Чтобы завоевать мужчину, не обязательно быть красавицей. Нужно знать слабости мужчины и управлять ими, а многие их слабости связаны с этим местом, Анна Бубнова показала на постель. Азиатские женщины в этом искуснее европейцев.
Я тогда подумала, что когда-нибудь и мне встретится мой Сальвадор и я буду такой же знаменитой, как Гала.
Поначалу мои представления об идеальном мужчине, о моем Сальвадоре, ничем, наверное, не отличались от мечтаний большинства девушек моего возраста. Тогда я представляла, что Сальвадор это мужчина с совокупностью различных положительных качеств: знаменитый, обеспеченный, красивый, умный, мужественный. А потом, годам к двадцати пяти, я стала искать в своем Сальвадоре единомышленника мужчину, готового встать в один ряд с нами, с борцами за права женщин, покончить с гегемонией мужчин и с господствующим в обществе мужским шовинистическим взглядом на женщин как на существа второго сорта, чье жизненное предназначение заключается исключительно в рождении детей и в различных заботах по домашнему хозяйству.
И первым моим Сальвадором был пианист Тоси Ичиянаги. Я с ним познакомилась в Соединенных Штатах. Мой отец в пятьдесят третьем был назначен директором нью-йоркского отделения «Бэнк оф Джапан» и переехал в Нью-Йорк. Вслед за ним перебралась и я. Я уже тогда ясно понимала, что у себя на родине, в Японии, в стране с консервативно-патриархальными устоями, с нашей церемониально-ритуальной культурой, сделать карьеру девушке с невыдающимися данными, как у меня, будет крайне сложно. Америка тогда, да и сейчас, представлялась для меня страной возможностей, но при этом я четко осознавала, что там я все равно буду чужестранкой. С моей азиатской внешностью, как бы я ни старалась, не получится раствориться среди американцев. Я помнила американские карикатуры во время войны, в которых нас, японцев, изображали в виде шимпанзе и говорили о нас как о желтолицых обезьянах.
Тоси Ичиянаги не был моим первым мужчиной. Я с мужчинами стала встречаться, когда еще училась в школе Гакусюин. Это была престижная школа, там учились исключительно дети аристократических родов и даже члены императорской фамилии. Именно тогда я получила свои первые опыты отношений с мужчинами. Они были старше меня, и я много чему у них научилась. Для вас, европейцев и американцев, многое в нашей сексуальной культуре покажется диким. К моменту своей встречи с Тоси я была уже достаточно опытна в сексуальном плане: я познала различные стороны изощренной азиатской физиологической страсти. Кое-что из того, чему я тогда научилась, вы, американцы и европейцы, могли увидеть в семидесятые годы в фильмах Нагисы Осимы.
Про Тоси тогда очень много говорили как об очень одаренном пианисте, прочили блестящую музыкальную карьеру. Его игра на пианино была построена на импровизации, была похожа на глубокое погружение в транс визионера. Мне нравилось наблюдать, как он играет: как только он садился за пианино, моментально преображался стеснительный, робкий юноша становился божеством, и из-под его пальцев, легко скользящих по клавиатуре, рождались звуки, которые становились частью многоцветного узорного кружева. Он импровизировал самозабвенно: закрывал глаза, скользил пальцами по клавиатуре, потом вдруг взрывался и начинал истово стучать по клавишам.
Мои родители были не в восторге, когда узнали, что я собираюсь выйти замуж за Тоси. В нашем патриархальном японском обществе всегда был важен социальный статус, а семья Тоси по социальному статусу располагалась ниже, чем наша семья, и подобный брак в аристократической среде мог восприниматься как мезальянс. Но я была упряма и в итоге переселилась к Тоси. В течение года мои родители отказывались признать наш брак, но потом решили, что дальнейшее его игнорирование может лишь навредить семейной репутации. Они приехали в Нью-Йорк, и мы в небольшом отеле Вест-Сайда отметили наше бракосочетание.
Благодаря Тоси я познакомилась со многими известными композиторами-авангардистами Джоном Кейджем, Ла Монте Янгом. Некоторое время я посещала лекции Кейджа. С деньгами ситуация у нас была не очень хорошая: Тоси подрабатывал репетиционным пианистом в танцевальной труппе Мерси Каннингхэма, а я работала переводчицей в одной фирме, которая занималась организацией деловых поездок японских бизнесменов.
