Молодёжь, она умная, а как работать, пусть, кто поглупей! Вдруг в спину говорит Маркушев. И на завод не идут. Не хотят у станка! А девки какие!
Девки у дорог! подхватывает Мотов.
хотят денег неправильным путём! отрубает Мотова, глядя прямо на Щепёткину, и та клонит голову, как от удара.
Да, да! Клавдия Ивановна проницательная, и теперь неприятная (даже неприятней Мотовой), в голове видит мысли. Не работа у тебя на уме, тайное! как из-за начальственного стола, над которым портрет митрополита.
Работу я люблю, пуговицы эти, а чё! по-лагерному врёт Надька.
Она уже! Даю вам честное коммунистическое!
Дядьки оба не врубились. Но Клавдия своему на ухо, Мотова своему; и те глядят на Щепёткину, кивая головами: Мотов длинной, Маркушев круглой.
Надя, мы тебе добра хотим! елейно Клавдия Ивановна.
Ой, беда, беда! причитает Валюха.
У каждого свой маршрут, говорит Мотов.
Не ладно так! недовольна диалогом Клавдия Ивановна. Мы тебе жениха найдём, и будете, как мы с Ильёй Никитовичем. Детки пойдут. У нас большие. Квартира, как конфеточка, где надо в кафеле, где надо лаком блестит, лоджия с цветами Нормально?
Ну, да, неуверенно говорит Надя.
Любо-дорого, прямо сказку сказывает Маркушева, ноги в ковёр, а в телевизоре коммунистическая демонстрация, крестный ход Песню передадут складную. Вот эта хотя бы: «Довольна я моей судьбою!» Ну-ка, бабы, подпевай!
И заводят Надя не подпевает, как-то стыдно с чужого голоса и о чужом счастье. Умолкли, лица победные.
Дальше что?
Что дальше?
Ну, вот ноги в ковёр А потом? Умрём. Черви А родились для чего?
Да не надо так! глядит как на больную Клавдия Ивановна, живи, трудись, учись, детей рожай. Не хочешь ковёр не надо, не хочешь цветов не сажай! Но не иди к тем, которые с дурманом! Эту секту при советской власти хотели убрать, не вышло. Верка Пименова в молитвах с пяти лет, как явился отец из лагеря. Давай-ка, Надюха, в церковь! Это «тренд», как говорят.
Ой, спать охота, зевает громко Валюха, пойду в палатку.
И другие, оставив у костра Ершова с храпом и Щепёткину с думами.
Ночь. Электричка во тьме гремит, будто огромная собака на цепи.
Главного сектанта, отца Веры, и молодые зовут братом: «брат», да «брат». Он в одной камере (мелкий разбой) был с верующим, и уверовал. «И просветил сидящих во тьме и тени смертной». Мнение о церкви: «театр». В первый день Клавдия Ивановна предупредила: «Тебе, девке с кривоватинкой, не след с Пименовой-трясуньей».
Как-то выходят они вдвоём с Верой из цеха:
Тяжело мне. В документах я мошенница.
Перед богом все равны. Молись.
Но как, если не верю!
И об этом. И ниспошлёт.
В другой раз она догоняет Веру во дворе.
Молишься?
Молюсь. Но ответа нет.
Будет. Приходи к нам.
Там никто не трясётся. Читают, сидя рядами в бедной, но недавно отремонтированной комнате: «Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь малым». Поют, убедительно благодарят Бога. Некоторые плачут. Щепёткина клонит голову. И у неё слёзы на крупном юном лице. «Благодать отворится невзначай», информация от Пименовой.
«Господи, дай мне веру!»
Рассвет Наверное, отворилась, так как впервые уверена: Бог тут. На бумажном пакете угольком: «В город я, обнимаю, ваша Надежда».
Уходит тихо, чтоб не расплескать дарованного. Ей жалко и Клавдию Ивановну, и Мотову, и Ершова. Всех! Весь мир. И говорит она миру и людям: «Желаю вам добра, а добро это вера».
Внучка Октябрины
История своей мечты
Дождливым августовским вечером в глуховатой деревне Кашке умирала молодая учительница Надя Кузнецова.
Было мытьё полов в классах и в коридоре. Школа одноэтажная, окна высокие, новое крыльцо. Ключ, выданный в райцентре, подошёл, замок отомкнулся. И в низу живота, будто отомкнулось.
