как если бы у вас увели старую, но на ходу машину, прямо из-под окон, только что
помытую, с запаской и ключами. Обидно? А-а-а! То-то же! Ну, так вот! Люди узнали
о краже рано утром, потому что голос у Марии Сергеевны обычный, деревенский.
Это значит, что когда она кричит вслед своему мужу, уходящему на работу, скажем: «Степа! Да у тебя вся жопа в опилках!» то слышит все село. Ну, а сейчас. .
Мария Сергеевна сидела на лавке около дома и качалась взад-вперед
со скрещенными на груди руками, как неутешная вдова. Пронзительное «украли» уже отзвучало в ушах сограждан, и теперь ее голос гудел в субнизком
«сейсмическом» регистре. Потерпевшая выдавала только один звук у-у-у, но
такой мощности, что он вызывал дребезжание ложки в стакане на подоконнике
и семибалльную головную боль у мужа, не говоря уже о преждевременной и
безвозвратной гибели миллионов нервных клеток. Контуженный многолетней
семейной жизнью муж, морщась, стоял рядом с женой и только повторял:
Ладно, Маш. Ну ладно!
И так несколько минут.
В конце концов Степан устало сказал:
Хватит жаловаться, мать!
Я не жалюсь, а переживаю!
Так это одно и то же! Не вижу разницы!
Не видишь?
Нет!
Одно и то же? Да?
Степан насторожился, услышав перемену тона голоса жены к повышению.
А кто его поливал, растил, пропалывал, заголосила она. Кто заботился, чтобы. . тут Марья Сергеевна замолчала и как-то нехорошо посмотрела на мужа.
Повисла пауза. Но это не был момент отдыха или долгожданного пере-мирия. Скорее секунда перед выстрелом снайпера. Ощущение оказалось вер-ным. Супружница начала привставать, мрачно надвигаясь на Степана. Рука ее
медленно потянулась к лежащему на колоде у лавки топору.
Разницы. . говоришь. . сейчас узнаешь! Точную, выдавила Мария Сергеевна, чеканя слова и повышая голос до крика. . Между обкакаться и обосраться! !
Степан быстро отступил на шаг назад. Он не испугался, нет! Понимал, что не ударит. Только посмотрел на жену убийственно и демонстративно от-вернулся. Обиделся!
Тут к ним подошел бывший участковый Фролов. Его нескладное, более чем
двухметровое тело приблизилось к Степану и протянуло ему ладонь размером с ки-23
тайскую ракетку для настольного тенниса. Поздоровались. Сергеевне кивнул. Один
глаз у Фролова был стеклянным, другой слезился, и поэтому между собой сельчане
звали его «маяком». Сверкающее око узнавалось издалека, и это было удобно народу. Раньше. . Раньше это когда гоняли за самогон и такого рода научные занятия.
Сейчас участковый уже отдыхал на пенсии, и его, конечно, больше не боялись, но
уважали это точно! Без Б/У, как его немедленно перекрестили после ухода на за-служенный отдых и за вторую женитьбу, не обходилось ни одно веселье или печаль-ное событие на селе. Власть в глубинке всегда была, есть и будет властью!
Переизбытка работы, в бытность участковым, у Фролова не было.
Убийства и тяжелые увечья случались редко. Дружеские потасовки в самом
злачном заведении села «Чайной», обычно в результате братания паленой
водки с пивом, разводились местными силами без осложнений. Ну, воровали
по чуть-чуть друг у друга. Жены били пьяных до непонимания мужей. И все.
Для раскрытия преступления в деревне много делать не нужно, а просто ждать, пока кто-то проболтается или настучит из зависти.
Слышал, обидели тебя, Сергеевна!
Не обидели, а убили веру в человека. На-по-вал!
А чего за топор держишься?
А это?
Сергеевна махнула свободной рукой, а другой, вогнав сверкающую
сталь глубоко в колоду, пояснила, покосившись на Степана:
Учебное пособие.
Место преступления выглядело по-сельски обыденно и без больших
сюрпризов: пустые разворошенные луковичные грядки и свежая, хорошо заметная тропинка к широкой дыре в заборе. Ни оброненных паспортов, ни других
удостоверяющих личность документов на земле не валялось. С отсутствием
таких нужных улик исчезали и шансы на быстрый успех в нахождении пропажи.
