннадий Горобец и возвратился к девочке.
* * *
При виде Барбары Маргарита Казимировна всплеснула руками. Можно было подумать, радостно, но глаза остались невеселыми, почти равнодушными. После рассказа Старовольского Бася понимала почему.
Вот Басенька. Сумела нас найти, сообщил Павел Андреевич. Не представляю как.
Не дожидаясь приглашения, Бася присела на стоявший в углу венский стул. Что-то следовало сказать. Но что после такого ужаса?
Мне сообщили. Добрые люди, выдавила она.
Должно быть, товарищ Лускин? Милый сердечный человек. Поздравляю с приятным знакомством.
Ева Львовна, неуверенно вступила в разговор Маргарита Казимировна, несчастная женщина. Ей перебили руку прошлой осенью, и та очень плохо срослась.
Старовольский сел у круглого стола, рядом с супругой.
Их Додик замечательно играет на нашем «Бехштейне».
Гораздо лучше, чем я, признала очевидное Старовольская. Возможно, лучше, чем
Она замолчала. Бася показалось, что сейчас она расплачется. Старовольский встал.
Словом, налицо торжество справедливости. Каждому по способностям.
Бася заставила себя не опустить головы. В коридоре послышались шаркающие шаги. Хозяйка, поняла Барбара, Елена Павловна Гриценко, супруга ординарного профессора университета святого Владимира. Бывшего в каждом буквальном смысле. Господи, что это значит?
Маргарита Казимировна, пренебрегая хорошим тоном, что-то шепнула мужу и стремительно вышла из комнаты.
* * *
Поиграем, дядя, в ножички, а? предложил, вторично подойдя, белобрысый мальчик. Твой ножик где?
Ножик? У меня нет, признался Ерошенко.
Мальчик смерил Костю недоверчивым взглядом. Мало того что без ревóльвера Девочка, оторвавшись от куклы, блеснула любопытными глазенками.
Мой батя без ножика не ходил, сообщил мальчик с гордостью. Он еще песню пел. Знаешь? Нам товарищ вострый нож, сабля лиходейка.
«Пропадем мы не за грош» вспомнил Костя продолжение.
У меня другие товарищи, объяснил он мальчику, не такие вострые. Ваш папа, он кто, кавалерист?
Пехотный. Его на деникинском фронте убили. Беляки, под Луганским городом.
Ерошенко кивнул. Перевидавший множество смертей, он так и не научился говорить о них с близкими погибших и понятия не имел, как говорить о смерти с детьми. Девчушка подошла к скамейке, доверчиво присела рядом.
А у Розки мамку офицеры покалечили, продолжил мальчик. Руку впополам перебили.
Речь шла, должно быть, об осенних погромах. В советской прессе подробно о них писали и, судя по всему, врали не очень сильно. Ими, Ерошенко знал точно, яростно возмущался Антон Иванович но как обычно, никого не казнил. Лавр Георгиевич, тот бы действовал решительнее, если судить по Юго-Западному, в том позорном и страшном июле. Впрочем, одно дело угрозы, а другое практический вопрос с кем вместе воевать?
Им за это комнату дали в буржуйской фатере. Нам тоже, сообщил т. Горобец с законной гордостью. И продолжил, с очевидным вызовом. Как пострадавшим за революцию.
Ерошенко промолчал. Не дождавшись его ответа, девочка покинула скамейку.
А с тем мальчиком ты не играй, посоветовал белобрысый, показывая пальцем на ровесника с книжкой. Он малолетний хулиган и черносотенец.
Какой же он черносотенец? Просто мальчик, такой же как ты.
Нет, не такой. Он буржуй. А я не мальчик, а
Нет никаких буржуев, начал раздражаться Ерошенко. Да и черносотенцев нет. Прозвучало не очень уверенно. Ерошенко знал точно буржуи и черносотенцы есть.
А Розкину мамку кто покалечил? возмутился малолетний Горобец.
Подлецы и мерзавцы, еще сильнее разозлился Ерошенко. Негодяи. Скоты.
Беляки?
Ну, эти негодяи, надо полагать, считали себя белыми. Разные бывают негодяи. Свирепо сжал газетку со статейкой Нахамкеса.