Отправив школьную уборщицу домой, воду добывала из колодца (удобней для уборки брать в озере: есть выход к воде). Видеть никого не могла. А до этого, приехав утром на автобусе (маршрут: от районного центра до Кашки), два километра волокла тяжеленные чемоданы. Какая-то тётка предлагает помощь, но ответ отрицательный.
В продуктовой лавке с ней говорят мамы детей, которых она будет учить, но, купив необходимое, в ответ буркает «добрый день» и на выход. Теперь одна в комнате, отведённой для неё.
Если выкарабкается, уедет. Она ведь незамужняя. Правильнее умереть.
Но умирают от этого или нет, она не имеет информации. Весь день кровь. И, в конце концов, будто комок, и крови нет. Легко, но муторно. Лёгкость коварная. Надя неопытная в таких делах.
В бреду клянёт бабушку Октябрину Игнатьевну, будто находясь не в какой-то незнакомой деревне Кашке, а в городе, в доме, где выросла. У дома гремят трамваи. Окна квартиры не на трамвайную линию, но треньканье и удары колёс о рельсы любимая мелодия, которая ей чудится в этой глуши. Не выйти ли во двор, образованный пятиэтажками, не глянуть ли на церковь? Видение: военный дворец (бойницы окон, броня, шпиль-пушка) оживает, направляя дуло прямо в окна церкви.
Не время Наде Кузнецовой в этот день быть Надеждой Ивановной. Ей бы опять просто внучкой Октябрины Игнатьевны. Так её зовут в их доме. А маму Надину дочкой Октябрины. Мама ослепла давно. Надин отец её бросил, не оформив брак. Он не был ей мужем, но детали появления маленькой Нади имеют табу, наложенным бабушкой. И нет данных об этом «Иване», об его родстве. Наверняка, он не Иван, а Павел или Пётр.
В начале той двадцатилетней дистанции Октябрина Игнатьевна уверяет: с младенцем Надей ощутила себя молодой мамой, ну, и прожила немало лет за себя и за дочь. Она кипит энергией. Одолеет и ещё одну судьбу, за внучку Но внучка теперь от неё далеко, в деревне Кашке! Эта идея придаёт Наде энергии: вдруг да не умрёт!
У Октябрины Игнатьевны лицо открытое, седые непокорные кудри. Во дворе, да и в микрорайоне у неё репутация главы семьи, как она говорит, «полной взаимопонимания и доверия», её дочь «труженица», внучка отличница.
Много лет она работала в отделе кадров на военном заводе. Оттуда навык собирать о людях информацию, будто определяя, имеет право жить тот или иной в их доме, в их подъезде, будто дом оборонное предприятие, а подъезд цех, куда берут, тщательно проверив, и она бы некоторых уволила немедленно.
Например, отец большого семейства с третьего этажа регулярно пьян; девица с пятого что ни день с другим поклонником; напротив орёт музыка, дверь рядом от них тараканы.
Вот она в центре двора с продуктовой тележкой. В миску отливает молока. Прибегают кошки. Накормив этих питомцев, открывает пакет с едой для собак. Зимой она обходит и кормушки для птиц. Цель положительный пример для всех в доме.
На прогулке Октябрина Игнатьевна и её слепая дочь громко декламируют:
Ты опять перевыполнила норму?
Да, мама. Звуковая газета на фабрике говорит обо мне: «Наиболее умелые пальцы и наиболее ловкие руки», хихикает.
Кроме тебя, им хвалить некого!
Меня, мама, ценят!
Труженица!
Те, кто мимо идут, иногда удивлённо оглядывают их, улавливая выверенные реплики. У кого-то восхищение: любые трудности преодолеют, какие молодцы!
Они идут мимо парикмахерской, в которой никогда не бывают. Мимо церкви, в которую ни ногой. Мимо военного дворца (с виду танк, пушка направлена в небо, будто для обороны от врагов, которых нет). И когда попадается знакомый, его приветствует Октябрина Игнатьевна, а когда он или она проходит мимо, дочка спрашивает:
Мама, это кто? Я не узнала голос.
Парень из третьего подъезда, культурный, порядочный, идеальный для Наденьки.
Надина мать кивает. Их планы, их надежды с Надеждой. Сбылись: крепкая, диплом, одета
Теперь, умирая, она подводит итог: инициатива бабушки была неверной, а для неё, для Нади, смертельно опасной.
Проведя день в педучилище, она дома, в квартире, недавно выбеленной и выкрашенной. Октябрина Игнатьевна и это известно в доме (кое-кто пытался её нанять), легко делает гигиенические ремонты, не говоря об уборках. «Пол должен быть, как стол» её девиз.
