Талисман деловито потрусил к двери, соглашаясь идти за ёлкой, да и вообще за чем угодно. Ирина засомневалась: брать собаку с собой или не брать? С одной стороны, рука всегда будет занята поводком, да и любопытный этот пёс не просто ходит: ему нужно то обнюхать ничем не примечательную кочку, то распугать важных голубей, то познакомиться с попавшейся навстречу собакой, будь та при хозяине или бродячей. С другой стороны, Талисман, как самый настоящий оберег, заполнял пустоту Ирининой жизни: хочешь не хочешь, а с псом нужно гулять, его приходится кормить, с ним можно разговаривать. Слушал он прекрасно: положив голову на короткие лапы и разметав по полу уши, не сводил с Ирины глаз, полных сочувствия. Хотелось порадовать его, и поход за ёлкой вполне годился для этого, но слишком хлопотно.
Остаёшься за старшего, строго промолвила Ирина, но слова её пропали втуне. Не без труда втолкнув обратно в прихожую норовившего увязаться за ней пса и закрыв дверь, она поклялась себе завтра погулять с Талисманом не меньше часа.
В зеркале лифта она посмотрела на своё безбровое отражение: глаза кажущиеся чёрными, высокие скулы, бледная-бледная кожа
«Ну, влюбиться-то я, наверное, имею право», тем не менее подумала Ирина, и эта мысль тоже была неожиданной: давненько не загадывалось «на хорошее».
До ёлочного базара шагать и шагать, однако сегодня прогулка далась Ирине удивительно легко. Оказавшись за заборчиком, она словно вошла в лес. Пахло смолой, пушистые сугробы глушили уличные звуки; густо-зелёный цвет елей, чуть сизый, голубоватый оттенок сосен, а наверху, в небе зимнем жемчужные пухлые облака. Акварель, как из детской книжки с картинками, да и только! Вот сейчас появится Иван-царевич на сером волке и увезёт Ирину в беспечальную жизнь!
Продавец, здоровяк в расстёгнутом бушлате, под которым виднелась тельняшка, вскинул голову, отчего его красный дедморозовский колпак, обшитый белой опушкой, смешно съехал на ухо.
Что желаете, дамочка? спросил он у Ирины. Веточек вам собрать? Или ёлку?
Ёлочку. Только выберите небольшую.
Выберем, обязательно выберем! Такой красавице и ёлка нужна красавица из красавиц! Вот такая подойдёт? Человек в колпаке вытянул деревце из самой середины:
Вас дожидалась!
Чудесная ёлочка росточком с Ирину расправляла веточки, распрямлялась, как человек, долго просидевший в неудобной позе. Продавец улыбался, уверяя, что краше этой ёлочки не найти на всём белом свете, и Ирина решила, что возьмёт, донесёт как-нибудь.
Но ёлочка по пути кололась через варежки, тяжелела с каждым шагом. Ирина шла всё медленнее, с трудом перекладывая ёлку из руки в руку, останавливалась, кладя свою ношу на снег.
***
Алексей балагурил с покупателями, механически отсчитывал сдачу. Из головы его не выходила бледная девушка с карими глазами в надвинутой до самых глаз лиловой шапке с помпоном так, что совсем не было видно волос. Как она ёлку дотащит, в чём только душа держится?.. Минут через сорок, отпустив очередного покупателя, Алексей огляделся: далеко впереди, на горке, там, где меж двух улиц втиснулся скверик, ему почудился лиловый помпон. Тут и хозяин ёлок кстати объявился. Крикнув тому, что скоро вернётся, Алексей рванул по утоптанному покупателями снежку наверх, к скверу. За такое хозяин мог и уволить, да что с того: работа эта сезонная, а сезон короток. Сегодня да завтра, а там и Новый год, и ёлки никому не нужны.
Вообще, Алексей брался почти за любую работу, но при одном условии: работать недалеко от дома. В четыре часа ему нужно было забирать сына с продлёнки, делать с ним уроки (Егор, склонив головку в жёстких рыжеватых волосах, размашисто выводил в прописях букву «ы», а Алексей подрёмывал рядом), а уж потом можно опять таскать ящики в продуктовом магазине, подметать и чистить от снега школьный двор. И только уложив Егорку спать, заняться любимым делом: придумывать и рисовать сайты, чтобы утром отправить их верстальщику и программисту.
