Мы нашёл в твоём блоге и читал. Нам надо быть ещё ты прочти сама. Желаем знать, как ты его чувствовать, предложил маятник.
Пришлось искать в компьютере архивный файл рукописи книги. Нашла. Открыла. Прочла мысленно
От Нам это быть очень сильные стихи. Ты уже тогда была Нам умней, чем желаешь казаться сейчас, не то похвалил, не то сделал выговор Учитель. Мы неясно. Ты с себя его писать, или о траве?
Любой поэт пишет с себя. О траве или о птичках, какая разница? Стихи это голые чувства, облачённые в рифмованные образы.
Терпеть не могу, когда препарируют стихи. Как, да почему, да что ты имела в виду?..
Эй, и ты Нам так чувствовала себя тогда?
Похоже, Учитель изо всех сил делает вид, что мои мысли Ему не слышны. Что же Ему все-таки надо?
Я и сейчас так чувствую. Трава в трещине асфальта только иносказание.
Да? У-у! Ну, ладно Ты можешь Нам сейчас вспомнить та встреча с Астафьевым? Мы желаем проверить твоя честность. Нам есть у ты вина за невыполнение обещанное ему.
Ну, наконец-то! А то всё вокруг да около. Но в чём, я виновата? В том, что он умер уже, когда у меня книжка издалась?
Я не считаю себя виновной.
Ну-ка, вспомни Нам, что ты была должна, и почему не сделала?
Вот настырный, докопался
Это долго объяснять, отговорилась я, не считая нужным пускаться в объяснения.
Ничего, детка. Мы имей терпение, и время у Нам много. Расскажи, а лучше напиши здесь, как у ты была встреча. В деталях! И в картинах! Нам это будет тогда документ для Кармический Совет.
И впредь Нам есть пожелание: пиши Нам свои мысли и вопросы в конспект вместе с Нашими ответами. Это научит ты дисциплине мысли и слова. Слишком много хаоса Нам у ты в голове!
Извини, Учитель. Полный контроль мыслей мне пока не под силу. Я на уроках стараюсь А что, в свободное от бесед время, они тоже Тебе слышны? Пусть признается честно, что теперь всегда за мной следит, подумала я попутно.
Ты что, думаешь, вышла из поля, и Нам нет нужда делать для ты защиту? Нам твои мусорные мысли мешают быть у чела охрана неуязвима. Ну, всё. Хватит перечить Нам. Пиши! Ого, тон приказа! Придётся подчиниться.
Тогда прими мою исповедь, чуток схитрила я.
Надо же! Не заметил?! Или потом за всё сразу отыграется?
Ладно. Сам напросился
Теперь терпи нудный пересказ давнего эпизода из жизни никому неизвестного поэта.
Встреча в Овсянке
Стихотворение «Отец» родилось спонтанно и сразу набело. На каком-то случайном клочке бумаги в «клеточку» из школьной тетрадки
Сразу, как только прочла присланную из Овсянки книгу Астафьева «Весёлый солдат», они и появились эти четыре катрена без названия под тремя звёздочками в заголовке. С посвящением автору, оживившему Коляшу Хахалина
Я понесла его Виктору в соседнюю комнату. Молча положила на стол перед компьютером, у которого он сидел.
Молча, потому, что горло перехватили слёзы.
Оно его тоже пробило, хоть и было криво и наспех накарябано в черновике.
Правда, муж быстро взял себя в руки, несмотря на волнение:
Это что?.. Ты это сейчас?.. По-моему, хорошо получилось. Будет с чем ехать Только оформи текст в компьютере
Это было за пару дней до поездки в Овсянку вотчину и родину Астафьева. По приглашению из сельской библиотеки, названной в его честь, и от его имени.
Книга была только поводом, преддверием Но стих-то родился сам, неожиданно для меня самой! И не из желания польстить Астафьеву или застолбить для себя звание поэта, пишущего по любому случаю и на любую тему!
Просто боль автора повести «Так хочется жить», и его правда о войне в только что изданной книге, так легли на душу, что задушить свой стихотворный крик было бы преступлением.
