Итак, как же случилось, что я встретилась с президентом Рейганом? Вопреки живучему американскому мифу о том, что в нашем демократическом обществе обычный гражданин может поговорить с самым могущественным человеком в стране и быть выслушанным, простых американцев с улицы обычно не пускают в Белый дом, для того чтобы они могли потолковать с президентами о вопросах национальной безопасности. Невероятным образом со мной произошло именно это, словно я попала в один из фильмов Фрэнка Капры*. Поскольку о моих встречах с президентом Рейганом уже упоминалось в нескольких книгах и периодической печати, но чаще всего отрывочно, а иногда совершенно неверно, я в конце концов решила рассказать, как это было на самом деле.
Мой рассказ очень личный и ни в коей мере не является оценкой всей работы администрации Рейгана. Я была и остаюсь частным лицом, писательницей. В политическом отношении я считаю себя вполне независимой, кем-то вроде консервативной сторонницы Демократической партии, но никогда, ни в прошлом, ни теперь я не разделяла крайних мнений ни правых, ни левых о президенте Рейгане ни тех из моих либеральных друзей, кто пускается в рассуждения о его негативном наследии в области внутренней политики, ни тех из нынешних консерваторов, кто перед ней преклоняется. Если я и считаю себя вправе говорить о Рейгане, то только о том, которого я знала, о миротворце.
Когда в начале января 1984 года я впервые встретилась с президентом Рейганом, то даже не знала, что это было критическое время, которое один из историков считает самым опасным периодом в американо-советских отношениях и во всей холодной войне. В последние годы президентства Картера в отношениях между США и СССР резко возросла напряженность. Советский Союз в 1979 году вторгся в Афганистан, что привело к прекращению культурного обмена между США и СССР и к американскому бойкоту Олимпийских игр в Москве в 1980 году. К 1982-му, после того как в должность вступил президент Рейган ярый антикоммунист, окруженный сторонниками жесткого курса, эти отношения достигли беспрецедентного уровня враждебности. В Америке шло массированное наращивание вооружений, а после того как в сентябре 1983 года Советы сбили корейский авиалайнер с американцами на борту, злобная риторика с обеих сторон достигла наивысшего накала. Рейган назвал Советский Союз «империей зла», объявил о противоречивой инициативе «Звездные войны», и Соединенные Штаты приступили к размещению ракет «Першинг» в Европе, что было воспринято Советским Союзом как прямая угроза. В результате в декабре 1983 года Советы впервые за 14 лет прервали все переговоры по вопросам вооружений.
К тому времени, когда я встретилась с президентом Рейганом, я была автором, написавшим несколько книг по русской истории, и была сотрудницей Центра российских исследований Гарвардского университета. Но моя жизнь и мой подход были неординарными. Я не была обычным преподавателем со степенью, и моя точка зрения была далека от взглядов истеблишмента того времени. Это явилось результатом всего того, что произошло со мной в течение нескольких лет в напряженный период холодной войны, когда между американцами и простыми русскими почти не было контактов. Я часто ездила в Советский Союз, и мне здорово повезло, что я смогла познакомиться с самыми разными русскими людьми в их собственной среде, жить в таких же условиях, как и они, больше узнать об их проблемах. Я была глубоко тронута ими и тем, что пережила. Я из первых рук узнала, как советская пропаганда и наша собственная изоляция от этого многострадального народа не позволяли нам увидеть суровые реальности его жизни. Фактически не будет большим преувеличением сказать, что мы в Соединенных Штатах были в большей степени жертвами советской пропаганды, чем сами русские.
Что сподвигло меня на попытку добраться до президента Рейгана, так это одна случайная и драматическая встреча осенью 1983 года в Москве с советским чиновником высокого ранга. После нее я стала испытывать все большее беспокойство, даже страх, в отношении ядовитого состояния отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом. С этим что-то надо было делать, и я верила, что могу внести свой вклад. Мой мотив был очень простым: я не хотела, чтобы мы вдребезги разбомбили друг друга в результате отсутствия базового взаимопонимания между нашими странами. Я направилась в Вашингтон по собственной инициативе и за свой счет, как обычный гражданин, и в течение всех четырех лет мне никто ничего не платил. Мне даже не приходило в голову просить кого-либо о чем-нибудь, даже о том, чтобы покрыть расходы на челночные полеты в Вашингтон. Я полагала, что по мере сил служу своей стране. Отец учил меня верить в то, что каждый гражданин обязан действовать и несет за это ответственность. Итак, я принялась действовать.
Эта книга не только о моих встречах с президентом и о тех событиях, которые за ними следовали, но это и история о том, что со мной приключилось в те удивительные годы моей жизни; книга о тех американцах и русских, кто помогал мне; о целой череде, казалось, не связанных друг с другом событий, которые в конечном счете привели меня человека, далекого от политики, в Белый дом, к самому могущественному человеку свободного мира.