Октябрина Игнатьевна то и дело обходит квартиры, напоминая, что окуркам не место на полу, а бутылкам на лестнице; а ноги надо вытирать о коврик, ею купленный на деньги, собранные с квартир. От страха её давно выбрали старшей по дому. Работники ЖЭКа впадают в панику, только завидев в конторе Надину бабушку, благодаря которой отремонтирована дверь в подъезд.
Придя из педучилища, Надя поедает котлеты с гарниром или голубцы, или тефтели. Как правило, и пирожки Или пончики. Винегрет или салат. Компот или кисель. Сок из яблок или моркови. Бабушка готовит, как в давнюю пору, будто работая в блоке питания детского учреждения. Отобедав на кухне, Надя идёт в комнату, убранную Октябриной Игнатьевной так, что её иначе как «светёлкой» не назвать. У бабушки и вырвалось:
«в этой, как её, в светёлке!» И они хохочут. Бабушка и Надя громко, слепая женщина боязливо.
Надя любуется (первый этаж) маками, астрами и другими цветами за колючей проволокой, которая никому не даёт тронуть хотя бы один цветок, но более того, манера Октябрины Игнатьевны громко клеймить неправильное поведение.
Надя открывает тетради и книги
Октябрина Игнатьевна вкатывает «максимку», топает на кухню:
Тёртую морковь ела?
Где?
В холодильнике на третьей полке. Принести?
Не-си
Тарелка на столе. Наденька съедает.
Училище с красным дипломом. Октябрина Игнатьевна, заработав неплохую пенсию, экономит на одежде для себя и для Надиной мамы: никаких им обновок, переделанное и перешитое.
Любимый завод подкидывает работу на дому, наградив пишущей машинкой с электроприводом. Октябрина копирует какие-то бумаги (что в них военная тайна). Копирки отдаёт с оригиналами. Эта работа наполняет её важностью, наполняя энергией для других дел. Она вяжет, штопает и шьёт, говоря длинные речи о мире, о войне, о добре, о зле, о нравственности и безнравственности
Те, кто знают Октябрину Игнатьевну, удивлены её энергией. Но они не знают и трети того, что успевает за день Надина бабушка! У неё, как она говорит, орбита, на которой крутится.
И у Надиной мамы орбита. По договорённости с руководством картонажной фабрики, которую они трое называют картонажкой, слепая женщина склеивает детали картонок, привозимых ей на дом. И на фабрике работает, подменяя работниц. Она не болеет. Отработав две смены, едва поев дома, падает на кровать в общей комнате за шкафом, как мёртвая. Но утром опять идёт на картонажку. Октябрина Игнатьевна на пути в магазины доводит её до перехода слепых.
К Надиному совершеннолетию гардероб: костюмы, платья, немало юбок, которые Октябрина Игнатьевна изготавливает с виртуозностью пошивочного предприятия, да и кофты вяжет, как агрегат Куртки, плащи, пальто и шубки куплены Золото: цепочки, кольца Даже не новое пианино. Навыки дали в училище на уроках музыки. И Октябрина Игнатьевна с радостью наблюдает, как полные, уверенные Надины пальцы выбивают мелодию на клавиатуре!
Ей не надо было ехать на работу в какую-то деревню Кашку. Школа, в которую её берут, неподалёку от дома.
А правильнее ей держаться в километре от школы На практике Надя Кузнецова делает вывод: она ненавидит детей. Они ей неприятны, как щенята соседской колли. Надя обратилась в эту квартиру, в эту «антисанитарию» (так называет Октябрина Игнатьевна), от её имени уменьшить ор магнитофона, и видит у порога коробку, а в ней шевеление.
Дети (а это первоклассники и второклассники) немытыми руками трогают идеальные рукава молодой учительницы-практикантки Надежды Ивановны. И это город, культурная школа! А в деревне? Нервы на пределе, о простейшем вещает с трудом. Вибрируя на низких нотах, как крикнет: «А ну, молчать!», дети каменеют до конца урока.
Вот и теперь, умирая, думает о них вполне бодро. День-другой, и они затопают, зашлёпают, натаскают с озера песка, перемажут отмытые ею парты и прицепленные портьеры, выданные в районном отделе образования.
Тирады плата за домашний рай. Бывало, Октябрина Игнатьевна говорит, не умолкая, но поглядывая в модный журнал с инструкцией для вязания очередной кофты для Нади. Ораторские данные не для малогабаритной квартирки, а для порталов цехов, шири площадей, для гула великих строек Они с мамой вставляют подходящие реплики. Надя, имея вид внимательной слушательницы, думает о молодом преподавателе, в которого тайно влюблена некоторое время.
