Но и смолчать было нельзя, иначе Кокоша потерял бы даже те крупицы самоуважения, которые у него еще остались к этому моменту. Брат никогда не давал его в обиду, и теперь он был просто обязан за него вступиться.
Мой брат служил в разведроте, сообщил он Рашидову, и таких, как ты, замочил больше, чем ты знаешь букв.
Че-го?!
Букв, охотно повторил Кокоша, чувствовавший себя так, словно несся без руля и ветрил на гребне девятого вала. Это, знаешь, такие маленькие, черненькие, корявенькие, на тебя чуток похожи, их в любой книжке навалом.
За спиной у него кто-то кажется, Плекс коротко хохотнул.
Во, дает салага, сказал Тихон таким тоном, словно Кокорин у него на глазах выделывал акробатические трюки на перилах верхней смотровой площадки Эйфелевой башни.
А дедовщины в Чечне нет потому, обернувшись к нему, продолжал Кокоша, что умным людям неохота в бою пулю в затылок схлопотать.
Ну, я же говорил, сказал Лопатин. А вы верить не хотели. Хреново, Татарин, вы молодежь воспитываете. С таким воспитанием после нашего дембеля они вам на шею сядут и ножки свесят.
Вместо ответа Рашидов ударил Кокошу в солнечное сплетение. Кокорин попытался блокировать удар, но татарин прослужил на полгода дольше его и явно не терял времени даром на занятиях по рукопашному бою его кулак вонзился вахтенному под грудную кость, заставив его сложиться пополам. Нанося удар локтем по шее, Рашидов одновременно подставил колено, так что Кокоша ахнулся об него лицом. Перед глазами у него стало черным-черно, в темноте замельтешили мелкие белые искорки, а когда зрение прояснилось, он обнаружил себя лежащим на сыром, забрызганном кровью цементном полу. Он попытался встать, и сейчас же тяжелый ботинок ударил его в ребра, опрокинув на бок.
Через час, наведя порядок в умывальной комнате, смыв кровь с распухшего лица и кое-как отстирав кровавые пятна с робы, матрос Кокорин снова стоял на посту около оружейной комнаты. Внутри у него все дрожало от ярости и унижения; чаша его терпения была полна, и не хватало всего одной, последней капли, чтобы ненависть выплеснулась через край. Поэтому, даже если бы Кокоша мог сквозь глухую стену разглядеть входящий в Новороссийскую бухту ракетный катер «Кострома», он, скорее всего, не обратил бы на корабль никакого внимания.
Глава 2
В двухместном купе спального вагона было тесновато. Почти все пространство узкого помещения занимал обильно потеющий толстяк в приличном городском костюме, четверть часа назад переселившийся сюда из плацкартного вагона и на протяжении всего упомянутого срока укладывавший и перекладывавший свои чемоданы, сумки и шуршащие пакеты. Его сосед, широкоплечий шатен в морской тельняшке, безучастно смотрел в окно, стараясь не замечать толстяка, который, как и все люди, не уделяющие должного внимания поддержанию себя в приличной физической форме, вызывал у него легкую брезгливость.
Впрочем, не обращать внимания на толстяка оказалось не так-то просто. Перестав наконец шуршать, пыхтеть и топтаться, он уселся напротив человека в тельняшке, глубоко, с удовлетворением вздохнул, вытер мятым носовым платком потную лысину и неожиданным фальцетом возмущенно объявил:
Безобразие!
Обладатель тельняшки покосился на него с легким недоумением и снова отвернулся к окну.
Форменное безобразие! нимало не смущенный явным нежеланием соседа поддерживать беседу, еще громче воскликнул толстяк. На станции говорят, что билетов в спальный вагон нет нет и нет, хоть ты их режь, хоть расстреливай. Извольте чуть ли не целую неделю трястись в провонявшей перегаром и чужими грязными носками плацкарте. Знаете, что мне заявила эта нахалка кассир? «Поедете, как все нормальные люди»! По-вашему, ездить, как в тысяча девятьсот восемнадцатом году, это нормально?!
Его возмущение было таким искренним и вместе с тем комичным, что человек в тельняшке не выдержал. На его губах появилась улыбка, сразу преобразившая обветренное, будто вырубленное из твердого дерева лицо.
