Нет, это просто издевательство какое-то! Аня нажимала и нажимала на кнопку вызова лифта, а тот издавал далекие утробные звуки. Если бы я хотела послушать, как всем тяжело жить, я бы новости включила. Чего там слушать, и так понятно. Нам бы кто помог.
Да уж. Они зашли в лифт, и Даня отправил кабину вниз. Непростая атмосфера.
Атмосфера. Атмосфера?! Нет, а главное, эта, эта, с губами которая! Мы все не сдали в детские дома. Да кто бы еще знал тогда! Ему диагноз-то поставили сразу, что ли. Вот если бы сразу, то му
Так! прервал Даня. День был тяжелым. Вечер не легче. Хватит негатива. Хватит всяких если. Никто никого не сдал, поехали домой.
Ок. Но больше мы сюда не вернемся. Аня шагнула из долгого лифта.
Ок, ок, вздохнул.
Аня почему-то вспомнила тот вечер. То собрание, неровный круг овальной формы, тех людей с уже сточившимися в памяти лицами, бесцветными бежевыми масками. Что-то ей напомнило о том вечере, произошедшем много лет назад, когда Диме было пять и до поступления[16] в школу оставалось два года. Какой-то крохотный толчок напомнил.
Закончила с делами в салоне, посидела с подругами в ресторане засиделась с подругами в ресторане, поехала домой. Долгая пробка из-за неработающих светофоров на круговом перекрестке, автомобили, обращенные в центр, как дети с родителями, смотрящие на арену в цирке, куда Анина мать ее водила вместе с младшими сестрами, точнее, младших сестер водила, а ее за компанию. Как дети в цирке, как ну да! как родители на том собрании, смотрящие в центр круга, куда-то в пол. Аня устала.
Бросила сапоги, будто отмахнулась, ступила на лестницу, как увидела спускающегося Диму.
Есть хочу, сказал он быстро, на выдохе, как-то уныло. Можно?
На ночь есть вредно, бросила Аня и стала подниматься дальше.
Пожа-алуйста! Есть хочу, правда.
Аня взглянула на сына и задержалась на его лице. Дима смотрел. Тягучими глазами, какими-то умоляющими, кошачьими. А Аня не любила кошек. И вообще домашних животных. Хоть не заплакал.
Ладно, развернулась. Пошли, положу салат. Тяжелое на ночь нельзя.
Дима радостно запрыгал по лестнице вниз.
Открыла контейнер со второго раза, вывалив на себя немного хамона с рукколой. Выругаться сил не было, просто где-то про себя поставила галочку, что недовольна, но подумает об этом позже. Накладывая Диме, решила, что плевать, и положила себе тоже. Завтра открытие нового салона. Не до диеты. Нервы. Усталость и нервы, хотя вроде бы одно должно нейтрализовать второе. Но нет и это были до боли знакомые ощущения.
Поставила перед Димой тарелку, стакан сока, снабдила сына ложкой, салфетки лежали вот. Села рядом.
Приятного аппетита! Шестнадцать лет, выучил, помнит, молодец. Что за талантище.
И тебе, кивнула.
Когда Юля и Леша подросли и за ними не нужно стало присматривать 24/7, Аня захотела свое дело. Небольшое, буквально хобби, но свое. Даня вложился в открытие премиум-салона красоты «Гедонистка». Пошло хорошо, салон разросся до сети. Были, конечно, управляющие в каждой точке, но за ключевыми моментами Аня следила сама открытия, ремонт, дизайн, презентации, набор спецов старшего звена, знакомства с постоянниками и местными провинциальными шишками. Это было нервно, часто тяжело, до опухших глаз, трясущихся рук и дурных ночей с неконтролируемыми пробуждениями, будто сон разрезали на куски, как мясо, а самое главное, что это всё было необязательно но Аня этого хотела. Во всяком случае себе говорила: сама же этого хотела, вот и сиди, хотела, хотела.