Его жена, по неясным Алексею причинам, подала на развод и переехала на съёмную квартиру в Москве два года назад, оставив Алексею пятилетнего сына. В переписке в «Телеграм» она писала, про «переполненную чашу», про то, что ей надо отдохнуть и успокоиться, а через некоторое время о том, что «встретила другого человека».
Пока сын не пошёл в школу, распоряжаться временем было проще: в детском саду Егорка оставался до семи. Могла бы помочь мать Алексея, Егоркина бабушка, но она наотрез отказывалась ехать в «вашу Москву» (хотя жили отец с сыном не в Москве, а в Подмосковье), предлагала забрать Егора к себе, на что Алексей согласиться никак не мог. Вот и крутился.
Больше, чем по жене, Алексей скучал по потерявшейся собаке. Когда ещё не родился Егорка, жена купила клубного щенка. Ухаживала за ним она, однако щенок, бассет-хаунд (длинное плотное тельце, короткие лапы, уши до земли, глаза, полные страдания), как это часто бывает, назначил своим хозяином его, Алексея. Несмотря на кличку, записанную в собачьем паспорте (Роббинс Авертер1), щенок откликался Алексею даже на слово «собака», радостно молотя хвостом по полу и легко вставая на задние лапы безо всякой команды. После бегства жены Алексей часто разговаривал с псом, теребя его замшевые уши.
Вот как бывает, собака, вздыхал Алексей, а ещё говорят, нет ничего сильнее материнской любви! Взяла да усвистала! Ладно б, меня бросила Ну, разлюбила, всяко бывает Но сыночка-то как можно оставить? Ответь, собакин!
Роббинс Авертер поскуливал, соглашаясь, смотрел в глаза преданно: я, мол, никогда тебя не брошу! И вот надо же: потерялся! Однажды хмурым осенним утром, когда ещё толком не рассвело, пёс, обычно послушный и уравновешенный (даже поводка не нужно было), понёсся вдруг, разбрызгивая лужи, к реке, да так резво, что Алексей его не догнал. Долго звал, бегал, промочил ноги, но собаку не нашёл. Вечером снова ходил искать. Потом объявления на улицах расклеивал и в Интернет посылал, но пёс как сгинул. Бесследная пропажа казалась делом невероятным: ну куда могла деться в маленьком городке такая заметная собака?
***
Ирина едва дотащилась до сквера, где рухнула на ближайшую скамейку, кое-как приткнув ёлку рядом. Накатила знакомая слабость, руки и колени тряслись, а затея с живой ёлкой больше не представлялась столь заманчивой. Усталость была тому причиной или ещё что, но на Ирину навалился вязкий необъяснимый страх смерти. Подобный страх сковывал её сознание нередко и днём, но привыкнуть к этому было невозможно. Всё тело трепетало и сжималось от ужаса, ей чудилось, что она умрёт прямо сейчас, не сходя с места. Провалится в тёмную мерзкую пустоту, неизмеримую, нескончаемую В такие минуты Ирина как будто съёживалась до маленького человечка, который вопил, визжал и извивался, закрывая голову руками: «За что, Господи, за что??? Почему я???» Человечек кричал, а она словно наблюдала за ним откуда-то, не в силах что-либо предпринять.
Через четверть часа припадок обычно отпускал её. Однако теперь разум включаться не желал, и она ясно видела человечка: он лежал жалкой кляксой на белом снегу, испещрённом крестиками голубиных следов.
Вдруг раздался озабоченный голос:
Дамочка, что с вами? Плохо? Может, скорую вызвать?
Ирина помотала головой, не разжимая зубов, не раздвигая губ, почти не открывая глаз. Сквозь мутную пелену узнала расстёгнутый бушлат и полосы тельняшки, припомнила продавца ёлок. Тот потянул её со скамьи и крепко обхватил. Они постояли так немного, и Ирина, вдруг очнувшись, подняла голову, встретившись взглядом с глазами мужчины. Ирина высвободилась с неохотой: так и стояла бы, укрытая, как шатром, этими руками. К тому же и приступ отступил.
Вот и хорошо, а то затрепетала вся, как птичка-синичка!
Здоровяк говорил и говорил, объясняя, что объятия самая лучшая терапия от панических атак. От его ровного приглушённого голоса Ирина окончательно пришла в себя. И спохватилась: сколько уже на часах? Она ходила за ёлкой, потом плелась к скверу, затем сидела тут на скамейке Ей давно пора домой: собака полдня взаперти!
