лгать и не понимала зачем. Жадность ей тоже была незнакома. Окружали ее
только необходимые для жизни вещи. Животных она добывала исключительно
для пропитания и вне сезона размножения. В тайгу уходила, бывало, на несколько дней, в такие места, где, кроме нее и матери, человек никогда не бывал.
Когда ей нужны были грибы или ягоды, она точно знала, где их найти. Так же, как и то, где живут лоси, зайцы, кто из животных ожидал прибавления и какие
тропы ведут к медвежьим берлогам. Животные признавали ее и даже приходили за помощью, особенно в суровые зимы. Я сама видела, как лесная птица однажды села к ней на вытянутую руку, а горный козел, неизвестно как забредший
сюда, ел с ее ладони. София никогда не удивлялась этому, а мой вопрос «как
это возможно?» был знахарке просто непонятен. Животными ее удивительный
контакт с природой не ограничивался. Комары в тайге лютые, и страдали мы
с дочкой от них неимоверно, не успевая сгонять с лица. А вот София никогда
не жаловалась и не махала руками. Я спросила однажды: «Почему?» На что
старушка спокойно ответила:
Думаете не о том.
29
Иногда София предупреждала меня, что уйдет на несколько дней в
тайгу. Я каждый раз волновалась:
А если что случится?
И получала на это ставший привычным ответ:
Вот там как раз ничего случиться не может. Я животных не боюсь.
Мне же старушка всегда наказывала:
Никогда не ходи в тайгу.
Почему?
Ты слабая. Зверь чувствует слабых издалека.
Но бывало, что животные заглядывали к ней не только за помощью.
Однажды, когда мы с дочкой пришли угостить Софию приготовленным
мной студнем, она поведала нам, что ночью в ее дом забирался медведь, пришлось даже «стрельнуть из ружья». Моя дочка спросила:
Ты убиля его, бабушка?
Нет, маленькая. Выстрелила в воздух, он и убежал. Глупый! С него и
испуга хватит.
Студень, как ни странно, Софии понравился, в отличие от многих других привычных для нас продуктов, которые она раньше, не стесняясь, отверга-ла. Попробовав мое угощение, она неожиданно попросила:
Знаешь что! Есть тут один старый глухарь. Помирать ему скоро. Так
я его лучше завалю, и ты мне на Рождество вот такой же холодец сделаешь.
Хорошо?Многие продукты ей были не по душе. Особенно тушенка.
Консервы? Зачем, когда всегда можно взять с собой мясо.
Я терпеливо объясняла, что если куда-то идешь на один-два дня, то
это нормально, а если дольше, оно же испортится! София несогласно крутила
головой: Тьфу! Гадость! Пахнет мертвецом!
И тут же интересовалась, как это мясо так ловко закрыли в банку.
Ее метод консервации, которому она научилась от матери, был прост.
Завалив лося, София щедро пересыпала тушу солью, которую обменивала для
этих целей мешками. Затем разрезала мясо на части и тщательно заворачива-ла в толстую строительную пленку, идущую обычно на теплицы. Мой муж доставлял ее Софии по мере надобности рулонами. Потом она зарывала пакеты
в мерзлоту.
Вернувшись как-то из очередной поездки в Крым к маме, я угостила
Софию вином и грецкими орехами. Вино ей понравилось, а вот орехи нет.
Кедровые все же лучше. От них сила чувствуется. Эти же делают
меня ленивой.
30
Она расспрашивала меня про жизнь в городах, но их устройство казалось ей непостижимым, и единственное, что она поняла, это то, что «там
живут председатели». Космос тоже вызывал вопросы, но мои объяснения про
размеры вселенной и то, что звезды невообразимо далеко, София восприни-мала скептически. «Горы, вон, тоже кажутся далеко, но дойти-то до них все же
можно», приводила она свой аргумент. Подарки категорически не любила и не
знала, что с ними делать. Принесенную мной сковородку назвала «кастрюлей
с хвостом» и никогда ей не пользовалась, а нижнее белье, переданное моей
мамой, аккуратно сложила и хранила в сундуке. Оказалось потом, что она его в
жизни не носила. Ни своего возраста, ни тем более дня рождения София не знала. «Зачем мне праздновать день рождения, когда я праздную каждый день»
такова была ее нехитрая философия.