В нём уместилось всё: моё прозрение, мой момент истины, моя исповедь, покаяние и дочернее чувство благодарности к писателю, разбудившему все эти чувства. Такое не бывает на заказ. Да и, написано оно конкретно о судьбе моего отца
Мы тронулись в путь на старенькой «копейке», возрастом старше нашей дочери-студентки, оставив на попечение соседки домашних питомцев собаку и кота.
Стоял сентябрь, по обочинам мелькали побуревшие степные травостои и пёстрые наряды берёз на фоне пронзительно голубого неба. Ехали с юга на север, и слегка волновались не закончится ли дивное бабье лето за ближайшим поворотом. Водительский опыт у обоих уже был солидным, но в такую даль от дома мы ещё не забирались. От нас до Красноярска полтыщи вёрст через горный перевал, село Овсянка по карте на три десятка километров ближе. Хорошо бы успеть туда до конца рабочего дня.
Не успели. В Овсянке мы появились под вечер, когда на дверях библиотеки уже красовался амбарный замок. Контактный телефон библиотеки у нас был записан, но толку от него до утра уже не было никакого. Огорчаться не стали. У гидростроителей мир тесен, и мы завернули к друзьям в Дивногорск. Что нам теперь было каких-то двадцать километров лишку?
Друзья организовали экскурсию на смотровую площадку Красноярской ГЭС, откуда всё сооружение в ночных огнях было, как на ладони. Не упускать же такой шанс, коль мы оказались рядом! Ну, и конечно никуда на ночь глядя, не отпустили.
Утром, к назначенному в письме времени, вернулись в библиотеку. А там, оказывается, уже бурлит большое сборище разного литературного и окололитературного народа! На сельской площади идёт открытие краевого симпозиума, собравшего литераторов со всей России и даже из-за «бугра». А высокое крыльцо библиотеки служит ораторам трибуной. Видимо таким образом организаторы хотели оказать честь знаменитому на всю Россию и весь мир писателю Астафьеву, хотя сам симпозиум, оказывается, планировался в Красноярске.
Мы поприсутствовали на торжественной части, послушали информацию о расписании мероприятий, о заселении участников в городские гостиницы и поняли, что нас здесь не очень-то ждали. Информация касалась только «членов литературного профсоюза», совсем как пиво в доме литераторов у Булгакова. Нас в списках гостей симпозиума не оказалось, к посиделкам на разных семинарах мы не готовились, и никто нами не интересовался. К Астафьеву было не подойти всё это время он находился в плотном кольце людей, оживлённо с ними беседовал, а потом уехал в Красноярск с гостями симпозиума в большом караване автобусов. Я его и не разглядела толком.
Мы, конечно, огорчились, и уже уговорились возвращаться домой с этого чужого нам праздника жизни. И на какое-то время потеряли друг друга из виду. Пока Виктор отсутствовал, я сидела в машине, убеждая себя в том, что всё, что ни делается к лучшему.
Он подошёл минут через двадцать, оживлённо беседуя с какой-то молодой девицей. Мне она представилась Анютой и назвала фамилию, без отчества. И была она той самой работницей библиотеки, которая звонила нам домой и пригласила сюда. Фамилию я сейчас не вспомню, а имя звучало оригинально.
Видать, не привыкла ещё отчеством козырять, молода и стесняется, подумала я тогда. А может, порядок такой у них в селе. Тут все всех знают, и отчество у односельчан ещё надо заслужить.
Девушка села на заднее сиденье, и мы под её руководством поехали по улицам Овсянки. Вскоре остановились у ворот простенького дома деревянного, и ничем не выделявшегося из соседних строений по этому ряду улицы. Напротив наоборот, стояли роскошные кирпичные особняки кто во что горазд. С полным отсутствием общего архитектурного стиля.
Заходите в дом, сказала Анюта, я познакомлю вас с моей бабушкой. Дом большой, бабушка будет вам рада. Здесь подождёте и заночуете. Виктор Петрович обещал к вечеру вернуться, просил, чтобы я о вас позаботилась Машину можно загнать во двор, сейчас я открою ворота
Анюта вскоре ушла, пообещав предупредить, когда появится в Овсянке её знаменитый односельчанин и родня в каком-то колене по материнской линии. Из долгих объяснений переплетения родовых колен, я поняла, что она приходилась Астафьеву внучатой племянницей.