Третья беременность проходила тяжело, тяжелее, чем предыдущие. Перепады настроения, истерики, мигрени, сильный зуд и странные, необъяснимые боли. Аня не собиралась бросать работу, говорила (кричала) Дане и врачам, что со всем справится, но спустя несколько месяцев бесперебойного внутреннего и внешнего хаоса стало понятно: не справится. И пришлось делегировать полномочия, а самой быть дома, хотя салон к тому времени уже размножился почкованием до полноценной небольшой сети.
Дима родился раньше срока.
Однако прошедший, казалось бы, тщательный отбор ее заместитель не справлялся с задачами да и где тут взять хорошего эксперта. Спустя два с половиной года после рождения Димы Аня ознакомилась с отчетами, поговорила с менеджерами, объездила салоны и с ужасом поняла, что второе после семьи дело ее жизни приняло странные очертания, клиенты разбежались, прибыль упала и сотрудники находят места получше. Надо сказать, что и Аня, потихоньку оправившаяся после тяжелых родов, начала скучать по работе, слышать посвистывающую дырочку в груди, которую не затыкала радость материнства, да и была ли эта радость Дима рос каким-то не таким.
Каким-то не таким, да. Голову научился держать позже обычного для детей, на игрушки почти не реагировал, смотрел странно, что уж говорить про вставание на ноги: первые попытки были только к началу третьего года жизни, а более-менее получаться начало еще через полгода, и то ходил мальчик неуклюже, не ходил, а будто издевался над ней. Первые слова он произнес примерно к тому же времени и долго они были страшные, неоформленные, как рыхлый, нелипкий снег.
Врачи, взводя брови, как взводят курки, деликатно говорили, что, может быть, стоит подождать. Стоит? Педиатры разводили руками, уточняли про течение беременности, советовались с гинекологами, неврологами, детскими психиатрами и в один момент сказали что-то мягкое типа: Понимаете, конечно, не факт, и еще ничего нельзя сказать точно, но ведь вам советовали избегать стресса во время беременности А вы всё работали. И роды ранние И вот сейчас мы, возможно, наблюдаем Аня взорвалась фейерверком брани и сказала, что она сделала всё, что от нее требовалось. Конечно, конечно, совсем не факт, что дело в этом, но Но позже, смотря на сына, который не мог нормально дойти от нее до кроватки, не понимал, что большой кубик не поместится в маленький разъем, на сына, который, кажется, и не узнавал ее, не могла отогнать мысли, что это всё она, что это всё ее чертовы салоны, работа до конца второго триместра. И не могла себе простить, и плакала по ночам, когда засыпал муж, и не могла смотреть на Диму ей казалось, что в нем она видит все те шесть месяцев, которые она нагружала себя документами, встречами, собеседованиями, скандалами, увольнениями, нетворкингами. И ненавидела эту чертову работу. И, конечно, вернулась на нее, и уволила никчемного заместителя, поняв, что не может дома, не может сидеть с сыном, а Дане сказала найти няню.
Спасибо! доев салат, кивнул Дима, будто у него что-то спросили, а он подтвердил. Очень вкусно.
Не за что. Поставь тарелку на стойке, я потом загружу, Дима поднялся к себе, а Аня еще сидела.
* * *
И дни полетели быстрее. Настины будни проносились с размазанными от скорости очертаниями. Утром групповые и индивидуальные диагностики, во второй половине дня отчеты по их итогам, после домой.
Настя быстро включилась, влилась в знакомый ритм коррекционки. Она легко вспомнила тесты для детей всех возрастов. От начальных, определяющих тестирований (на них не обязательно приходили в начале учебного года: как направят; как появятся подозрения; как засаднит в сердечной полости от чувства, что твой ребенок неполноценный) до промежуточных, контролирующих развитие учеников.
Вспомнила все диагнозы, с которыми приходилось работать. Степени умственной отсталости те, с которыми принимали в школу, и те, с которыми отправляли на домашнее обучение. Задержку психического развития, логопедические проблемы, социальную запущенность, с которыми отправляли в другие заведения комиссия обследовала детей со всеми этими проблемами, но именно в этой школе восьмого вида учились только умственно отсталые.
С несколько извращенным азартом вернулась к разработке и корректировке учебных программ, которые она делала вместе с другими главным образом с воспитателями. Вспомнила все формы, которые нужно было заполнять в отчетах. Анамнезы, результаты, диагнозы.
