Надзиратель, неслышно ступая, удалился, притворил дверь. Тихо провернулся ключ.
Все записки плац-майор Аникеев самолично читает, сквозь дыру в стене зашептал Фабер.
С чего вы так решили?
А он мне сам сказал-с. Вот, говорит, приду в свой кабинет после трудного дня, открою шкап, достану папку с вашими записками к Аглае Андреевне и аж слеза берёт, как хороши.
Стало быть, не все записки до адресата доходят?
Те, в которых о бунте хоть самая малость, не доходят. Так что о бунте не пишите-с.
Бошняк разгладил на колене листок:
«Sasha, faites attention. Je crois quils veulent vous tuer. Le Comte Witt est également en danger, mais il a, contrairement à vous, la possibilité de se défendre. С.S.»[16]
Записка Бошняку не понравилась. Она больше напоминала донесение. Ни тебе «мой милый», никаких ахов и расползшихся от слёз букв. Бошняк улыбнулся, отложил листок, прошёлся по камере. Было странно, что она ещё не уехала. Она должна была уехать.
За решёткой висели чёрные деревья. Бошняк хрустнул пальцами и принялся делать гимнастику. Угроза несправедливого следствия с одной стороны и быстрая расправа с другой позабавили его.
Бошняк очистил оловянную миску от присохшей каши, согнул её, разогнул. «В конце концов это даже интригует, подумал он. Да и стоит ли верить её словам?»
Бошняк выломал острый край, положил на пол, выпрямил ударом каблука и спрятал в карман.
В круглом отверстии от сучка блеснул глаз Фабера.
Александр Карлович, отчего вы сюртук не носите?
Повода нет.
Бошняк лёг на нары, отвернулся от перегородки. Влажный глаз Фабера застыл над его кроватью.
Говорят, недавно один заключённый разбил голову о стену, сказал Фабер. А другой стекло проглотил. Думаю, если вскоре не выберусь отсюда, то тоже непременно сойду с ума.
Бошняк, не мигая, смотрел на колеблющийся огонёк лампы. Воздух тяжелел от сырости и сгоревшего масла. Огонёк плясал, менял цвет. Он становился зелёным, красным, белым, фиолетовым. Сегодня с утра Бошняк долго выплёвывал и высмаркивал копоть. Его почему-то рассмешила мысль, что злодею придётся убивать растрёпанного, чёрного, как арап, человека.
Слышали? раздался далёкий, как эхо, шёпот Фабера.
Бошняк открыл глаза. Было совсем темно.
Что? спросил он.
Ходит кто-то, шепнул Фабер.
Под дверью тускло мерцал свет, но шагов слышно не было.
Надзиратель, Бошняк удивился спокойствию, с каким произнёс это. Ему ходить положено.
Нет Не надзиратель, прошептал Фабер. Я их шаги выучил. А этот вроде как босой ходит. Стука каблуков не слыхать.
Бошняку показалось, что он слышит чьё-то тяжёлое дыхание. Свет под дверью пропал.
Говорят, прошептал Фабер, что это духи декабрьских мятежников ходят.
Никого же не казнили ещё, почему-то тоже шёпотом ответил Бошняк.
В том-то и дело, сказал Фабер.
Только теперь Бошняк заметил, что вместо самодельного оловянного ножа сжимает в руках разломанную тарелку.
Спите, Илья Алексеич, сказал. Пустяки.
Вдали хлопнула дверь. Воцарилась звонкая тишина.
Перед Бошняком выросла огромная тень. Бошняк выставил вперёд нож и открыл глаза. Было уже утро.
Лязгнул замок. В камеру, заполнив собой каземат, вошёл плац-майор Аникеев. Правый ус его был жёлт от трубки. В руке плац-майор комкал кусок ткани в цветочек.
Подымайтесь, ваше благородие, сказал. Есть ли у вас платок, глаза завязать? Казённый-то мой табаком пахнет.
Бошняк протянул плац-майору платок:
На допрос?
Плац-майор кивнул.
Бошняк взял с края стола сложенный сюртук, неспешно надел, огладил рукава.
Сюртук-то у вас будто от портного только, сказал плац-майор. А ведь уже порядком гостите Соблаговолите поворотиться.
Бошняк повернулся. Аникеев бережно завязал ему глаза.