Бабушку Анюты звали тётей Настей. Тётей она назвала себя сама видно приняла нас за ровесников внучки. Она была нестарой женщиной лет на десять постарше нас, а радушна, бодра и разговорчива, словно мы давно знакомы.
Сделала нам экскурсию по подворью. Познакомила с годовалым щенком, сидящим на цепи и облаявшим чужаков для порядка дружелюбно виляя хвостом. На мой вопрос о кирпичных строениях на другой стороне улицы, слегка пренебрежительно сказала:
Это не наши. Городские дачники. Приедут, покуролесят, водки попьют, и укатят. Зимой их тут не бывает. А дом же топить надо Вот у них стены и рушатся. Зимой промёрзнут, летом трескаются. На подворьях бурьяны ростят Денег некуда девать
Показала горницу, где мы могли расположиться на ночлег.
Правда, до ночлега надо было ещё дожить. Предстоял, как минимум, долгий день в ожидании вечера. Зато вспыхнувшая с новой силой надежда на встречу с Астафьевым, уже была не призрачной.
День между тем тянулся и тянулся. Мы уже всю Овсянку трижды по кругу обошли. Побывали на берегу Енисея и во всех придорожных магазинчиках, помогли тёте Насте по хозяйству. Рассказали ей почти всю свою жизнь, узнали от неё богатую событиями историю Астафьевского рода. Да и о знаменитом родственнике тоже. Пообедали, и уже откровенно заскучали, когда в сумерках примчалась Анюта:
Астафьев приехал, и через полчаса нас ждёт! Я зайду за вами, готовьтесь
Виктор вышел за нею следом, быстро вернулся, надел куртку, а мне сказал:
Надо Анюте помочь подвезти что-то. На обратном пути заедем, будь готова, пока! и убежал. Вскоре во дворе загудел мотор и затих. Уехали.
Они отсутствовали недолго. Минут через десять подобрали меня на обочине.
Дом писателя оказался почти рядом в конце соседнего переулка. Пешком три минуты ходу. Мимо него мы уже трижды проезжали и проходили. Анюта, выходя из машины, попросила нас подождать, а сама вошла в калитку.
Не прошло и двух минут, как калитка отворилась, и в проёме показался седовласый и широкоплечий коренастый мужчина в распахнутом ватнике, явно видавшим всякие виды и грязную работу. А что? Нормальная русская одежда для людей из сельской местности, военных и строителей. С Виктором он поздоровался за руку, а меня приобнял за плечи. Повёл нас в дом.
Дом пятистенок, такой же, как и у Анютиной бабушки тёти Насти. Только собаки в его дворе не было, да пространство перед крылечком пошире, и поросло травой, побуревшей в пору предзимья. Чуть в стороне стоял чурбак с заклиненным в нём топором, а рядом врассыпную валялись свеженаколотые полешки, без слов объяснившие рабочий вид хозяина.
В доме классика русской литературы было по-деревенски просто, чисто и уютно. Повсюду настелены светлые домотканые половики, видимо напоминавшие хозяину детские годы. Пройдя остеклённую веранду, я попала в небольшую кухню-прихожую, где уже хозяйничала Анюта. Из соседней комнаты через отрытую дверь доносились голоса мужские и женские. Показав, где можно повесить куртки, Виктор Петрович подтолкнул нас к распахнутой двери и полушутливо представил своим четверым товарищам, судя по всему, коллегам по литературному цеху:
А вот и наши саяногорцы, прошу их не обижать!
Потом была церемония самопредставления, где каждый, называл себя. Одна из двух дам назвалась по имени-отчеству, остальные просто по имени и не всегда по фамилии. Во всяком случае, знаменитых имён мне не запомнилось. Если это и были литераторы, то их книг я не читала, а показать своё невежество не стремилась.