Подозреваешь кого, Сергевна?
Да я б сама дала, если нужно, по-бабьи запричитала она. Если б
по-человечески попросили, объяснили, что нужда!
Да, пробурчал в сторону Степан. Ты б дала топориком.
Ну, тогда бывайте. Пока. А чего у вас собаки-то нет?
Да и не было отродясь. Зачем нам? Сергеевна хмыкнула. У нас
Степка заместо. Шуму только от нее!
Подумай, если лучок любишь.
Сергеевна задумалась.
На экстренно созванный совет был приглашен постоялец, проживаю-щий у них уже год, мужчина образованный, положительный, к словам которого
стоило прислушаться. Сосед, дед Алексей, притащился сам с целью одолжить
что-то у Степана и теперь, вовлеченный нечаянно, мялся вокруг, надеясь на
24
угощение. Степан участия в сходке не принимал, на жену внимания не обращал
и игнорировал происходящее, как бывший алкоголик пьянку.
Дед Алексей весело посмотрел на Степана, угрюмо сидящего у окна.
Соседка! Че! Поругались что ли?
Да сам видишь! Изображение есть, а звука нет, ответила Мария
Сергеевна, поглядывая на мужа, молча вставшего со стула и гордо проплываю-щего мимо благородного собрания в сторону двери.
Тааак! Ладно! Одного бойца потеряли. Будем думать с теми, что имеем. Ну? Заводить мне собаку или нет?
Дед Алексей, торопясь внести свою лепту и стать причастным к собы-тию, а значит, и к последующему за ним обеду, высказался:
Да ну этих собак! И что от них хорошего? Никакого умного поведения
не просматривается. Скажем, пукнешь на людях секретно, а она уже тут как
тут возле тебя крутится, воздух нюхает. Одни неудобства! закончил старик.
Ну, а если бы она у твоей бабки заначки отыскивала? спросил с
улыбкой постоялец.
Дед сразу оживился.
А что, есть такие? Какой породы?
Тут сын Колька со школы пришел. С фингалом.
С кем подрался? Мария Сергеевна ждала.
С Федоровым. Он меня обезьяной обозвал.
Если бы ты был обезьяной, то лучше бы учился в школе, отрезала
мать. Быстро мыть руки и за стол! И позови отца. Давайте обедать, обратилась она уже мягче к своим советникам.
А с собакой мы повременим, пожалуй. Жили без нее и еще поживем.
Из открывшейся двери подъехавшего сельского автобуса спустилась
по ступенькам усталая женщина с огромной хозяйственной сумкой на тележке.
Переведя дух, она потащила ее за собой по пыльной дороге. Сумка икала раз-болтанными колесами и сопротивлялась, как могла.
У дома встретился дед Алексей.
Откуда, Сергевна?
Да вот!
Она усмехнулась.
На рынок ездила. Лук свой покупать.
Когда дед отошел, женщина сказала сама себе:
А, может, действительно нужда была. Тогда пусть. Я не в обиде.
Потом она затащила поклажу на крыльцо и, отворив дверь, миролюбиво крикнула внутрь:
Стеееп! Хорош дуться! Я тебе тут кое-что привезла. Беееленькая!
25
софия
Молодая охотница внезапно остановилась. Она почувствовала: сейчас что-то произойдет. В ту же секунду сзади обрушился страшный удар, швыр-нувший ее лицом глубоко в снег. Ружье слетело с плеча и утонуло в сугробе.
Женщина быстро перевернулась на спину, смахнула рукавицей снежную крошку, забившую глаза и прямо перед собой увидела оскаленную волчью пасть.
*
Обледенелые верхушки елей сверкали звездами не хуже кремлевских.
Лежащие на ветках пласты слежавшегося в причудливые формы снега напоми-нали старые елочные игрушки из папье-маше, серебристые и серые. С высоты
земля выглядела манящей, пушистой и мягкой, как взбитый крем на поверхности свадебного торта. Авиаторы знают, как обманчива эта кажущаяся мягкость.
Случись что непредвиденное, спасти сможет только лишь искусство и талант
пилота. Плохие на Севере, к счастью, не летают.