Ну, положим, в восемнадцатом-то было похуже, возразил он.
Вы находите? живо переспросил толстяк. Не знаю, не пробовал. И, положа руку на сердце, не имею такого желания. Нет, скажите, разве я так много прошу? Я всего-навсего хочу попасть из точки «А» в точку «Б» с максимальным комфортом, который способна предоставить Российская железная дорога, и, заметьте, готов за это платить! А мне говорят: нет билетов. Билетов, изволите ли видеть, нет, а места есть! Полвагона свободных мест! Двадцать первый век! В каждой кассе по компьютеру, а порядок навести не могут. Что это такое, я вас спрашиваю?!
Не знаю, сказал человек в тельняшке. Я не железнодорожник.
Да, мгновенно остыв, кивнул толстяк, я вижу. Он красноречиво покосился на висевший в углу черный морской китель. С того места, где он сидел, был хорошо виден погон с двумя просветами и одинокой звездой. Вы не железнодорожник, вы моряк. Майор, да?
Капитан третьего ранга, поправил моряк. Одинцов, Иван Андреевич.
Простите, толстяк прижал к сердцу ладонь с пухлыми растопыренными пальцами. Я человек сугубо штатский да еще вдобавок сухопутный, так что простите Петр Григорьевич Возницын, к вашим услугам. Из Владивостока?
Капитан третьего ранга кивнул, подтверждая его догадку. Как будто в этом поезде можно найти военного моряка, который едет, скажем, из Петербурга!
В отпуск? с плохо скрытой завистью поинтересовался Возницын.
Одинцов отрицательно покачал головой.
А, в командировку! обрадовался Петр Григорьевич, который сам выглядел не просто как командировочный, а как эталонный образец командировочного.
Никак нет, поняв, что отмолчаться ему не дадут, ответил Одинцов. Следую к новому месту службы.
Понятно, сочувственно вздохнул толстяк. Вот она, государева служба. Только обживется человек, освоится на новом месте, обзаведется друзьями и знакомыми, как бах! перевод. И все с начала, с нуля Представляю, каково приходится вашей жене.
А я не женат, сдержанно улыбнулся Одинцов.
Вот как? Почему же?
Да вот как раз потому, что, как вы очень верно подметили, бах, и опять перевод Не каждая это выдержит.
Разумеется, это была очень краткая и неполная версия ответа на поставленный вопрос, но развернутый ответ вовсе не входил в планы капитана третьего ранга Одинцова. Более того, полного ответа на этот вопрос он и сам не знал, поскольку никогда всерьез не думал о женитьбе. Ему случалось видеть как благополучные семьи морских офицеров, так и несчастные. При этом ни второй, ни даже первый вариант не казался ему сколько-нибудь заманчивым. Вряд ли хоть кто-то на всем белом свете всерьез мечтает о том, чтобы стать несчастным; что до семейного счастья, то оно представлялось Ивану Одинцову трудно совместимым со службой если служить по-настоящему, разумеется. Тут уж приходится выбирать, кому себя посвятить любимой женщине и детям, которых она тебе родит, или Отечеству; какой долг выполнять супружеский или воинский. Это как одному капитан-лейтенанту предложили перевод, а он искренне расстроился и удивился: у меня же здесь квартира, дача, огород, куда же я поеду?
Впрочем, попутчик Одинцова и не нуждался в развернутом ответе. На безымянном пальце правой руки у него поблескивало обручальное кольцо. Судя по его толщине, а также по тому, как потускнел и исцарапался благородный металл, стаж супружеской жизни у Петра Григорьевича был изрядный, и он, даже если и не завидовал холостому моряку, то, по крайней мере, мог по достоинству оценить преимущества, которые давала тому свобода от брачных уз.
Да уж, хмыкнул он, подтверждая догадку капитана третьего ранга, воображаю, что сказала бы моя законная половина, предложи я ей в двадцать четыре часа собрать вещи и выехать из Москвы в какой-нибудь Забубенск Да мне бы небо с овчинку показалось! Знаете, я вам даже завидую немножко. Есть в этом что-то такое, притягательное Как это, наверное, здорово иметь ровно столько вещей, сколько необходимо, не быть стесненным пыльным барахлом, быть свободным
Н-да, неопределенно промычал капитан третьего ранга Одинцов, которому до сих пор как-то ни разу не приходило в голову, что быть офицером неважно, морским или сухопутным означает быть свободным.