Вспомнила и что тут было вспоминать, вот оно, пропитывает насквозь, хоть выжимай, это щемящее мокрое чувство, обиду от того, что в мире есть неполноценно развитые. С низким интеллектуальным потолком и со всегда задернутыми окнами, и со сжимающимися стенами, и ограниченными правами на жизнь. С неблагополучными семьями. С непониманием со стороны. С заранее определенным будущем.
Настя вспомнила.
Домой возвращалась сразу после работы. Обещала. Сережа с Кристиной терпели, пока соблюдался условный договор. Наступало семнадцать ноль-ноль и Настя махала ручкой неспешно собиравшимся Наташе с Олей, процокивала на каблуках дряблые паркетные коридоры и выбегала к машине. «Мерс» парковала за углом, а там еще чуть подальше для приличия. Скрывать уже особо было нечего, девочки на работе уже обо всем расспросили и разузнали (и даже раз сходили на разведывательную экскурсию: Ой, шикарный! Ой, Настька, повезло тебе!, А посидеть-то можно? Спереди можно???, Наташа, да что ты?!, Оля, отстань), но Настя не кичилась и даже чувствовала себя немного неуютно с деньгами за пазухой посреди нищего казенного дома.
Поводов задерживаться, равно как и радоваться больше дозволенного, не было: Дима не шел на контакт, а другие ученики были просто учениками, с ними профессионализм, да, но не дружба. Они пересекались с Димой в коридорах, в столовой, пару раз Настя заходила в кабинет, где шел урок у его класса. Он вежливо и холодно здоровался либо опускал глаза, казалось, что стертые напольные плитки, столовская еда и тетрадки его интересуют больше, чем Настя.
Отдай его мне, просила она Наташу.
Ты же знаешь, я не могу, отвечала та. Не я распределяю. И вообще не мы. А он.
Он?
Ага. У него и спрашивай. Если вообще согласится.
А ты не будешь против?
Да мне вообще всё равно. Он твой же, на самом деле, так что христа ради. Будто мне остальных не хватает.
И Настя сначала робела, а потом пошла.
Виталий Афанасьевич был как обычно усато густ и усато улыбчив, в определенной степени приветлив и спросил, что надо.
Я хочу попросить отдать мне на тестирования одного ученика.
В смысле? Чего? Разовое? Вы не согласны с каким-то заключением коллеги?
Нет-нет, что вы. Настя поспешно присела в знакомое кресло напротив стола, чтобы оказаться к директору поближе, пусть и хотелось подальше. Почувствовав знакомый горький запах, пожалела об этом, но не двигаться же к стене, да там и двигаться некуда. На постоянку. Моя коллега не против.
Хм. Директор нахмурился. А что за ученик?
Дмитрий Спиридонов. Может, знаете, такой светлый, высокий. Девятый класс.
А в чем проблема? Случай был, очевидно, не сказать, что частый. Можно, конечно, но
Проблемы как таковой нет, Виталий Афанасьевич, но, видите ли, я вела этого ученика два с половиной года, тогда еще. И у нас установился доверительный контакт, какого у Натальи с ним нет. Это не ее вина, она молодец, без претензий и вообще, так просто случайно получилось. Хотя ни в какие случайности в этой ситуации Настя, конечно, не верила. И вот я хотела попросить может, вы
Ну, я вас понял, Настенька. Но-о если мальчик уже пять или шесть лет как у нее, думаю, незачем что-то менять. Тем более перед выпуском фактически, вы понимаете. Такой стресс
Старый зануда. Насте всегда казалось, что он ее недолюбливал. Надо было привести его к логическому тезису, против которого он бы не смог ничего сказать.
Но у них нет контакта. Понимаете же, их беседы не так эффективны, как если бы его фиксировала я.
Не преувеличивайте, вы же сами сказали, Наталья профи, не хуже вас. Золотухин нервно поглаживал стол.
Я вам не об этом! Настя вцепилась в ручки кресла, которые того и гляди скоро отвалятся. Дима на диагностиках с Наташей может даже не раскрываться полностью, не показывать всё, на что способен.
