Это как же? изумился Возницын. Насильно, что ли?
Ну, зачем же насильно? Существуют другие, куда более безопасные, а главное, действенные методы. Если, к примеру, поставить продвижение муженька по службе в прямую зависимость от сговорчивости жены
Ага, сказал Возницын. На лице у него проступило выражение брезгливости. Так этот скрашиватель дамского одиночества в больших чинах?
Контр-адмирал, кивнул Одинцов и, заметив легкое недоумение собеседника, перевел: На суше это соответствует чину генерал-майора.
Ага, кивнул Возницын. Большой человек. И видимо, красавец мужчина. Вроде меня.
Ничего общего, возразил Одинцов. Косая сажень в плечах, греческий профиль Одним словом, Аполлон, только одетый и при кортике.
Поскольку стаканчики уже опустели, он откусил от сморщенного общепитовского пирожка. Пирожок оказался с капустой, и это было утешительно: говядину или свинину можно подменить чем угодно, от кошатины до человечины, но чем подменишь капусту, да так, чтобы это было незаметно?
Завидный кавалер, сказал Возницын, снова наполняя стаканчики.
Так думали многие, но не все. И тем, кто так не думал, приходилось выбирать, чем поступиться: карьерой мужа или собственными представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо.
И?..
И однажды заплаканная жена некоего капитан-лейтенанта столкнулась в подъезде с соседом. Сосед спросил, кто ее обидел. Она не хотела говорить, но он был настойчив
На свою голову, жуя пирожок, подсказал Возницын.
Так точно, на свою голову. Потому что, когда девушка наконец объяснила, в чем дело, этому соседу пришлось выбирать между тем, что он считал единственно правильным, и так называемой субординацией.
И что же выбрал сосед?
Одинцов сосредоточенно осмотрел свой правый кулак, на костяшках которого виднелись заживающие ссадины.
Произошел несчастный случай, сказал он наконец. Товарищ контр-адмирал упал с лестницы как был, с цветами, шампанским и коробкой шоколадных конфет. И так неловко упал, что пересчитал все ступеньки с четвертого до первого этажа. Было много шума, ходили разговоры о военном трибунале, но, когда обстоятельства дела прояснились, виновника падения просто перевели подальше от места событий, с Тихого океана на Черное море.
Ага, помолчав, сказал Петр Григорьевич. И вы, стало быть, послушав меня, решили, что я такой же козел, как этот ваш контр-адмирал?
Я же извинился, сказал Одинцов.
И просили забыть инцидент, добавил Возницын. Что ж, забудем. Но, пока не забыли, позвольте выразить вам свое искреннее восхищение. Хотел бы я иметь такого соседа!
Да бросьте, поморщился Одинцов. Что вы, в самом деле? А вдруг я все наврал?
Сомневаюсь, что вы это умеете, заявил Петр Григорьевич, снова наполняя стаканчики. Давайте выпьем за честь офицерскую, мужскую, ну и женскую, разумеется.
Ну, давайте, вздохнул Одинцов, испытывая неловкость и вместе с тем странное облегчение, какое, наверное, должен испытывать искренне верующий человек после исповеди.
За окном спального вагона по-прежнему неторопливо уплывала назад забайкальская тайга. Поезд шел на запад, на Большую землю, но капитана третьего ранга Одинцова это обстоятельство нисколечко не радовало.
* * *
Волоча за собой длинные пенные усы, оснащенные мощными моторами резиновые лодки отошли от берега примерно на километр и, заглушив моторы, легли в дрейф, покачиваясь на ими же поднятых волнах, как сытые, усталые чайки. В трех лодках, помимо рулевого, сидело по пять человек молодых, загорелых и мускулистых парней в одинаковых темных плавках, с металлическими коробками дыхательных аппаратов за плечами, в сдвинутых на лоб масках для подводного плаванья. На бедре у каждого висел в открытой кобуре тяжелый и уродливый четырехствольный пистолет остроумное, до сих пор никем не повторенное детище советских конструкторов, удачно решивших проблему отвода пороховых газов при стрельбе под водой. С другой стороны размещалась непромокаемая сумка с эластичной горловиной; пистолеты не были заряжены, а лежащие в сумках магнитные мины представляли собой всего-навсего муляжи, поскольку сегодняшнее погружение было учебным. Целью его, как еще раз напомнил сидевший на носу одной из лодок лейтенант единственный из присутствующих, кто был одет, было приобретение практических навыков ориентирования под водой и минирования подводных объектов.