Поезд с грохотом и лязгом перемахнул быструю бурную речку по ажурному железному мосту, который выглядел таким солидным, основательным и вместе с тем красивым, что сразу становилось ясно: строили его если не в девятнадцатом веке, то наверняка в самом начале двадцатого. Недалекий склон крутого каменного бугра щетинился темными пирамидами елей и лиственниц, в верхушках которых путались рваные серые облака все, что осталось от ночного ненастья.
Ну-с, и куда же вы направляетесь? уловив, по всей видимости, в последнем междометии попутчика иронический оттенок и желая как-то загладить неловкость, поинтересовался Возницын.
А вы на какую разведку работаете ЦРУ, Моссад, Ми -6? вопросом на вопрос ответил Одинцов. Нельзя сказать, чтобы место его нового назначения было таким уж секретным, но толстяка следовало слегка одернуть.
Что, простите? растерялся тот. Разведка? В каком смысле? А! Ах, ну да, конечно! Простите великодушно! Что это я, в самом деле
Он так смутился, что даже покраснел. Одинцову стало его жалко. В конце концов, толстяк просто пытался завести разговор, наладить отношения с соседом по купе, чтобы было веселей коротать время в долгой дороге. Разумеется, капитану третьего ранга Одинцову, кадровому офицеру морского спецназа было что скрывать от первого встречного штатского человека. Но, с другой стороны, где тут военная тайна? Если бы его персона и впрямь заинтересовала иностранного разведчика, тот, уж верно, нашел бы способ выяснить, куда направляется глубоко засекреченный Ваня Одинцов, не прибегая к такому примитивному способу, как прямые расспросы.
Я направляюсь в Новороссийск, сообщил он.
Так вам повезло! вновь преисполняясь жизнерадостности и энтузиазма, воскликнул Возницын. С Тихого океана на Черное море это же не перевод, а подарок! Климат, фрукты Конечно, экзотики меньше, да и масштабы не те К тому же там сейчас неспокойно
«Может, хоть там, на Черном море, сгожусь для настоящего дела» подумал Одинцов.
А девушки! с воодушевлением продолжал Петр Григорьевич. Вы представляете, сколько там сейчас на пляжах девушек? И каких!
Раздетых, наверное, предположил Одинцов.
То-то и оно, вздохнул Возницын. За них надо выпить.
Воображаю, что сказала бы ваша законная половина, если бы могла вас сейчас слышать, умело пародируя манеру речи собеседника, подковырнул его Одинцов.
Петр Григорьевич хмыкнул, копаясь в объемистом, сильно потертом кожаном портфеле верном спутнике командировочного по необъятным и не всегда гостеприимным российским просторам.
А вам палец в рот не клади, сказал он, выставляя на стол бутылку коньяку. Да, моя дражайшая супруга не упустила бы случая Но ведь она нас не слышит, правда? А о том, чего не знает, она и беспокоиться не станет.
Поезд медленно полз вдоль отвесного, испятнанного заплатами седого и рыжего мха каменного бока горы, в трещинах которого кое-где угнездились скрюченные ветрами деревца. Демонстрируя похвальную предусмотрительность и немалый опыт, Возницын вслед за бутылкой извлек из портфеля пару складных пластмассовых стаканчиков и пакет с закуской.
Вы тоже не беспокоитесь о том, чего не знаете? плохо представляя, зачем это делает, но будучи не в силах сдержаться, спросил Одинцов.
Петр Григорьевич вздрогнул, как от пощечины.
Позвольте, вы на что это намекаете? снова переходя на фальцет, грозно осведомился он.
Всего лишь на то, что каждому человеку свойственно фантазировать, миролюбиво произнес Одинцов, мысленно кляня неугомонного беса, который опять не к месту и не ко времени дернул его за язык. А вы, хоть и штатский человек, наверняка знаете: нет более страшного врага, чем враг воображаемый.