*
Нож съехал куда-то за спину, и до него невозможно было дотянуться.
Кровь заливала глаза и практически лишала возможности видеть. Волк продолжал неутомимо и методично вырывать куски полушубка с плеча и груди
*
Сила у Софии была, можно сказать, нечеловеческая.
Как-то я заметила, что один из деревянных столбов калитки у дома Софии расшатался, и попросила мужа его поправить. Ему нравилась моя дружба
со старушкой, так как после Крыма, в котором я родилась и выросла, адапти-роваться здесь мне было трудно. Очень скучала без общения, пока муж был
на работе, и София была единственным взрослым человеком, с которым я со-шлась и могла поговорить.
Я прошла в дом, а муж остался у калитки, примериваясь, как лучше
укрепить наклонившийся столб с помощью захваченных из дома тяжеленного
молотка и топора. София приветливо кивнула мне и вышла на крыльцо. Спросила удивленно, увидев моего мужа с инструментами в руках:
Иваныч? А что там за беда?
Да вот жена вызвала. Столб, говорит, качается. Сама, небось, и рас-шатала. Гостей-то у вас, я слышал, немного. Пришел подсобить.
София проворно, а она только так и умела ходить, сбежала вниз и по-трогала столб рукой.
Разволновавшись, что муж меня ругает, как ей показалось, она сует-ливо заговорила:
Да я сама сейчас. Пустяшное дело.
31
И на наших изумленных глазах она, поставив столб вертикально, несколько раз ударила сверху по его торцу кулаком.
Ну вот, больше не шатается. Спасибо, Иваныч, за заботу.
Коля потрогал калитку.
Трактором не свернешь.
София пригласила нас в дом, но муж отказался и, посмеиваясь, ушел, сославшись на дела.
Мы сидели друг напротив друга и пили из железных кружек чай. София
думала о чем-то и молчала. Потом она как-то по-особенному посмотрела на
меня и спросила:
А что деток-то только одна. Не выходит больше?
Я засмеялась:
Муж тоже уговаривает, да мне что-то пока не хочется. С этим верете-ном еле управляюсь.
София с лаской, которой я от нее не ожидала, вдруг сказала:
Ты молодец. Вижу, муж тебя любит. Только никогда не знаешь
Сделала паузу.
Придет муж с работы или нет. Проснется ли утром. А ребенок-то только один. Мужская судьба она на небесах делается. Это женская на земле.
Я о таких вещах в силу своего возраста еще не задумывалась и ответила беззаботно:
Мы еще молодые, успеем.
На что София спокойно произнесла:
Как знать. Может, и обойдется.
К этой теме София вернулась позже, но несколько с другой стороны.
Она готовила в печи свою основную еду картошку и завела между делом такой разговор:
Муж твой человек занятый. На работе устает. Примелькалось ему
там все, да и дома тоже. Я знаю, что любит он тебя, но в костер, если щепку
не подбросишь, затухает он. А дровцами-то для огонька твое поведение должно быть и манеры верные. Я вот что скажу. Ты к его приходу подготовиться
должна. Малая не мешает, другие тоже время не крадут. Принеси-ка мне завтра
халатик, какой у тебя есть.
Я принесла. София оценила:
Хо-о-о-роший халат! Не видала такого. Только главных деталей не
хватает. Белый горошек на синем это красиво, но мало. Есть у тебя дома
какая-нибудь светлая материя? Еще ножницы нужны и нитки.
Материя у меня, конечно, была, и я тут же помчалась обратно, гадая, что София такого придумала. Через час вернулась и принесла все, что могло
32
подойти по цвету, а также целую коробку с иголками и разноцветными катушка-ми. София выбрала старый шелковый шарфик.
Надо пришить белые манжеты и сделать белый воротничок.
Я даже не ожидала, что такие маленькие дополнения могут так сильно
изменить внешний вид вещи. Здорово получилось. Когда я накинула халатик, София одобрительно закивала.
Не знаешь, на что смотреть! Теперь тебе надо научиться его носить.