Когда инструктаж завершился, лейтенант отдал короткую команду. Лодочные моторы взревели, расстелив над спокойной водой быстро рассеивающееся покрывало голубоватого дыма, и легкие надувные суденышки стали стремительно расходиться веером. Надвинув на лица маски, бойцы начали один за другим переваливаться через борта и с короткими всплесками исчезать под водой. Последним, убедившись, что высадились все, через округлый надувной валик борта кувыркнулся старшина второй статьи Лопатин. После этого лодки снова сошлись, описав по глади бухты три дуги, вместе напоминавшие что-то вроде трилистника, и легли в дрейф. Разрешив рулевым курить, лейтенант сполз с жесткой деревянной банки на мягко пружинящее дно лодки, привалился лопатками к упругой резине борта и закурил сам.
Старшина второй статьи Лопатин был под водой далеко не впервые, и то, чем сегодня предстояло заниматься возглавляемой им группе, воспринимал как детскую забаву. Впрочем, к своим обязанностям командира и наставника он относился с полной ответственностью, тем более что для новичков самостоятельный подводный поиск заданного объекта детской забавой вовсе не являлся. Сам Лопатин во время первого такого поиска ухитрился запутаться в затонувшей рыболовной сети и едва не погиб. Кое-как выпутавшись из смертельной ловушки при помощи ножа и в полном соответствии с уставом и инструкцией доложив о происшествии командиру, Лопатин вместо благодарности за проявленную находчивость или хотя бы простого человеческого сочувствия получил три наряда вне очереди за ротозейство и удостоился воспитательной беседы в гальюне со своим тогдашним наставником, старшиной первой статьи Белобородько, которому, в свою очередь, сильно нагорело за то, что не уследил за молодым бойцом.
Провести тренировку без сучка и задоринки означало остаться на хорошем счету у командования, а это, в свою очередь, могло приблизить долгожданный дембель пусть ненадолго, на месяц или даже на неделю, но все-таки приблизить, а не отодвинуть. Лопатин служил так, как служат умные люди, то есть осторожно безобразничал в течение первого года службы, зарабатывая авторитет у товарищей, а когда срок перевалил за середину, сделался прямо-таки образцовым служакой по крайней мере, на глазах у отцов-командиров. Сейчас был как раз такой случай, и старшина второй статьи Лопатин твердо намеревался провести тренировку на «отлично».
Привычно работая ластами, он опустился на дно, до которого в этом месте было не больше десяти метров, и сориентировался по компасу. Места для подобных тренировок всякий раз выбирались новые, чтобы бойцы действительно приобретали и совершенствовали навыки ориентирования, а не двигались к цели знакомым маршрутом. Лопатину этот участок дна тоже был незнаком, но старшина не сомневался, что богатый опыт погружений поможет ему отыскать нужный объект. Собственно, в этом и состояла его задача: найти объект, занять позицию и наблюдать за действиями членов группы, проверяя, уложился ли каждый из них в нормативное время и насколько грамотно произведено «минирование».
Спугнув небольшой косяк мелкой рыбешки, Лопатин двинулся по азимуту, стараясь держаться у самого дна. Необходимости в таком скрытном способе передвижения у него не было; напротив, этот способ существенно сужал поле зрения, не позволяя издалека засечь цель. Но плыть над самым дном было интереснее, чем болтаться в толще зеленоватой воды; кроме того, здесь, на дне, иногда попадались занятные вещицы: от старых якорей, мусора и ржавого оружия времен Второй мировой до золотых часов.