В Вашингтоне мне пришлось столкнуться с внешнеполитическим истеблишментом, в котором доминировали сторонники жесткого курса и кремленологи, десятилетиями считавшие Советский Союз своим непримиримым противником, а также с теми, кто строил политическую карьеру на растущей напряженности. Мой интерес к русской культуре, искусству и религии русского народа, мои познания сделали мое мнение не просто необычным, но действительно уникальным в среде внешнеполитического истеблишмента, чьи взгляды часто были диаметрально противоположны моим. Я находила, что общепринятые ортодоксальные взгляды на Советский Союз/Россию являются весьма ограниченными, а во многих случаях просто неверными. Моя позиция всегда сильно отличалась и была непопулярна в официальных кругах обеих стран: я была против советского режима, но за русский народ.
Из своего собственного опыта я вынесла, насколько русские ненавидят, когда ставят знак равенства между ними и режимом, который им насильственно навязали. Российские граждане постоянно именовали собственных правителей они, а самих себя мы. Они страдали, видя, как вульгаризируют их древнюю культуру, фальсифицируют их историю, разрушают их религию, а язык обесценивают коммунистическим двоемыслием. Обычная западная манера использовать слова советский и русский как взаимозаменяемые это почти то же самое, что смешивать всех немцев и нацистов. И правда это поражает, поскольку в своих школах русские учителя очень аккуратно различают понятия немецкий народ и фашисты.
За те четыре года (19841988), что я служила президенту Рейгану, мне пришлось совершить четыре поездки в Советский Союз, передавая секретные дипломатические послания и работая над тем, чтобы убедить первых лиц в этой стране, что наше правительство желает мира, а не войны. В Соединенных Штатах я провела много часов с президентом, делясь с ним своими соображениями о русском народе, включая роль религии в народной жизни, и это тот факт, на который совершенно не обращали внимания в правительстве США и наших средствах массовой информации. Это помогло президенту, глубоко верующему человеку, обратиться к миллионам советских граждан помимо непрошибаемого коммунистического руководства. Я давала свои предложения, чтобы помочь ему при подготовке изменивших мир встреч с Генеральным секретарем Михаилом Горбачевым, и знакомила с моим ви́дением значения и воздействия гласности на простых русских людей. И научила его русской поговорке «Доверяй, но проверяй», которую он воспринял и с таким огромным эффектом и громогласно использовал во время многих встреч с Горбачевым. Однако моим самым значительным вкладом было то, что я предложила ему более глубокое, человечное понимание русских людей, позволившее ему не видеть в них лишь безликих коммунистов. Мне предоставилась исключительная возможность поделиться своей любовью и с Америкой, и с Россией и приложить усилия к тому, чтобы улучшить взаимоотношения двух стран на обычном человеческом уровне. Этим я горжусь, и за это я благодарна судьбе.
Соединенные Штаты это страна инициаторов и бунтарей, знаменитая тем, что здесь находят, признают и ценят непривычные способы обретения знаний. Наш великий президент Линкольн и многие из наших замечательных президентов известны своей находчивостью и смелостью в применении необычных подходов, которые часто входили в противоречие с общепринятым мышлением своего времени. Увы, с течением времени наше правительство слишком увлеклось преклонением перед бюрократическими титулами и академическими мозговыми центрами. То что президент Рейган оказался настолько необыкновенным человеком, чтобы прислушаться к идеям обыкновенной женщины, избрать меня, совершенно неизвестного человека, никогда не работавшего на правительство, своим неофициальным советником, соответствовало самым лучшим традициям американского независимого мышления. За четыре года его второго президентства произошли драматические перемены в подходе Рональда Рейгана к стране, которую он однажды назвал «империей зла», и когда он покинул свой пост в 1988 году, отношения между Советским Союзом/Россией и Соединенными Штатами были лучше, чем когда-либо со времени начала холодной войны, или, если брать только этот период, чем когда-либо раньше.
Глава 1
Долгий путь
Господь пишет прямо по корявым строчкам.
Португальская поговорка
Однажды в Вашингтоне холодным январским днем 1984 года советник президента Рейгана по вопросам национальной безопасности Бад Макфарлейн* вел меня вверх по лестнице из цокольного этажа Западного крыла Белого дома, где находился его офис, в Овальный кабинет, расположенный на первом этаже. Все, кого мы встречали по дороге, приветливо ему улыбались и здоровались. Это была недолгая прогулка по узкому коридору к Овальному кабинету, но, даже находясь в полупарализованном от волнения состоянии, я смогла заметить замечательные акварели Джорджа Кэтлина**, висевшие на его стенах. Благоговейная тишина окутывала все, что окружало президента: это была осязаемая атмосфера власти, подобная той, что наполняет приемную императора. Перед плотно закрытыми белыми дверями, ведущими в святилище, люди из секретной службы с неизменными наушниками что-то шептали в свои микрофоны. Фотограф пребывал в готовности. Затем внушительные белые двери стали медленно отворяться. Мне предстояло встретиться с самым могущественным человеком на Земле, знаменитым «ястребом», чтобы поговорить с ним о стране, с которой мне довелось близко познакомиться и которую я полюбила. Как об этом правильно рассказать? Казалось, мой язык меня не слушается. Почти бесшумно, но эффектно сработала вспышка фотоаппарата.