Бошняк почувствовал головокружение. Плац-майор взял его под руку, вывел в коридор, с грохотом закрыл дверь каземата.
Они пошли под тесными сводами. Эхо множило шаги. Далеко раздавались голоса. Где-то капала вода. За дверью одного из казематов звякнули кандалы. Бошняк остановился. Аникеев потянул его за руку:
Что осторожничаете? Я вас веду Ступенька-с.
Скажите, господин плац-майор, а вы действительно арестантские записки читаете? Бошняк хотел убедиться, что голос его твёрд.
По-французски плохо понимаю, пришлось подучить, плац-майор вздохнул, как лошадь в стойле. У каждого свой долг, милостивый государь.
Вдалеке хлопнула дверь, кто-то шёл навстречу. Вскоре идущий оказался рядом.
Плац-майор сжал локоть Бошняка.
К стене-с
Мимо медленно проследовал кто-то грузный Бошняку почему-то представился медведь в начищенных сапогах и зелёном мундире с золотыми царскими пуговицами. Левый сапог похрюкивал, как поросёнок. Глухо перекатывались ключи. Шаги долго раздавались в коридоре, затем лязгнула дверь и стало тихо. Бошняк услышал, как где-то далеко стучит дятел. И не сразу понял, что это сердце плац-майора.
Почему стоим?! неожиданно громко спросил он.
Не бойтесь, Александр Карлович. Плац-майор привычно взял его за локоть, повёл по коридору. Никто вас не тронет. Здесь вам ничто, кроме правосудия, не угрожает.
Улица дохнула холодом. Совсем близко послышался лошадиный храп, треск расколотого полена. Запахло дымом и снегом.
Бошняк попытался унять дрожь в коленях.
Рядом под чьими-то торопливыми шагами заскрипел снег. Бошняк сжал в кармане кусок оловянной тарелки.
Кто-то остановился совсем близко. Короткое взволнованное дыхание. Сладковатый запах клевера.
Нет, няня, не он, голос был почти детский.
Пойдём, голубушка Аглая Андревна. Пойдём
Шаги стали удаляться.
Ваше благородие? позвал плац-майор.
Он принял Бошняка под руку, усадил в сани. До Комендантского дома полагалось ехать в санях. По снегу заскрипели полозья. Ветер мешал шаги, звуки, голоса. От холода онемели пальцы.
Сани замерли. Тяжёлые шаги. Они хрустели снегом так основательно и размеренно, будто к саням подходил гигант.
Бошняк подтянул ноги, чтобы с силой выпрямить их, если на него навалится тело.
Да не вихляйся, не вихляйся, громко сказал кто-то. Это тебе не девка красная, а бревно.
Почто вдвоём понесли? отозвался другой. Того и гляди пупок от натуги развяжется.
Тяжело охнула дверь, вошли в приёмную. Жар лизнул лицо. Шипел углями самовар. Пахло сырыми жилами, перьями и вытекшей желчью, нож стучал по доске баба разделывала курицу, а совсем рядом шуршала бархотка, несло прогорклым топлёным жиром, которым обыкновенно натирают сапоги. Тявкнула собачонка.
Бошняка провели дальше, и он услышал скрип перьев будто множество насекомых шелестели крыльями.
Плац-майор надавил Бошняку на плечо, усадил на скамью, приоткрыл дверь и доложил:
Господин Бошняк в приёмной.
Дверь захлопнулась.
Кто-то прикоснулся к плечу. Бошняк вздрогнул.
Александр Карлович! Вы?! услышал он звонкий взволнованный голос.
Лихарев? Бошняк узнал сидевшего рядом. Раньше от вас карамелью пахло.
Вы не представляете, как я вам рад, Лихарев запинался от волнения. Мне повиниться надобно Александр Карлович, вы должны ненавидеть меня. Это же я вас предал. Имя ваше назвал.
Как ваша маменька поживает? невпопад спросил Бошняк.
В Петербург приехала. У сестры гостит.
Лихарев сконфужено замолчал.
Я вот всё думаю, продолжил не сразу. Что, если бы ваши мысли мы с должным усердием до полковника Пестеля донесли? Всё бы иначе могло быть.
Открылась дверь, послышались чеканные шаги и сопение плац-майора. Бошняк почувствовал его мягкую, словно извиняющуюся хватку на локте.
Идёмте, ваше благородие.