А в городе, в квартире говорят о ней.
Бабушка в кресле (для неё узкое), вытянув венозные ноги:
На передний край! Там водопровода нет! Моё воспитание!
Да, мама. Ты герой!
Слепая на краю парадного дивана, ночью на нём отдыхает Октябрина, а днём фрагмент их гостиной, выгороженной в проходной большой комнате (стол добротный, стулья вокруг, пианино). Её слепой дочери на её кроватку бы за шкаф, но её идеальная мама, перед которой она так провинилась, уступив когда-то какому-то Ивану или Петру, или Павлу, говорит и говорит. После отъезда Наденьки в деревню «оратории» с краткими перерывами вторые сутки
Не могла идти лёгким путём!
Не могла, кивает Надина мать. А телефона там нет?
Какой телефон! Глушь!
Какое-то время они прислушиваются, Октябрина ещё и глядя прямо на телефонный аппарат.
Слепая говорит:
Жених, наверное, в обиде.
Какие женихи! Разве женихи у Наденьки на уме!
Недавно она нахваливала парня из третьего подъезда, его мама интеллигентная тихоня.
Другого ей надо! Выше, крупней Как твой отец
Папа со мной, немаленькой, на руках мог танцевать! улыбка Надиной матери.
То, что до её слепоты, она помнит и рада, когда именно к этому времени обращается Октябрина Игнатьевна.
Наденька позвонит. Вот-вот! Если б не провели телефон, я бы телефонную станцию разгромила, до министра бы дошла!
Да, ты ге-рой! довольное хихиканье.
Темнеет
Травой пахнет. Так пахнет вечером.
У Нади Кузнецовой нигде не болит, правда, будто ныряет в воду, но выныривает, когда думает о бабушке.
Она и свела с Володей Он у них пьёт чай, Октябрина Игнатьевна говорит за них. Потом Володя уходит в соседний подъезд. Он покупает билеты в театры. Идут. Октябрина в единственном, как она называет, «жемчужном» выходном платье. Как-то и маму берут в оперу, там не надо смотреть. «Фауст», Маргарита В ту ночь слепая рыдает, и вердикт: водить её в театр вредно.
И вот учёба к финалу. Перед госэкзаменами консультации.
В аудитории рядом с Надей зевает Аня:
Как надоело!
Надя ни с кем в группе не общается, а тем более, с этой Аней. Та бывалая дама. У неё ребёнок. Она глядит из другого мира холодными глазами, но любит «оторваться». «Ух, вчера мы кутили, оторвались!» Надя никогда не «кутит», не понимает, что такое «отрываться». Её отношения с однокурсницами деловые: даёт списывать конспекты лекций. В ответ, то одна, то другая приглашают на каток, на дискотеку, в кино. Но времени нет: контрольные, доклады, зачёты
Аня объявляет:
Госы госами, а весна весной», хочу в «кабак».
Впереди вечер никакой. Опять Володя Будет хвалить свою работу инженера-теплотехника. Будет хвалить Надю: ещё три года назад, когда они с матерью переехали в этот дом, заметил, но благодаря Октябрине Игнатьевне Они пойдут в кино или на концерт, в театр Там он будет брать её за руку, и она оттолкнёт его руку с такой энергией, что он напугается. Дома намёк, какова цена (не так и велика) платья в «Гименее»И говорит отличница Кузнецова: и она не против в «кабак».
Аня лукаво поглядела (Надя не накрашена, одета добротно, но скромно) и откровение: её наверняка заждались «ребята». У неё уговор с какой-то Элкой, но та не смогла. И Надя будет вместо Элки.
А ехать им к дому Нади, точнее, к военному дворцу (архитектура танк, пушка которого запроектирована глядящей в небо).
У неё связано с этим дворцом приятное. Во-первых, новогодние ёлки. А недавно вечера танцев. Ребята-курсанты танцуют с девушками. Оркестр. У туалетов дежурят: преподавательница педагогического училища и офицер танко-артиллерийского. В буфете безалкогольное. Она возвращается довольной, невнятно мечтая когда-нибудь стать женой офицера. У других романы, одна у ворот (рядом на постаменте натуральный танк) умоляет часовых передать то-то и то-то курсанту такому-то, но те только улыбаются. Надя Кузнецова не думает о кавалерах. Была кратко влюблена в математика, уволенного, но так и не догадавшегося, что Кузнецова считала его «лучшим педагогом».