Мастером спорта по плаванию Лопатин стал в бассейне. Вырос он вдали от моря и до призыва на срочную службу был человеком сугубо сухопутным. Разумеется, ему случалось летом отдыхать у моря как с родителями, так и без них, но разве можно сравнивать! Теперь, под конец службы, он чувствовал себя в море так, словно родился здесь и вырос, и скорая демобилизация вместе с вполне понятной радостью, вызывала у него что-то вроде легкой грусти и недоумения: ну, дембельнется он, и что дальше? На завод, к станку? В бизнес? Так ведь тоска! А море как же? Можно, конечно, податься в эти, как их в океанологи, вот. Но это ж учиться надо, а с его аттестатом ни одна приемная комиссия у него даже документы не примет. И потом, ну что это за профессия такая океанолог? Будешь всю жизнь изучать всякие там морские течения и пути миграции какой-нибудь вонючей селедки А ведь он не очкарик, не маменькин сынок, а хорошо обученный, опытный боевой пловец-водолаз диверсант, разведчик, подводный ниндзя, человек без тени. И, что характерно, ему все это очень нравится. Так, может, подписать контракт?..
Краем глаза он приметил обосновавшуюся на камнях чуть левее избранного им курса колонию мидий. Мидии Лопатину нравились как в маринованном, так и в жареном виде, но задерживаться старшина не стал: мидии мидиями, а цель он должен обнаружить первым, потому что эта тренировка проверка не только для салаг, но и для него тоже. У них своя задача, у него своя, более сложная и ответственная. И если он не справится со своей задачей, работа всей группы пойдет насмарку, и ему это, несомненно, зачтется. «Батя», кавторанг Машков, мужик справедливый, но строгий, спуску не дает никому. Правильный человек Батя, что и говорить. И зря, наверное, Лопатин наврал приятелям, будто напропалую спит с его женой. Узнает порвет как Тузик грелку. А не узнает все равно плохо, неловко как-то, даже стыдно И черт его дернул за язык! Вот так оно и бывает: брякнешь не подумав, а потом деваться некуда или продолжай гнуть свою линию, или признавайся, что наврал с три короба
Перекатывая внутри головы привычные мысли, Лопатин не забывал следить за направлением, и вскоре, как и ожидалось, впереди возникла бурая бесформенная масса, мало-помалу обретавшая знакомые очертания. Это был старый буксир, затонувший в бухте еще во время Великой Отечественной войны. Он лежал на боку, и его ржавый, наполовину утонувший в донном иле корпус густо оброс слабо шевелящейся шкурой водорослей. Среди бурых и зеленоватых стеблей сновали мелкие рыбешки, ниже ватерлинии виднелась огромная, с рваными, зазубренными краями пробоина видимо, суденышко пошло ко дну, напоровшись на мину. Колышущиеся космы морской травы свисали с искореженных перил мостика и с бессильно свернутого набок ствола установленной на носу скорострельной зенитной пушки, на дне тут и там виднелись бесформенные куски сорванной обшивки. Судя по характеру повреждений, буксир затонул почти мгновенно. Будучи хорошо обученным подрывником, специальностью которого являлось уничтожение плавсредств противника, Лопатин недурно разбирался в данном вопросе, и в голову ему пришло, что там, внутри, в затопленном трюме, в машинном отделении и в кубрике до сих пор лежат объеденные рыбами, выбеленные морем кости. Прадед старшины второй статьи Лопатина погиб во время знаменитого десанта под Новороссийском, и как знать, не этот ли ржавый буксир стал его могилой?
Мысль о лежащих в ржавом подводном гробу скелетах вызвала знакомый нервный озноб. Лопатин привычно подавил вспышку иррационального страха, толкавшего его прочь от этого места. Покойник под водой зрелище в высшей степени неприятное; конечно, мертвые не кусаются, но, несмотря на полученную психологическую подготовку и немалый опыт погружений, старшина продолжал побаиваться утопленников.