* * *
Прежде чем состоялась моя первая встреча с Рональдом Рейганом, прошло очень много времени. Встреча стала итогом совершенно неспланированного пути, на котором произошла целая серия событий, абсолютно не предусматривавших того, что в конце концов они приведут меня в Овальный кабинет. И это стало кульминацией всего путешествия, начавшегося семнадцатью годами ранее, в марте 1967 года, когда я впервые приехала в Россию.
Позвольте мне в нескольких следующих главах обрисовать, почему все-таки это была Россия и каким образом вообще могла состояться та невероятная встреча.
Весной лед на Неве в Санкт-Петербурге ломается с грохотом пушечной пальбы, разносимой по всему городу, а к самой реке возвращается полноценная жизнь. Огромные серо-голубые льдины, подталкиваемые быстрым течением освобожденной реки, устремляются в Балтийское море. В жизни каждого человека бывают моменты, когда кажется, что все произошедшее с ним прежде вело к одному-единственному пробуждению. Весной 1967 года именно это произошло со мной во время моей первой поездки в Ленинград и стало началом путешествия, полного личных открытий и изменившего мою жизнь. Та первая встреча со страной, которой мне предстояло со всей страстностью посвятить свою жизнь, до сих пор в деталях запечатлена в моей памяти, будто произошла вчера.
Мы с мужем решили, что раз уж то, что мы между собой называли просто книга («Николай и Александра»), почти завершено, нам необходимо самим увидеть город, являвшийся местом действия событий, которые так живо занимали наши умы на протяжении четырех лет. Чтобы оплатить эту поездку, мы позаимствовали деньги из собственной страховки. Мы долетели до Хельсинки, где сделали пересадку, чтобы добраться до Ленинграда. Аэропорт в Хельсинки по тому времени был скромным и небольшим: никаких сверкающих хромом залов или модных магазинов. Смеркалось. На другом конце летного поля стоял в ожидании пассажиров одинокий самолет с угрожающими кроваво-красными буквами «СССР». Путь до него казался неблизким. На верхней ступеньке лестницы стояла неряшливо одетая стюардесса, которая неприветливо взглянула на нас и проводила в старый самолет. Кресла были изношенными и грязными. Там стоял странный запах: смесь дезинфекции и чего-то вроде сладких апельсиновых конфет, всепроникающий аромат, который я вдыхала снова и снова в отелях и ресторанах в Советском Союзе. В самолете мы оказались единственными пассажирами, если не считать британского торгового агента, намеревавшегося продавать обувь.
Меня переполняли опасения в отношении поездки в Советский Союз. Я помнила о Сталине и кровавых расправах и ужасах, о которых читала, и истории, поведанные мне матерью, о том, какой была Россия перед Революцией. Уцелело ли что-нибудь от той России? Что я встречу сейчас? Но во время полета, когда я смотрела вниз на обширные темные леса под нами, я почувствовала странное волнующее чувство узнавания. После приземления, выйдя наружу, я вдохнула воздух, пахнувший свежим снегом, и тут у меня появилось могучее ощущение, что я добиралась до этой страны очень долго. А когда я оказалась перед таможенным инспектором с золотыми зубами и в меховой шапке и старым носильщиком в стоптанных сапогах, мне показалось, что все это я раньше уже видела.
Облезлый Ленинградский аэропорт оказался немногим лучше лачуги*. «Есть ли у вас порнография или Библия?» хрипло спросил меня единственный таможенник.
Нас ожидал молодой человек из Интуриста. У нас не было никаких представлений о том, чего нам ожидать. Кроме всего прочего шла холодная война. Но когда мы вместе с интуристовцем удобно разместились в машине, водитель которой не говорил по-английски, наш гид нетерпеливо спросил: «Вы знаете Сэлинджера?»
Я могла ожидать чего угодно, только не такого первого вопроса. На мгновение я подумала, что он имеет в виду хорошо известного журналиста Пьера Сэлинджера, но нет, это был писатель Джей Ди, или Джером Дэвид Сэлинджер. Мы ничем не могли помочь нашему гиду. Он знал намного больше нашего о Сэлинджере и его работах и гордо сообщил, что пишет диссертацию об этом знаменитом авторе. Это было совсем не то, к чему меня дома готовили перед поездкой в Советский Союз.
На темных улицах, по которым мы ехали, почти не было уличных фонарей, но иногда мне удавалось заметить длинные очереди из одетых в тяжелые пальто людей. Нас разместили в гостинице «Астория».
«Асторию» открыли в 1912 году, когда Санкт-Петербург был гордой столицей космополитичной имперской России, и тогда она являлась самым современным и элегантным отелем города, с большой библиотекой, состоящей из английских книг, и с картой лондонского метро на стене огромного фойе. В тот год император Николай II и его любимая жена императрица Александра Федоровна, четыре их дочери и юный сын Алексей находились на пике популярности, а страна готовилась к празднованию трехсотлетия династии Романовых в 1913 году. Россия процветала и быстро индустриализировалась. Целый номер журнала «Нэшнл джиографик» в тот год был посвящен ей: «Россия: страна неограниченных перспектив».