Бошняк услышал, как перед ним распахнулась дверь, и почувствовал, что воздух сгустился от устремлённых на него глаз. Ему стала в тягость его наведённая слепота. Словно повинуясь его настроению, рука плац-майора сняла повязку. Перед Бошняком предстала допросная комната, уставшая от духоты свечей и чёткости формулировок.
За длинным, крытым зелёным сукном столом расположилась следственная комиссия. Присутствующие смотрели равнодушно и устало. Гудела изразцовая печь.
Глава комиссии Татищев рылся в бумагах. Он поднял на Бошняка страдальческий взгляд и произнёс:
Коллежский советник, предводитель дворянства Александр Карлов сын Бошняк. Служил в управлении военных поселений на юге России под началом графа Витта. У кого дело?
У меня, подал голос генерал Бенкендорф.
Приступим.
Бенкендорф напомнил Бошняку императора Николая Павловича. Осанка, неторопливая речь, выставленный вперёд подбородок, умный и ироничный взгляд Желание походить на государя было очевидным. Но император не внушал такого чувства скрытой опасности и катастрофы.
Александр Карлович, сложив пальцы вместе, благожелательно проговорил Бенкендорф. Согласно имеющимся у нас показаниям, вы обвиняетесь как участник заговора, целью которого было введение республиканского правления, истребление государя и всей императорской фамилии. Для осуществления сих преступных планов вы вступили в сговор с членами Южного общества подпоручиком Лихаревым и полковником в отставке Давыдовым и предлагали им способствовать бунту всех южных военных поселений против законной монархии нашей Для подкрепления обвинения приведу лишь одну запись из дневника Лихарева.
Бенкендорф перевернул страницу, ещё одну. Прочитал:
«Сегодня за обедом Александр Карлович высказал прелюбопытную мысль. Народ прост, сказал он. Если вы хотите, чтобы он пошёл за вами, то следует обратиться к его инстинктам. Один из них вера. Скажите любому, что его путь отмечен Богом, и он пойдёт не за Богом, а за вами, в какую бы темень вы его ни позвали. Я попытался объяснить суть благих намерений наших. Но А.Б. лишь слушал внимательно и никак не выразил своего отношения к моим словам».
Бенкендорф закрыл дело, покачал головой:
Умно. И, обратив свой взор на Бошняка, спросил:
Готовы ли вы повиниться в делах ваших?
В повисшей тишине потрескивали свечи.
Нет, ваше превосходительство, ответил Бошняк. Не готов.
Члены комиссии удивлённо переглянулись, поднялся лёгкий ропот. И только Бенкендорф, казалось, предвидел такой ответ.
Мне необходимо свидетельство графа Витта, под чьим началом я служу, закончил Бошняк.
Генерал-адъютант Чернышёв, ревностный приверженец холодного оружия и рукопашного боя, сидящий ближе всех к Бошняку, усмехнулся:
Удивительно, господа, сколь велико среди заговорщиков желание иметь заступника.
Бенкендорф мягко взглянул на Бошняка.
Для тех, кто не винится, наказание строже, он будто произносил написанные для пьесы слова, которые успел выучить во время долгих и скучных допросов.
Бошняк молчал.
Бенкендорф кивнул плац-майору:
Увести.
Плац-майор вытащил платок и, подойдя к Бошняку, принялся завязывать ему глаза. Допросная комната исчезла.
Затем снова были сырость улицы, скрип снега, серый свет, пробивающийся сквозь ткань повязки, и родной лязг запора.
Оставшись один, Бошняк вынул руку из кармана. От острой кромки оловянного ножа на ладони выступила кровь.
Лавр Петрович постучал в дверь покосившейся от старости избы. Дверь приоткрылась, из темноты выглянула засохшая старуха в чепце, с подозрением оглядела ищеек.
Следственный пристав Переходов, отрекомендовался Лавр Петрович. Родительница покойного капитана Нелетова здесь проживает?
Преставилась Пелагея Никитишна, беззубо прошамкала старуха. Не вынесла. Сыночек-от единственный был у ней, так она и того
Мне надобно мундир капитана осмотреть, сказал Лавр Петрович. В коем он смерть принял.
Старуха удивлённо захлопала глазами:
Мундир-то всё одно худой. В спине дырка на дырке. Вот мы сжечь и того
Сожгли?!