Да, подумав, согласился Возницын, пожалуй. Пожалуй, это правда. Воображение у моей жены богатое я бы сказал, не по уму. И она действительно сплошь и рядом больше доверяет собственным фантазиям, чем мне.
А вы?
Что я?
Вы кому больше доверяете жене или своим фантазиям? Или вы на эту тему не фантазируете?
На круглом румяном лице Петра Григорьевича Возницына медленно проступило выражение обиды, рука с бутылкой нерешительно замерла над складным стаканчиком. Он явно не знал, что сказать и как себя вести. В этой ситуации он мог либо сделать вид, что не понял грязного намека, либо с трусливым подобострастием поддержать разговор, бросающий тень на его супругу, либо, как подобает настоящему мужчине, вступиться за честь жены и потерпеть крайне унизительное и весьма болезненное поражение. Вряд ли он рассчитывал на подобный поворот событий, когда правдами и неправдами добивался переселения из вонючей плацкарты в спальный вагон.
Одинцов посмотрел на соседа по купе, который попрежнему держал бутылку на весу, словно не зная, как с ней теперь поступить: не то все-таки разлить коньяк по стаканчикам, не то поставить на стол, не то залепить этой бутылкой попутчику по физиономии. Лицо у него было уже не обиженное, а по-настоящему сердитое. Он явно собирался потребовать сатисфакции, и это обстоятельство убедило Одинцова в том, что внутри бесформенной, заплывшей жиром оболочки скрывается не слизняк, а настоящий мужчина. Это многое меняло, да и раздражение его уже прошло, уступив место неловкости. Чего, в самом деле, он привязался к человеку?
Виноват, сказал он вслух. Позвольте принести официальные извинения. У меня сейчас не самый легкий период в жизни. Это, конечно, не оправдание, но Словом, если хотите дать мне в глаз прошу, не стесняйтесь.
Извинения приняты, после недолгих раздумий сказал толстяк. Я, наверное, каким-то образом вас задел
И не можете понять, каким именно, подсказал Одинцов. Знаете, у меня есть деловое предложение: давайте предадим этот инцидент забвению. Я виноват и принес извинения, и не стоит копаться в том, к чему вы, Петр Григорьевич, действительно не имеете ни малейшего отношения. Скажем так: меня муха укусила.
Полагаю, муха была в юбке, заметил Возницын, с видимым облегчением принимаясь разливать коньяк по стаканчикам.
А вот и не угадали, сказал Одинцов. Хотя некая особа женского пола в деле фигурировала, дело вовсе не в ней.
Вы меня интригуете, улыбнулся Возницын.
Правда? Жаль, сказал Одинцов. В моей истории нет ничего интригующего. Ей-богу, вспоминать не хочется.
Но и забыть, как я вижу, не получается, подхватил толстяк. Еще свежи воспоминанья и так далее
В общем, да, признался Одинцов. Что-то в этом роде.
А вы расскажите, предложил Возницын, подвигая к нему полный стаканчик. И вам полегчает, и я буду знать, как себя вести, чтобы не наступать вам на больную мозоль.
Одинцов понюхал коньяк, который оказался весьма недурен, и задумчиво посмотрел в окошко, за которым, как и прежде, уплывали назад дикие красоты забайкальского пейзажа. Разговор у них с Пером Григорьевичем получался какой-то странный, излишне откровенный. А с другой стороны, толстяк, наверное, в чем-то был прав. Вагонные знакомства скоротечны и ни к чему не обязывают. Случайному попутчику можно выложить всю подноготную, ничем не рискуя; подумав об этом, капитан третьего ранга вдруг осознал, что ему уже давно хочется выговориться.
Да что там говорить, сказал он, салютуя Возницыну стаканчиком. История глупая и довольно пошлая. Знаете, как в анекдоте: ушел моряк в плаванье
Это вы моряк? уточнил Петр Григорьевич.
Нет, не я. То есть я тоже моряк, но, к счастью, холостой. А в плаванье ушел другой моряк, женатый. А еще один моряк решил, как бы это сказать Ну, словом, скрасить красивой морячке одиночество. Он большой любитель скрашивать одиночество чужим женам. Даже если они этого не хотят.