Видно, Пётр Великий онемечил нас напрасно, иронично вставил Матьяш.
А мне не обидно, заявил Семён. Моя Русь и Всея патриархальная, и Всея либеральная. К чертям собачьим, Гена, твои иллюзии. Десятилетиями старую рубашку на себе носишь устарела, не актуально. Не может возврата быть в прошлое. История это генная инженерия развития. И никуда от этого не свернёшь.
Стула под тобой два, а сидеть тебе не на чем, ввернул Майский. Глухота ваша святая, в корень зреть разучились. Погляжу я на вас и чувствую право жить подло, а жить подло не сезон.
Ну это ты хватил лишка. В день открытия пред тобой врат высшего образования, Гена, ты должен в облаках летать, а ты политическими дрязгами упиваешься, заметил Матьяш.
Испортили сельскую интеллигенцию советской идеей. Вот и брызгают душами во все стороны, подхватил Цветов. Всё бы ничего, но Веры нет
Майский махнул с каким-то ожесточением рукой и пошёл к двери.
От вашего социального нигилизма кишки взрываются и уши вянут. Пойду сброшу с души ваш словесный мусор
Давай, быстрей стучи колёсами, пока табличку «Занято» не повесили, отпустил ему вслед Цветов.
Когда Майский исчез, Матьяш сказал:
Мне кажется, если рухнет институт, то он непременно пойдёт революцию делать. Главное отчаяние выплеснуть А вообще, он крепыш, чувствуется мужицкая стать. Не было бы марксизма, он бы с не меньшим ожесточением за Христа рубился. Таким без идеи как без жизни: плоть умирает. А про подлость он так, для красного словца, не способен.
А если по совести, марксизм и христианство социальные близнецы. Он не додул ещё до социализма христианского, засомневался Цветов. Любитель резать правду-матку. Главное, чтоб её сам не испугался
Наступила тишина. Цветов развалился на кровати и закрыл глаза. Матьяш зачем-то достал из кармана расчёску, вытянул руку с зеркальцем и начал тщательно гладить свою леску волос на голове. Покрутил лицом, даванул ногтями прыщ на лбу и замурлыкал себе под нос:
«Древняя таёжная деревня,
На воротах кружево резьбы.
Возле школы хороводят кедры,
Распушив белёсые чубы.
Снегири летающие маки
Полыхают, инеем пыля.
На снегу пушистые собаки
Спят, во сне бровями шевеля» К чему привязалась?! удивился он нелепому настроению, сорвавшемуся с языка, и сел на стул, глядя в окно. Деревня, тайга одним миром мазаны. Только мы, иноходцы, там по заблуждению
Вздохнул.
Дверь с грохотом растворилась, и в проёме вновь залился улыбкой Майский.
Нет, друзья, вы не правы покой нам только снится, закатил громко, торжествующе.
Ты что, с унитаза упал? открыл глаза Цветов.
Прошу друзей дышать глубже. Тут робостью томимые соседи отметиться к вам возжелали, отрапортовал Геннадий и кивнул головой на дверь.
Там, в глубине двери, стояла Лидия. Розовощёкая, с высокой копной волнистых волос, со сверкающими брюликами в ушах. В бирюзовом костюме, с туфельками на высоких каблучках, штаны в дудочку. И тут вынырнула, опередив её, Аля. С той же косичкой и бантиком, с теми же мелкими веснушками и строгим личиком.
В комнате всё взволновалось.
Мы не страдаем от безделья, чтоб возжелать кланяться всем. Мы шли мимоходом
Да брось, Аля. Не кочевряжься. Мы действительно заглянули отметиться в мужской берлоге. Вдруг вы не в силах обустроиться? Ведь мужчины по природе такие неряхи.
Вот и мы только что вместе с Семёном подумали: как без женской руки жить-то здесь. Прозябание и бессмыслица. Нам повезло. Соседки, похоже, не позволят нам упасть в забвение и в хаос холостяцкого быта.
Девушки вошли в комнату и окинули взглядом высокие потолки, обстановку.
Да, к счастью, всё то же, что и у нас за стенкой. Опошлиться ещё не успели. Но мы вам и не дадим это сделать, если сопротивляться не будете.
Какой сопротивляться. Вы уже нашу волю подавили. Мы, как чайники, можем только разливать, сморозил Семён.
Разливать?.. И что разливают чайники?
А что пожелают Венеры, то и исполнят Адонисы, вставил Майский.
А мы думали, что Майский поклонник не мифологии, а социальной мечты, заметила Лидия.
Он у нас сеятель идей. Живёт тенями чужих мыслей. Когда прочтёт очередную книгу, попусту не расплёскивает впечатление, а сеет, выдал комментарий Матьяш.
Володя, не благодатная ты почва для посева
Каюсь-каюсь, что у тебя я плохой ученик А разлить мы, кстати, можем вино! Чуть не забыл завалялось Семён, а ты что хотел разлить? А ты, Гена?
Я хотел радость души разлить! нашёлся Семён.
А я чувства, подыграл Майский.
Хороши субчики, уже пронюхали удивился Владимир. Итак, кто не согласен с первым днём сессии, кто против праздника окончательно постригшихся в студенты? громко вопросил он и замер в ожидании ответа.
Все за! воскликнула Лидия.
А кто же не враг своему здоровью?! недоумённо подтвердил Цветов.
Ну если только по рюмочке неуверенно прозвенела Аля как бы с оглядкой.
Аля, кто ж вино пригубляет, его смакуют глотками из фужерчика, желательно хрустального, пресекла жеманность подружки Лидия.
А я из стакана. Не привык крошить удовольствие и пить из мелкой посуды, развеял разночтения Семён и добавил: Общага не ведает хрустального звона. Чре-ва-то