Сверившись с запаянной в пластик картой района учений и бросив беглый взгляд на часы в массивном водонепроницаемом корпусе, Лопатин удовлетворенно кивнул: как и собирался, он вышел на цель раньше остальных членов группы. Теперь следовало занять господствующую позицию, с которой легко держать под наблюдением окрестности.
Лопатин осмотрелся и вдруг заметил справа от себя, рядом с кормой буксира, неподвижно зависшее в прозрачной воде облачко мути. Невесомые частички потревоженного ила медленно, почти незаметно для глаза опускались обратно на дно, длинные плети водорослей лениво колыхались, и опытный взгляд старшины моментально отметил то обстоятельство, что в этом месте они колышутся не в такт равномерному, волнообразному движению травяного ковра.
«Рыба, подумал Лопатин, но тут же сам себе возразил: Это каких же размеров должна быть рыбина, чтобы так взбаламутить ил?»
Он снова быстро огляделся, ожидая увидеть дельфина, но никакого дельфина поблизости не наблюдалось. Зато за палубной надстройкой буксира ему вдруг почудилось какое-то тайное, вороватое движение; на фоне косматого от водорослей фальшборта мелькнуло нечто подозрительно похожее на ласты, взлетело новое облачко ила, испуганно шарахнулись в стороны мальки, похожие на тонкие серебристые лучики света.
Лопатин усмехнулся, ничуть не заботясь о том, что торчащий во рту загубник дыхательного аппарата придает его улыбке странный, зловещий вид. Все было ясно. Кто-то из салаг оказался более шустрым, а может быть, просто более везучим, чем его товарищи, и вышел на цель лишь несколькими секундами позже старшины. Дальнейшие действия этого удачливого торопыги были строго определены полученным приказом: обнаружив объект, он должен был произвести учебное минирование. После этого ему следовало отыскать старшину, чтобы тот засек время и оценил качество выполнения задания. Вместо всего этого данный умник, пока что безымянный, решил поиграть в прятки. Затаился сейчас где-нибудь в укромном уголке, а когда явится следующий, выскочит как чертик из табакерки и схватит за ногу. Потеха! От такой потехи, между прочим, объект шутки запросто может отдать концы выпустит с перепугу загубник, глотнет воды, и пиши пропало
Вообще-то, в свое время Лопатин и сам любил пошутить подобным образом, делая это при каждом удобном случае. Иногда эти шутки сходили ему с рук, иногда нет; случалось ему после очередной выходки стоять в наряде или выслушивать нравоучения от старших товарищей, сводившиеся, как правило, к классической формуле, гласящей, что удар по почкам заменяет бокал пива. Так уж устроена жизнь, что каждый поступок имеет свою цену. И если ты не готов платить, лучше сиди тихонечко, никуда не высовывайся и ничего не предпринимай.
Старшина еще раз огляделся по сторонам. Вокруг попрежнему никого не было: как он и предполагал, салагам требовалось время, чтобы разобраться с компасом, картой и собственными, пока еще сравнительно неуклюжими конечностями. Ему стало любопытно: что же это за самородок объявился у него в группе, что сумел опередить остальных на добрых три минуты?
Выяснить это можно было только одним способом, и старшина Лопатин не колеблясь прибегнул к нему. Осторожно работая ластами, он поплыл к буксиру, огибая его со стороны округлого носа. Проплывая над изрешеченным осколками снарядов фальшбортом, он коснулся рукой косматого от водорослей леера, подняв еще одно облачко зеленовато-коричневой мути. На покрытой ровным слоем пушистого ила палубе виднелись беспорядочно разбросанные продолговатые вздутия снарядных гильз. Судя по их количеству, экипаж буксира дрался до последнего, отбивая воздушные атаки. Открытый трюм зиял черной квадратной пастью люка. На глазах у Лопатина оттуда неторопливо выплыл довольно крупный бычок; заметив старшину, рыбина испуганно вильнула хвостом и снова скрылась в темноте. Из этого следовало, что у шутника по крайней мере хватило ума не лезть в трюм, где еще могли сохраниться подпорченные морской водой боеприпасы.