Я была плохой женой, я изменяла ему с другими мужчинами. Но это происходило вовсе не потому, что в браке с Тоси я не испытывала сексуального удовлетворения. В вашей христианской культуре сложилось впечатление о женщине как о порочном существе, склоняющем мужчин к блуду. В действительности женщины жертвы. Женщине не столь уж важны сексуальные отношения. Важно, чтобы рядом был мужчина, который ценил бы ее, находил в ней определенные достоинства. Вы как врач знаете, что далеко не все женщины, даже находясь долгие годы в браке, представляют, что такое клиторальный оргазм, не говоря уже о вагинальном. У мужчин всё проще: если он не импотент, то сексуальное удовлетворение от женщин во время соития он получит. И я, знакомясь с мужчинами из окружения Кейджа и Янга, вовсе не искала каких-то изощренных сексуальных партнеров. Я искала умных собеседников, мужчин, которым я была бы интересна в интеллектуальном плане. Но многие из них полагали, что если ты выказываешь им симпатию, то они имеет полное право лезть тебе под юбку и тащить тебя в постель. Я тогда еще не научилась на эти сексуальные притязания говорить категорическое «нет». В конце концов такая жизнь в неопределенном статусе блудливой жены мне надоела, и я оставила Тоси и переехала жить в художественную мастерскую на Чемберс стрит в промышленном квартале Нью-Йорка. Тоси вернулся в Японию, а я жила в этой мастерской. Там у меня произошел короткий роман с одним худощавым молодым человеком. С ним я познакомилась у Янга. Он представился Майклом Румейкером, попутно сообщив, что он писатель. Глядя на этого болезненно худощавого молодого человека, я подумала, что передо мной сидит будущий литературный гений, американский Поль Элюар.
Я часто бываю здесь, у Янга, так как здесь могу наблюдать за различными персонажами его вечеринок, которых потом переношу в свои произведения, сообщил мне Майкл Румейкер. Для меня, писателя, это очень важно. Я как-то прочитал про одного русского врача-вирусолога, который делал себе различные инъекции с вирусами и описывал их проявления, которые испытывал на себе, а потом на самом себе испытывал различные препараты от вирусов. Но один раз инъекция вирусов оказалась смертельной. Я тоже, как этот доктор, ввожу в себя различные инъекции только это не реальные вирусы, а чувственные: я влюбляюсь, ревную и потом все свои состояния переношу на бумагу.
Не боитесь, что в какой-то момент доза вирусов может оказаться смертельной? спросила я.
Исключено: я все контролирую! самодовольно ответил он.
Он мне показал некоторые свои записи, и я поняла, что тот, кого я первоначально приняла за американского Поля Элюара, обычный графоман-аутсайдер, и выставила его за дверь. Роман с Румейкером оказался короткой новеллой. А спустя два года после нашего знакомства Румейкер, издал роман «Бабочка» сентиментальное графоманское чтиво про нашу кратковременную связь.
Потом я какое-то время жила с Янгом. Он был похож на гнома маленького роста, худой. Мне всегда нравились маленькие мужчины с сильным характером. Именно таким был Янг. Я играла при нем роль импресарио, организовывала в своей мастерской его перформансы. Янг в самом начале наших отношений заявил, что не хочет в чем-либо меня ограничивать, в том числе если мне с кем-то захочется переспать.
А потом в моей жизни появился Тони Кокс. Это был очень трудный период в моей жизни. Отец прислал двух сотрудников «Бэнк оф Джапан», чтобы они сопровождали меня в Токио, где, по их словам, должна была состояться помолвка моего брата. Но оказалось, что никакой помолвки не запланировано, а все это является хитрой комбинацией моих родителей, чтобы вырвать меня из окружения нью-йоркских авангардистов.
Мне пришлось выслушать долгую, утомительную речь родителей, что люди нашего социального круга не должны вести себя так, как я живу в Нью-Йорке, и что я должна вернуться к Тоси. Но я была уже не маленькая безропотная девочка и выставила свои аргументы. Я сказала, что Нью-Йорк и окружение Янга дают мне возможность реализовать себя как художницу. Тоси в ответ на мою реплику заметил, что и здесь, в Токио, я смогу продолжить свои художественные эксперименты и что он лично займется организацией моих выставок и мероприятий. В общем, мне не оставили выбора. Тоси выполнил свое обещание и в Соджетсу холле, который в то время в нашей столице являлся главной площадкой авангардистов, организовал мои перформансы. Я решила представить спектакль «Грейпфрут в мире Парка», который я когда-то уже представляла в Нью-Йорке, в Карнеги холле. Поиском актеров занимался Тоси. Кое-что для своего спектакля я взяла у Джона Кейджа из его скандальной композиции «433»»: я выходила на сцену, какое-то время неподвижно сидела перед роялем, а затем в течение пяти минут молотила по клавишам, выкуривала до фильтра сигарету и покидала сцену.
В Нью-Йорке к моим представлениям относились как к творческому эксперименту, но здесь, в Японии, журналисты о моем спектакле писали как о бездарном трюкачестве. Я впала в депрессию и какое-то время просто перестала с кем-либо общаться, целыми днями лежала в кровати. Родители и Тоси быстро нашли выход и поместили меня психиатрическую больницу. Там под действием психотропных лекарств я вскоре превратилась в овощ: заторможенная, еле передвигалась по палате, целыми днями лежала на кровати.
И тут появился Тони Кокс. Он был знаком с Янгом и от него узнал про меня. Здесь, в Токио, он познакомился с Тоси, и тот привел его ко мне в больницу. Мне Тони представился как мой поклонник, сказал, что от Янга много слышал про мои перформансы и вот специально, чтобы познакомиться со мной, приехал сюда, в Токио.