Услышав, что вновь заговорили о ней, девочка вернулась.
Тате говорит, надо расстрелять и утопить всех офицеров, кáдетов, дворян. Чтобы меня, когда я вырасту, никто не обижал.
Что? Ерошенко показалось, что он ослышался. Даром что нового ничего не услышал. Но одно дело Нахамкес, и другое пятилетний ребенок.
* * *
Старовольские о чем-то совещались в коридоре. Вдова расстрелянного год назад, по обвинению в великорусском шовинизме, профессора романской филологии сидела перед Басей, за круглым столом. Вежливо задавала вопросы.
Так чем вы занимаетесь в Москве? Не забросили науку? Робеспьером? О да, весьма своевременно. Быть может, возьмете что-нибудь из книг? Василий Дмитриевич живо интересовался революцией.
Василий Дмитриевич действительно интересовался революцией. Пять лет назад, когда Барбара приезжала в Киев встретиться с родителями, подарил ей два ветхих, восемьсот семнадцатого года, томика из обширного труда «Победы, завоевания, катастрофы, перевороты и гражданские войны французов, 17921815». Он же посоветовал Барбаре обратить особое внимание на мало кому известную деятельность комитета всеобщей безопасности идея, горячо одобренная Басиным профессором. Комитет, комиссия за что?
«В порядке проведения в жизнь красного террора» так значилось в пожелтевшей газете, которую Басе успел показать Старовольский перед приходом вдовы, во избежание лишних расспросов. «Читатель увидит, что в работе Чрезвычайки есть известная планомерность (как оно и должно быть при красном терроре). В первую голову пошли господа из стана русских националистов. Выбор сделан очень удачно и вот почему» Профессора убили за подстрекательство царского правительства к империалистической войне. За разжигание конфликта с императорской Австро-Венгрией с целью выжать соки из крестьян Галиции. За кулацкие мятежи, за Григорьева, Зеленого, Антанту, Колчака, Деникина, Ллойд-Джорджа, Клемансо. Амальгама, чистейший Фукье-Тенвиль.
В шовинизме профессора Басе было известно доподлинно, как и в нем самом, не было ничего великорусского. Шовинизма и империализма тоже никакого не было, был просто, весьма отличный от польского, общерусский взгляд на вещи. В западных губерниях, по понятным причинам, более нервный, чем в Москве или Симбирске достаточно взглянуть на истерзанного Костю. Невероятно: пережить с подобными воззрениями три пришествия Петлюры, немцев, гетмана и погибнуть от тех, для кого эти споры были архаической нелепостью. Казалось, убивая его и других, киевская ЧК бросала кость затаившимся желто-синим. Подавитесь и не смейте верещать, что советской власти не дорога ваша українська справа.
«Баська, что ты несешь, не смей так думать».
Василий Дмитриевич хотел вам передать в Москву кое-что. Но когда началась перевороты Если вы не против, я схожу и посмотрю.
Вдова поднялась и вышла. «Баська, не вздумай разреветься, ты же сильная, мюллеровка. Погляди на Старовольских. Трехлетний Юрочка умер в отступлении, в Александровске. Старший Вацек, Вячеслав сгинул где-то под Одессой. Но ведь держатся. И еще с тобой инородкой наркоматской, цацкаются».
Возвратился Старовольский. Молча сел напротив.
Бася Извините, не сказал вам сразу. Вы ведь понимаете, что такое в наше время оказия. Словом Вот, пожалуйста. Письмо от вашей мамы.
* * *
Что? переспросил малютку Костя. Что?
Тате говорит, надо расстрелять и утопить всех офицеров, кáдетов, дворян. Чтобы меня, когда я вырасту, никто не обижал, повторила старательно девочка.
Ерошенко растерянно взглянул на Горобца.
Еще казаков надо всех перестрелять, с попами и интеллигенцией, лишил тот Костю последней возможности проскочить сквозь железное сито истории.
И казаков с попами и интеллигенцией, согласилась с предложением девочка, доверчиво вперив глаза-оливки в Ерошенко.
Ага, кивнул им Костя, и наступит всеобщее счастье.
Он невольно взглянул на мальчика с книжкой. Тот, в свою очередь, скосил глаза в их сторону. Словно бы переглянулись двое обреченных.