Рукава подними до локотка. Пуговицы верхние расстегни. Встретишь его у двери и сразу в комнату к столу. Сядь и закинь ногу на ногу. Когда муж войдет, встань, пройди за чем-нибудь и нагнись перед ним, как что-то с пола подни-маешь. Оглянись с улыбкой. Нальешь ему в чай ложечку вот этой настойки и
подай для согрева.
Я приготовила мужу в этот вечер его любимые пельмени, накрыла красивый стол. Встретила своего дорогого, усталого, помогла раздеться. Далее, как учила София, прошла в комнату и присела, поджидая, пока он войдет. Коля
не вошел, он влетел. Устроился по привычке на стуле, но вижу ерзает. Тут я
ему и чаек принесла, не забыв по дороге на кухню нагнуться и медленно поправить теплые тапочки. Муж отпил несколько глотков и подошел ко мне. Я тут
же обняла его за шею
Пуговицы от халата я находила потом по всей комнате. Такой бурной
ночи у нас не было с рождения дочери.
На следующий день, придя к Софии, я чувствовала себя неловко, ожидая расспросов. Самой говорить мне было стыдно, но она разговор на эту тему
не заводила. Правда, думаю, что по моим счастливым глазам догадалась, как и
что. Я тогда наивно подумала:
Наверное, забыла. Ну и хорошо.
*
Громадные челюсти схватили голову в районе виска, но соскользнули, выдирая кусок кожи с волосами. Женщина понимала, что если что-то сейчас
же не предпринять, то долго она не продержится. Когда волк в очередной раз, пытаясь укусить, широко открыл пасть, охотница железной хваткой вцепилась в
челюсти зверя обеими руками. Потом она крепко обхватила ногами мечущееся
из стороны в сторону тело. Волк, начинающий осознавать смертельную опасность, на секунду замер, попытался попятиться, но его задние лапы теперь не
имели опоры. В то же самое время охотница, увеличивая с каждой секундой
усилие, начала давить на челюсти в противоположных направлениях. Волк
заметался и страшно забил передними лапами, пытаясь вырваться. Теперь
33
за жизнь уже боролся он. Набрав в легкие воздух и собрав в крике все силы, женщина рванула челюсти в разные стороны. Раздался хруст. Она продолжала держать их, пока не почувствовала, что волчьи лапы ослабели, и животное, сотрясаясь в конвульсиях, не упало с хриплым выдохом на нее. Полежав не
более мгновения, охотница, столкнув в сторону поверженного зверя, не без труда встала на колени и на ощупь нашла в снегу упавшее ружье. Расслабляться
было нельзя вокруг могли быть другие волки. Только сейчас, протерев снегом
глаза и разглядывая убитого хищника, она почувствовала страшную боль во
всем теле
*
В доме Софии икон не было, но иногда я видела, как старушка моли-лась, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами.
Молитва это то, что отличает нас от зверей, говорила она мне. И
уж коли мы стоим над ними, то должны разумно и не жестоко к ним относиться.
А о чем ты молишься, София? спросила я ее както.
Благодарю за маму дорогую, что мне дал. И за трудности жизненные, что научили жить честно. Тому, кто трудится до пота, редко плохие мысли в
голову лезут. Некогда.
А Вы знаете, что София означает «мудрая»!
Какая мудрая! Неграмотная я. Книгу только на расстоянии и видела.
Даже боюсь в руки взять, а ты мудрая! Вот шкурку отделать это я мастерица.
Мои никогда не портятся. Секреты знаю. Вон, видишь волчью шкуру на полу?
Так ей уже лет пятьдесят. Как новая. Я с ней не расстаюсь. Напоминает о том, что в тайге надо быть всегда ко всему готовым.
Вы его сами добыли, София? спросила я восхищенно. Огромный!
Это он меня почти добыл, усмехнулась старуха. Зимой это случилось. Волки в это время злее. Зачем я тогда по тропам бродила, не помню.
Только прыгнул он на меня сзади. Ни шорохом себя не выдал, ни звуком. В
сугроб сразу утоптал. Хорошо, я до этого, перед выходом, глоток водки сделала.
Не для согрева, не думай. Это народ сдуру придумал, и замерзают потом, бед-ные. Просто почему-то лицо не так мерзнет от этого дыхания. Мама научила.