Самолет приземлился неожиданно и жестко. Как же я была рада тому, что мы катим по твердой земле и утомительная воздушная часть путешествия
наконец-то закончена. Моя доченька, так и не почувствовав посадки, спала, утомленная качкой, у меня на руках. Открыли дверь, впустив в салон волну непривычно холодного воздуха, от которого малышка закашлялась и проснулась.
Подвели и закрепили обледенелый трап. Даже ступить на него было страшно, но сильные мужские руки уже уверенно и осторожно принимали нас с верхней
ступеньки. Я только успевала повторять: «Спасибо, благодарю, спасибо».
Да не за что! С прибытием!
Работник аэропорта, одетый в тулуп, валенки и огромную кроличью
шапку, донес чемодан до ожидавшей меня «нивы» и попрощался, помахав мох-натой рукавицей. До работы мужа и моего нового места жительства еще долго
нужно было добираться на машине, но после болтанки перелета хотелось думать, что самое тяжелое осталось позади.
Так началась моя жизнь в небольшом таежном поселке, расположен-ном в 100 километрах от Тынды. Казалось, что невозможно привыкнуть к тяжелому климату, редкому солнцу, без которого я очень страдала, затяжным дож-дям летом и жестоко низкой температуре зимних долгих месяцев. А вот дочка
совершенно не замечала холода и каждый раз отвечала на мой призыв идти
домой обычным детским: «Ма Еще чуть-чуть» как будто речь шла о купании
в теплом море. Она гибрид сугроба и человечка, возвращаясь с улицы, пере-ступала порог, смешно переваливаясь и звеня при этом свисающими с головы
до ног сосульками.
26
Я училась нелегкому женскому труду в еще более нелегких условиях.
Когда я жила дома, то хозяйством занималась мама, и принцесса, как она меня
шутя называла, в свои 20 лет о многих вещах не имела ни малейшего пред-ставления. Но мама была далеко, а муж рядом, и о нем надо было заботиться.
К концу второго года пребывания в Сибири я, похоже, начала осваиваться и, благодаря мудрости и терпению супруга, стала смотреть на свою судьбу пози-тивнее. Солнце мне заменяла растущая дочь, а тепло любовь мужа.
Однажды со мной из-за неопытности случилась беда. Разгоряченная, в одном халате, я выбежала за непослушной загулявшейся дочкой на улицу и, подняв ее на руки, почувствовала, что в пояснице что-то хрустнуло. Опустила
ее осторожно на землю, а разогнуться не могу.
Местная фельдшерица, вызванная на дом, потому что мне становилось хуже, и я уже была не в состоянии без помощи подниматься с дивана, только качала головой. Подумав некоторое время, сказала:
Если не поможет укол, то скорее всего придется везти в Тынду. Есть
здесь, правда, одна женщина, старуха. Человек она сложный и людей сто-ронится, но может вылечить, если согласится. А может и дверью хлопнуть без
всяких объяснений. Я расскажу, как до нее добраться.
Муж Николай без промедления собрался и отправился к знахарке. К
счастью, избушку нашел сразу. Пройдя через калитку и взойдя по ступенькам
на крыльцо, он мощно и нетерпеливо постучал кулаком по бревенчатому косяку.
Дверь открыла маленькая, худенькая женщина и кивком головы спросила: «Что
нужно?» Николай объяснил все, как есть: жена, мол, просто загибается и, если
знахарка не поможет, может и умереть. Та, выслушав, усмехнулась:
От этого не умирают. Ладно, пусть приходит!
Муж завозражал, говоря, что я даже ходить не могу, на что старуха
строго ответила:
Хоть на санки сажай, хоть на трактор. Мне дела до этого нет. Хочешь, чтобы выздоровела привезешь.
*
Волк неожиданными бросками старался добраться до горла, хватал
клыками за плечо, раздирал полушубок сильными и быстрыми ударами лап.
Когти одной из них, чудом не зацепив глаза, скользнули по лицу и оставили на
лбу глубокую рваную рану, из которой сразу хлынула кровь
*
27
После того как муж внес меня в комнату и положил на топчан, София, так звали знахарку, помогла мне перевернуться на живот. Затем ее твердые, как дверная ручка, пальцы тщательно обследовали спину. Сев сверху, старуха
несколько раз неглубоко, но резко надавила ладонями вдоль позвонков.