После организационной суматохи по превращению гостиной в комнату для пиршества, мы расселись за столом, накрытым с таким размахом и изобилием всяких закусок, что ножки у стола подгибались от еды и изысканного алкоголя. От красочных этикеток рябило в глазах. Таких мы с Виктором и не видывали. И хотя я тоже участвовала в кухонных работах и украшении стола, в те голодные девяностые такой роскоши представить себе не могла. Но присмотревшись, увидела, что всё приготовлено по-домашнему, по-деревенски просто и щедро. И поняла, это Анюта расстаралась на славу. Ну, а алкоголь, к которому за весь вечер не притронулся хозяин, натащили гости.
За столом все шутили, перебрасывались репликами, что-то обсуждали, а меня словно перемкнуло, и от стеснительности я больше молчала. Всё решала дилемму читать или не читать вслух этим посторонним людям стихотворение, посвящённое Астафьеву? Если, конечно, меня попросят что-нибудь прочесть вслух.
Но другого более достойного стиха на ум не приходило, а все прежде написанные, уже поблекли перед этим последним. К тому же, я плохо запоминаю собственные вирши. Могу запутаться в черновых вариантах старых стихов. В конце концов, решила вообще ничего не читать, а отдать распечатанный на компьютере листок, сопроводив это какой-нибудь подходящей к случаю фразой.
Рисуя вилкой в тарелке какой-то бессмысленный узор, я видно совершенно выпала из реальности, и очнулась от того, что Виктор толкнул меня локтем
И тут меня обожгла концовка фразы Астафьева: «что нам скажут дети асфальта». Я расслышала в ней намёк на стихотворение «Росток на автостраде», а улыбку хозяина восприняла, как насмешку. Он чуть повернул голову к левому собеседнику, и я не увидела в его правом глазу улыбки только равнодушие. Боясь встречаться взглядом с Виктором Петровичем, сидевшим во главе стола, протянула ему свёрнутый в трубочку листок:
Это Вам!.. Подарок от меня
Что там?
Стих.
Прочти, у меня тут очков нет
Протягивая листок, я встала, и садиться теперь было неудобно. Пришлось читать вслух стоя. Как девочке на стульчике перед Дедом Морозом.
Почти не видя пляшущих перед глазами букв и не отрывая взгляда от листка, ни на кого не глядя, я читала наизусть.
На последней строфе, совсем некстати, в углу на тумбочке зазвонил телефон. Астафьев, не говоря ни слова и только показав рукой, что просит тишины, стремительно встал и снял трубку.
По инерции я договорила концовку, понизив голос почти до шёпота. Она прозвучала жалко и невыразительно, как оборванная струна гитариста.
Он говорил долго, отвернувшись к стене, и все притихли. А потом кто-то из мужчин не выдержал, достал и показал пачку сигарет. И курящий народ, стараясь не шуметь, потянулся к выходу на веранду. Я тоже выскочила на свежий воздух с горящими со стыда щеками.
Это полный провал, думала я, стоя в одиночестве под звёздным небом.
Никто даже слова не сказал, в глаза не посмотрел Они решили, что стихотворение «датское», написанное из лести к подходящему случаю. И что тогда, мне тут делать? Тёзку классик уже обласкал, сообщил, что отправил его рукопись в столичный журнал. Обещал рекомендацию в союз Что мешает нам откланяться? Время позднее, пора и честь знать
А вот и Витя! Вышел на крылечко. Меня потерял, и уже ищет Куртку мою прихватил Удобный момент делать ноги!
Может нам пора? спросила я Виктора, надевая куртку.
Ты что? Мы в такую даль ехали! Неудобно. Надо попрощаться по-человечески. А ты хорошо читала, они ошалели! Я наблюдал, как слушали
Дай мне ключи от машины, попросила я.
Не дам!
Я возьму фотографию отца. Покажу, может, и правда они вместе воевали?
Ладно, держи! Только без фокусов, пожалуйста! Одна нога здесь другая там! Все уже за стол снова сели, добавил он, возвращаясь в тепло.
Вроде бы я отсутствовала недолго, а в доме уже поменялась обстановка. Как декорации на сцене во время спектакля. Большой обеденный стол исчез передвинулся к дальнему окну, значительно уменьшившись в объёме. Вместо него стоял низенький, журнальный, с тортом и чайными приборами а ля фуршет. Подходи, бери чашку с чаем, и располагайся, где нравится на диване или на стульях, что рядком выстроились вдоль стены.