Так у меня от этого глотка злость откуда-то появилась звериная. Он мне плечо
грызет, к шее подбирается, надеется, кровью изойду и ослабну, а я обхватила
его туловище ногами, повисла на нем, а руками за челюсти схватила и начала
давить на них.
София сложила руки и показала, как, чтобы мне было понятней.
Сердце у волка заколотилось бешено. Почувствовал, что конец. Тут
я ему из челюстей ножницы и сделала. Шрам на голове и на лбу, видишь? На
34
плече еще хуже. Главное при опасности не допустить страх в мысли. И ружье
будет в руках, а не выстрелишь.
Я занималась хозяйством и не навещала Софию дня три. Отношения у
нас были очень теплые, и все же старушка иногда давала понять, что у нее своих
дел тоже хватает. Закончив с праведными домашними трудами, я, прихватив с
собой пачку индийского чая, наконец отправилась к своей замечательной под-ружке. Калитка была заперта, а это делалось только тогда, когда София куда-то уходила. У нас было множество своих знаков, по которым легко узнавалось: приходила я или кто чужой, дома ли хозяйка, куда ушла и когда будет. Дело в
том, что София панически боялась представителей власти. Тот ужас, который
передался ей с рассказами матери о жизни за проволокой, никогда не покидал
ее, и она дрожала при одной мысли о тюрьме. А тут появился новый участковый.
Молодой, неопытный, но рьяный. Когда его вызывали по поводу разборок или
поножовщины, он обычно прятался, а тут, прослышав от кого-то о «старухе из
леса без бумаг», начал неожиданно проявлять служебное рвение. Несколько раз
он тарахтел мимо нас своим мотоциклом, направляясь к старушке с визитом.
Мне София призналась, что, заслышав звук мотора, выставляла оконце, выхо-дящее в огород, и убегала в тайгу. Тогда же у нее впервые заболело сердце.
Я решила посмотреть нет ли других знаков. Ведро, означающее, что
она ушла, не было выставлено. Значит, дома. Потрогала дверь. Не заперта.
София лежала на своем топчане лицом вверх. Я сразу поняла, что она
мертва, но, что удивительно, никогда до этого не видевшая мертвого человека, я совершенно не испугалась. Просто села рядом. Поговорила с ней. Поплакала.
Подумала вот ведь, не зверь тебя сгубил его ты не боялась, а человек.
Старый участковый с уважением относился к нашей семье. Уйдя на
пенсию, он перебрался к детям и внукам на Большую Землю, которой мы называли все находящееся за пределами БАМа. Соскучившись по родным местам, приехал к брату погостить. Заехал и к нам. Разговор коснулся, естественно, и
политики, и перемен в регионе, происшедших в его отсутствие. Мужчины по-сетовали на стремительный рост наркомании в связи с возросшим количеством
представителей «теплых» республик, прибывающих на БАМ за длинным ру-блем. Упомянула я и про Софию. Никогда не ожидала от этого сурового седо-го человека таких неожиданных и проникновенных слов. То, что он рассказал, меня просто поразило.
София родилась в тюрьме. Этого я не знала. Ее мать Дарья уже провела долгие годы в заключении, когда девочка появилась на свет.
Однажды в лагере начались массовые беспорядки, и группа заключен-ных бежала. С ними и мать Софии. Некоторых поймали сразу, а Дарье удалось
уйти глубоко в тайгу и там начать новую, нелегкую жизнь. Сама построила маленькую избушку. Ближайшие поселения находились за десятки километров, и
35
Дарья ходила туда, притворяясь поселенкой из соседнего села, чтобы только
заработать на одежду, соль и инструменты. Так и жили они вдвоем, собирая
грибы, ягоды, ставя самодельные силки и капканы на мелкую живность. Хотелось бы завести и свою, но любые домашние животные немедленно вызвали бы непрестанный и опасный интерес диких зверей. А то и хуже человека.
Когда один добрый старик, чувствуя, что отходит, отдал Дарье свою старенькую «тулку», жизнь совсем наладилась. Оказавшись прирожденной охотницей, Дарья теперь добывала еды с избытком. Что не съедали засаливали и за-капывали в никогда не прогревающийся грунт вечной мерзлоты. После одного