Старуха растерялась:
Акимыч вот только на задний двор снёс
Лавр Петрович отстранил бабку, вошёл в избу, затопал по длинному коридору. Ищейки заспешили следом.
В избе пахло щами, деревом, лампадным маслом. Из каждого угла смотрели иконы. Свет с трудом пробивался через мутные окна, очерчивая контуры сруба, торчащие меж брёвен клочья мха. В одной из комнат на кровати лежали мужик с бабой. Мужик был низенький. Высокие сапоги капитана Нелетова были ему выше колен. Голый зад белел в полутьме. Из-за плеча мужика выглянула баба с распущенными космами. Увидев Лавра Петровича, натянула на мужика и на себя овчину.
А ну вон пошли! крикнул Лавр Петрович.
Мужик упал с кровати, направился на четвереньках к окну.
Понаползли, нехристи! Лавр Петрович пнул сунувшуюся под ноги курицу.
Что ж, капитан дом с курями делил? спросил пустоту первый ищейка.
Цыц! Лавр Петрович толкнул хлипкую дверь и вышел вместе с ищейками на задний двор. В лицо ударил жар пылающего костра. Трое слуг мутно посмотрели на пришельцев. Один из них, в заплатанном армяке на голое тело и подпоясанный капитанской саблей, пытался спрятать за пазухой полуштоф. Другой собирал и бросал в огонь раскиданные на снегу книги. Рядом с книгами лежал мундир с бордовыми пятнами на спине.
Вот же отродье.
Лавр Петрович шагнул к огню.
Слуги испуганно расступились.
Лавр Петрович поднял мундир, вывернул карманы. Вышло, как он и предполагал: на землю выпал клочок бумаги. Лавр Петрович бросил мундир на снег, развернул записку.
«Ты пел Маратовым жрецам» прочитал он. Хм Да что ж за горячка такая?
Солнце заливало Невский проспект. Сверкали стёклами экипажи, дорогие рысаки дробно били копытом. С храпом вылетал из их ноздрей светлый пар. Пушились шубы, горели лорнеты, ладони прикрывали розовые от весеннего мороза лица. Был третий час пополудни излюбленное время прогулок, когда петербургский свет фланировал по левой стороне Невского проспекта от Мойки до Фонтанки.
В гуляющей толпе шли Каролина и граф Витт.
Вам не кажется несколько безрассудным гулять в такой толпе, когда убийца может напасть на вас в любой момент? спросила Каролина. Можно было пойти хотя бы на Английскую набережную.
Вы же хотели на Невский. Тем более, если не уехали, то следует быть на виду. Не дай бог, кто-то подумает, что вы прячетесь или чего-то боитесь.
Витт поклонился даме с собачкой на руках. На собачке были капор и лисья шубка.
Каролина держалась прямо. Лёгкой улыбкой встречала косые и восхищённые взгляды.
Можно было снарядить охрану, заметила она.
Витт посмотрел на неё с улыбкой.
Неужели вы полагаете, что какие-то мужики справятся со злодеем лучше меня? спросил он. Да и с чего вы взяли, что убийца сейчас непременно появится? Я заметил, что он для своих дел предпочитает уединённые места, не задерживая разговор, Витт поклонился графине Зубовой с дочерью. Вечер. Ночь. Раннее утро
В толпе гуляющих навстречу шёл юный кавалер с двумя зрелыми дамами под руку. Первая дама сказала:
Regardez, comte Witt[17].
Кавалер ответил:
Sous le défunt empereur Alexandre, il vivait librement et ne déplaisait encore au souverain actuel[18]. Кавалер смерил взглядом Каролину. А она хороша.
Вот он ею и хвастает, высказалась вторая дама.
Где же ему ещё хвастать? подхватила первая. На балы граф её не водит, понимает, что здесь не Одесса. Ici, lusage nest pas de safficher avec une maitresse polonaise dans le monde[19].
Вчера я наконец удостоился аудиенции у государя, сказал Витт.
Что же сразу не сказали? спросила Каролина.
Странный разговор вышел. Он говорил о письме, в котором вы ходатайствуете о Бошняке.
У Каролины дрогнули пальцы. Витт крепче сжал её руку.
Не стоит идти против меня, Каролина, сказал он. Я ваша защита. И слишком многое прощаю вам И неизвестно, кого Александру Карловичу следует опасаться больше мифического злодея, меня или ваших тайн.