Почти сразу я почувствовала облегчение. Вздохнула. Муж заметил это
и заулыбался. София, не обращая на нас внимания, продолжила манипуляции.
Упершись одной рукой чуть выше бедра, она согнула другую ногу в колене и
быстрым, сильным движением дернула ее вверх и в сторону. Раздался хруст.
Боль я почувствовала только на долю секунды, но ее сразу сменили тепло и
легкость в пояснице.
Вот эту мазь будешь втирать в спину по утрам, наставляла знахарка
моего мужа, передавая ему маленькую баночку, когда я уже сидела в санках.
Не вздумай на ночь, а то не заснет. Через неделю пусть опять ко мне придет.
Сама. К этому времени, не сомневайся, сможет.
Заснула я крепче, чем набегавшаяся за день дочка. Правда, наутро все
тело ныло. «Упиралась ты слишком сильно, объяснила мне потом София, от
страха, что больно сделаю».
Лечение помогло, и через день я начала вставать, а через три выходить на улицу. К концу недели я сама пришла к Софии, и она выдала мне
собственноручно сшитые, как по мерке, беличьи трусики с широким поясом со
словами: Поваляешься с мужем и сразу одевай. В другие разы не снимай. Носи
все время.
Больше проблем с поясницей у меня не было.
София не была похожа ни на одну женщину, которую я знала. Будучи
уже в преклонном возрасте, она делала все с невероятной энергией и никогда
не сидела без дела. После нервных городских жителей меня сразу поразили
в ней спокойствие, неприхотливость, простота в мыслях и поступках. Жила
знахарка в избушке, которую построила сама, топором и пилой, без чьей-либо
помощи. Жилище находилось в получасе быстрой ходьбы от поселка, у самой
кромки леса, и увидеть его можно было только поднявшись на пригорок. Вид
оттуда открывался чудесный настоящая иллюстрация к русской сказке. Перед
крошечным домом зеленая лужайка, огороженная неровной, но крепкой изго-родью из толстых веток; деревянная скамейка под развесистой лиственницей, окруженной кустами можжевельника и брусники. На заднем дворе, за ухожен-ной грядкой растущих в огороде овощей, уже начиналась тайга.
Устройство дома было незатейливым, но практичным. Две невысокие
ступеньки вели на дощатое крыльцо. Дверь открывалась в узкий, но длинный
коридор. Если сдвинуть доски, из которых были сделаны его стены, то по обе
стороны открывались полки, на которых София хранила хозяйственные запасы.
28
Там было много чего: и прессованное в брикеты сено, веревки и нехитрые инструменты, мотки лески, мешки с солью и рулоны пленки. За второй дверью в
конце коридора находилась крошечная закопченная комната с высокой печкой
в углу. Возле нее деревянный стол с двумя лавками и топчан, покрытый само-дельным матрасом, набитым травой.
Было время, когда многие люди с ума сходили по импортным гарни-турам. Я сама мечтала о таком, но, пообщавшись с Софией, почему-то начала
находить все это не таким уж необходимым.
Вылечив меня, она, не без колебаний, разрешила ее навещать. Я приходила с дочкой, которая уже звала ее бабушка, будучи в полной уверенности, что это папина мама. Леночка забиралась на печку и играла там тихонько со
своими куклами, пока мы о чем-нибудь беседовали. Голос у Софии был тонкий, старческий, но не резкий. О чем говорить со мной, она поначалу толком
не знала и, будучи с детства немногословной, предпочитала уважительно, но
односложно отвечать на мои вопросы. Оживлялась знахарка только тогда, когда я спрашивала ее про маму. Тогда на лице старушки появлялась улыбка, и, подперев голову рукой, она неизменно начинала:
Ни одна мама не любила свою дочь так, как моя мама любила меня.
В такие моменты можно было разговорить Софию и попросить рассказать что-нибудь о себе. Прочитав в детстве Киплинга и Арсеньева, я непро-извольно сравнивала ее с Дерсу Узала и «волчонком». Так велико было это
сходство в главном душевной чистоте и наивности. Про жизнь за пределами
поселка София не знала ровным счетом ничего. Она совершенно не умела