Я уже потом узнала, что за плечами этого авантюриста различные махинации кражи, торговля наркотиками и что главной причиной, побудившей его отправиться в Токио в поисках меня, была информация, что я дочь президента банка. Но тогда я была в таком состоянии, что готова была поверить во что угодно. И честно говоря, была очень рада, что он сумел вытащить меня из психиатрической лечебницы.
Он побывал на приеме у главного врача, сообщил ему, что он журналист из Нью Йорка, пишет об искусстве и в настоящий момент работает над статьей про меня, что он был глубоко поражен, узнав, что известную в Нью-Йорке представительницу художественного авангарда держат в психиатрической лечебнице и пичкают наркотиками. Меня сразу после этой беседы выписали.
После этих психотропных лекарств я чувствовала себя неважно. Но вот в один из дней Тони мне сообщил, что в Токио приезжают Джон Кейдж и Дэвид Тьюдор, которых я знала еще по Йью-Йорку, и что у них запланировано несколько концертных выступлений в рамках гастрольного тура по Японии. В качестве аккомпанирующего пианиста, сообщил мне Тони, приглашен Тоси, Тоси Ичиянаги. Для меня это был шанс вырваться из клетки, в которую меня заключили мои родители. Перво-наперво мне нужно было избавиться от Тоси, от брака с ним. Вариант замужества, пусть даже фиктивного брака, с Тони Коксом представлялся идеальным: у Тони было американское гражданство, и я, выйдя за него замуж, получала бы право жить в Соединенных Штатах и наконец-то избавиться от родительской опеки. Тони мне был в определенной мере симпатичен: я видела его умение перевоплощаться и выстраивать отношения с нужными людьми. Тоси я объявила, что наш брак себя исчерпал: я не хочу быть для него обузой и такой порядочный человек, как Тоси, достоин лучшей супруги, чем такая непутевая жена, как я.
В шоу Кейджа и Тьюдора я принимала участие как переводчица. А также участвовала в некоторых сценических действиях: в одном из них я висела над сценой, сидя на стуле, подвешенном на театральных колосниках, а затем ложилась на рояль, откинув голову таким образом, что мои волосы спускались до самого пола.
После турне мы Тони перебрались в гостиницу. И вскоре, несмотря на протесты моих родителей, я развелась с Тоси Ичиянаги и вышла замуж за Тони Кокса. Вскоре я поняла, что беременна. Поначалу я хотела сделать аборт: рожать ребенка и потерять вследствие этого всякую мобильность совершенно не входило в мои планы. Я мечтала об артистической карьере. Но Тони, пригласив несколько врачей, которые мне объяснили, что если я сделаю аборт, то у меня никогда не будет детей, уговорил оставить ребенка. И вот в начале августа шестьдесят третьего года я родила Кёко.
Отдавая должное изворотливости Тони, я прекрасно понимала, что на роль Сальвадора он не подходит. Если бы моя цель заключалась в том, чтобы заработать определенную сумму, которая бы позволяла беззаботно прожигать свою жизнь, то Тони Кокс представлялся бы идеальной парой, но мои амбиции простирались гораздо дальше, чем быть богатой домохозяйкой, я хотела стать Галой, и мне нужен был Сальвадор.
В отличие от прежних мужчин, которых я легко бросала, как только убеждалась, что они не подходят на роль ракетоносителя, способного вывести меня на орбиту мировой славы, Тони удалось набросить на меня поводок, который ограничивал пространство для моих маневров. Этим поводком стала Кёко. Спустя годы, вспоминая мои отношения с Тони, я ясно видела, что, уговаривая меня не делать аборт, Тони вовсе не заботился о моем здоровье, просто ему нужен был поводок, с помощью которого он мог бы контролировать мои движения и держать меня на нужном для него расстоянии. Должна признаться, что он уже тогда очень четко осознал, что в основе моей привязанности к Кёко лежат не материнские чувства и инстинкты, а страх испортить карьеру из-за репутационных потерь страх, что меня могут обвинить в том, что, прилагая огромные усилия для собственного карьерного продвижения, я совсем не забочусь о своем ребенке.
Я должна признаться, что Тони Кокс был единственным из моих мужчин, которому удалось докопаться до моей настоящей сущности. Наверное, многие, узнав меня поближе, сказали бы, что у меня дьявольская сущность. Но это если на поступки смотреть с точки зрения вашей христианской культуры. В культуре, в которой воспитывалась я, нет места иудейско-христианским понятиям добродетели и морали. Добродетелями у нас считаются проявление способностей и умение добиваться своих целей, и не важно, какие средства ты для этого употребил. И Тони, готовый ради определенной цели преступить любые рамки морали, некоторым образом был моим душевным двойником. Помните, в одном известном древнегреческом мифе рассказывается, что мужчина и женщина это две разобщенные субстанции души и каждая из них среди прочих мужчин и женщин ищет свою вторую половинку. В моем случае с Тони произошла счастливая встреча двух родственных половинок: только в одном случае эта дьявольская сущность душевной субстанции представлялась в женском образе, во втором в мужском. Одна беда: Тони был беден и у него не было известности. Позже, вспоминая годы, проведенные с Тони, я думала, что если бы можно было совместить Джона Леннона и Тони Кокса, то получился бы идеальный мужчина в моем представлении.