Белобрысый чутким ухом уловил в словах незнакомца неискренность.
Знаешь, дядя, ты какой? Подозрительный.
Mais oui, un suspect26, поразился Ерошенко историческому чутью гражданина Горобца. Как сказал в Террор один француз: «Вы подозреваетесь в том, что подозрительны». Нет, лучше свернуть на другую тему. А кто там музицирует, не знаете?
Горобца опередила девчушка.
Дядя Додик из Могилева. На Днестре. В каком есть на Днепре, там одни бесталанты и литовские шлимазлы. Тебе нравится?
Очень. Ерошенко был рад, что хоть в чем-то может быть сегодня честным. Сколько дяде лет?
Четырнадцать.
Передай ему, Розочка, что у него с талантом все в порядке.
Я знаю. Тате говорит, он кошмарно одаренный и заткнет всех кацапов к себе за пояс.
Костя содрогнулся. Вот опять. И тут. Откуда она берется, эта неизбывная мерзость? Но малышка ведь не виновата, она повторяет глупости взрослых. Не кончавших классических гимназий и кадетских корпусов не кончавших даже коммерческих училищ. А эти ничего не кончавшие взрослые и есть тот самый народ, по коему лили слезы три поколения русской интеллигенции. Так-с.
Зачем же затыкать, Рейзеле? сказал Ерошенко как можно ласковее. Музыку играют не для того, чтобы затыкать. Музыку играют, чтобы радовать людей.
Ты умный, дядя, похвалила Костю девочка.
Геннадий вернул меломанов на землю.
У Алешки, вон того, батя офицером был.
«Я тоже, мальчик, был офицером», сообщил бы Костя при других обстоятельствах. Но промолчал, чтобы не оказать сомнительной услуги несчастному отцу несчастного Алеши.
Почему его не набилизовали? поставил Геннадий вопрос ребром. Офицерóв когда не кокают, набилизуют. Не дождавшись ответа, проявил великодушие. Хочешь моим поиграем? И протянул Ерошенко красивый золингенский нож с перламутровой рукоятью.
Костя повертел дорогую вещицу в руке.
Ну что же, юноша, давайте.
* * *
Что с тобой, солнышко? Опять глаза на мокром месте? Возьми себя в руки, читай. Это же счастье, Баха. Мама.
Датировано прошлым октябрем. Киев тогда занимали добровольцы, что и позволило доставить письмо по назначению. Да что ж такое, где платок? Забыла в гостинице, черт.
«Нашим странствиям пришел конец. Мы уже несколько месяцев в Варшаве, и если бы не нынешние трудности, давно бы вам сообщили. Живем теперь на новом месте, на Мокотове, в дедушкином доме. Прежнюю квартиру не потянуть.
Мы, то есть я, Кароль и Маня, покинули Ростов в феврале, не дожидаясь прихода тех, которые, впрочем, так и не пришли. Из Таганрога переправились к бывшим союзникам в Керчь, из Феодосии в Констанцу. Из Румынии поездом, через обрезанную Венгрию и новорожденную Чехословакию добрались до возрожденной Польши. Теперь, когда бывшие союзники эвакуировали Крым и Новороссию, а красные заняли и снова оставили юг России, нельзя не признать, что мы проскочили весьма удачно и не увидели множества новых ужасов. Главным нашим страхом остается судьба нашей Баськи. О ней мы располагаем лишь отрывочными известиями. Она остается на прежнем месте и, как многие, служит в каком-то учреждении».
Бася невольно улыбнулась. Мама писала максимально корректно и осторожно. Избегая точных определений и никак не выражая отношения к происходящему. Чтобы не задеть адресата и в случае чего не подвести. «Не дожидаясь прихода тех, которые так и не пришли» это, понятно, о прошлогоднем наступлении красной армии на Ростов. Союзники по Антанте названы на всякий случай бывшими. Бася «остается на прежнем месте» Старовольские поймут, что в Москве, но «в каком-то учреждении» тут уже не догадается никто. Дошло ли до мамы с папой отрывочное известие о Басином недобраке? Хорошо, если нет. «Прежнюю квартиру не потянуть на Мокотове, в дедушкином доме». Может быть, так и лучше. Старого не вернуть.