Слушайте, ну что способен, ну вы же не воспитатель, устало вздохнул директор. Вы же просто дефектолог. И видитесь с учениками сколько, пару раз в четверть? Здорово, что вы так держитесь за них, но я и вам нагрузку дал, отработайте лучше ее.
Я ее и отрабатываю! Настя взыскрилась. Я прошу отдать мне всего одного ученика, это же не переработка. Это обусловлено многими факторами.
И еще ваша личная прихоть.
Если вам так проще. Это не в доплату!
Ладно, берите его, только не кричите. Я назначу вас, проведете первое тестирование на неделе. Всё?
Настя поблагодарила и пошла к себе. Тактика была верная: Золотухин мог согласиться на что угодно, лишь бы его перестали донимать.
* * *
Валентина Аркадьевна вешала шубу в шкаф и хотя уже много раз была в новом доме сына осматривалась. К высокооконному убранству, дорогому ремонту, большой прихожей, переходящей небольшой плавной лестницей в кухню, она так и не привыкла. Даже к шубам не привыкла. Надевала их, когда ехала к сыну чтобы не обижался, что его подарки не носят.
Спасибо, что приехала. Даня спускался к ней.
Они прошли на кухню. Согласившаяся на чай и отказавшаяся от курицы а-ля путана-что-то-там, Валентина Аркадьевна приготовилась слушать. Разговор обещал быть важным, судя по серьезности тона звонившего сына.
Мам, ты же с нами не полетишь?
Куда?
Ну куда-куда.
Нет. Не полечу. Ага, еще в этот разврат она не летала. Сделали с нашей страной посмотрите что, а теперь жить с ними? И мальчика ее родного к себе заманивают. Валентине Аркадьевне, если честно, было даже обидно за сына. Что всё вот так, а он туда. И всю семью с собой тащит в эту Америку.
Мы решили не все вместе переезжать. И раз уж ты остаешься здесь, я хотел спросить. Можно ли с тобой оставить Диму?
Валентина Аркадьевна ахнула. Затем где-то внутри ахнула еще раз, сильнее, а внешне икнула и подпрыгнула.
Со мной в смысле вообще со мной? Жить со мной?
Да, быстро начал объяснять Даня. Понимаешь, его с собой не получается взять, он не знает языка и совершенно там ни к чему получится. Не научится ничему. И кто им там будет заниматься? Будет как беспризорный, гиблое дело. А здесь он с тобой будет. Ты же школьным учителем была, ты как никто знаешь, что нужно ребенку и как заниматься с ним.
Примечания
1
обычности, малой яркости, несостоятельной плотности.
2
И прочие заезженные фразеологизмы.
3
ПМПК.
4
Хотя и тяжеловато ходилось по лестницам ей уже давненько. Просто поняла, что сейчас должна отвести внука, не он сам она с ним, а потом она всё сделает. Успокоит, погладит, прижмет. Потому что любила Диму и понимала, что нужна ему наконец-то не просто так, а именно вот так, не разумеется, нужна, а необходима по-настоящему, потому что где сейчас все остальные, а она-то вот. Валентина Аркадьевна вообще любила быть нужной, вне зависимости от того, смогут оценить ее нужность или не смогут. Например, Аня, ее невестка, старания Валентины Аркадьевны не замечала, а сын Даня замечал и относился к ним как к должному, но она уже привыкла, хоть и чувствовала, что с годами рассыпается на хлопья, сминается в ненужную мякоть под ногами родственников.
5
Машиной. А хотелось жизнью.
6
Не то. Всё не то.
7
Настя и сама сдалась на втором и отпустила Толстого в свободное плавание, до самой старости но она и не просила называть себя Элен.
8
Семейная жизнь всё забрала, а потом сама семейная жизнь как-то не пошла, точнее, пошла, но немного по пизде.
9
Лену, надо обозначить, спорт всё-таки интересовал сильно и неповерхностно. За своим телом она следила как за святыней и при случае обозначала, что о теле нужно заботиться тщательно и усердно, особенно если столько выпиваешь, а иногда и покуриваешь тонкие женские с кнопкой и легкую молодежную, в самокрутках.