Человек в бушлате взял ёлку. В его большой руке, укрытой варежкой, ёлка казалась игрушечной.
Я провожу вас домой.
Однако у Ирины вырвалось разом несколько «нет».
Ну вот что, бросил он в ответ, я не настаиваю. Не буду провожать, коль не хотите. Да мне и самому за сыном пора! Давайте-ка я на автобус вас посажу. И не спорьте! Не выпуская ёлку, он зашагал к остановке.
Ирина, скрепя сердце, поплелась за ним следом. Как странно устроена человеческая натура! Ведь на самом деле расставаться с человеком, даже имени которого она не знала, ей вовсе не хотелось. Больше того, Ирина вообразила и долгие вечера, полные молчания и разговоров, и счастливые покойные ночи, и солнечные бодрые утра. И рыжий малыш привиделся ей тоже!
«Что ты придумала, дурища! оборвала она поток собственных мыслей. Кому ты нужна? А малышу откуда взяться? Ты ж теперь бесплодная!»
***
Прежде, когда Ирина возвращалась домой из магазина или аптеки, Талисман, не умеющий прыгать на коротких лапах, принимался бегать взад и вперёд по коридору.
Ты пришла, ты вернулась!!! взмётывались в восторге его уши, как долго тебя не было!!! радостно вертелся хвост.
Сегодня же он вёл себя иначе: суетливо обнюхал Ирину, а потом уткнув нос в дверную щель, шумно втягивал воздух, взлаивал и даже немного подвывал. Собачье волнение Ирина списала на ёлку: решила, что новогоднее деревце Талисман видит впервые в своей собачьей жизни.
Что, Талисманчик, испугался? Пойдём гулять!
На улице пса охватило ещё большее беспокойство: он то бегал вокруг ног хозяйки, словно искал что-то, то, натянув поводок, напряжённо всматривался вдаль. Своим поведением он утомил Ирину настолько, что, вернувшись, она разделась и легла в постель, так и оставив ёлку в прихожей.
Запах оттаявшей хвои волнами растекался по квартире. Ирина, перед тем как заснуть, внезапно почувствовала давно забытую тихую радость и откуда-то появившуюся уверенность, что всё будет хорошо. Талисман лежал на ковре у кровати, по-человечески вздыхал. Иногда поднимая голову, он всматривался в тёмный силуэт ёлки, от которой так остро, так ощутимо и так несбыточно пахло Хозяином, смешиваясь с родным запахом спящей женщины, которую нужно оберегать и защищать.
Кукушка
Сколько лет мне жить, кукушка?
Ку-ку, ку-ку, раздаётся из леса.
Катерина улыбается, она не боится спрашивать. В шестьдесят пять тревожиться не о чем, даже если кукушка не откликнется на выкрикнутый в небо вопрос. Да и не взаправду всё это! К тому же в июне полосатая птица кукует долго, не то, что осенью.
Однажды, в детстве, Катя ходила с подругами в небольшой лесок за грибами. Трепетно колыхались листья осин, осыпая землю обманками: вот вспыхнет на солнце оранжевый листок, прикинувшись головкой подосиновика, вот розовый померещится сыроежкой.
И вдруг кукушка!
Сколько лет мне жить, ответь? Раз, два семь
Сердце упало в пустоту: как, всего семь???
Встретилась в жизни Катерины ещё одна кукушка, чьего кукования она так нетерпеливо ждала. Только та кукушка обитала в часах.
В семнадцать лет Катерина влюбилась. Всё как положено: и скамеечка в старом парке, и луна то холодная и блестящая, то трогательный юный серпик. И звёзды! Они сыпались дождём на плечи, только успевай загадывать желания! Звёзды обещали, что всё исполнится. Но август закончился, и любимый уехал. Конечно, он обещал вернуться. Конечно, он обещал писать письма. Но шли дни и летели месяцы, а он не возвращался. Да и писем, после одного, написанного через два дня после отъезда, больше не приходило.
О, сколько раз потом в своей жизни Катерина ждала кого-то так же страстно, с годами научаясь терпеливости, смиряясь и даже находя в ожидании приятность.
Но Катерина юная, семнадцатилетняя, решила, что нет ничего хуже, чем неясность, и отправилась в путь по адресу отправителя на почтовом конверте. Неслась уверенная, что всё выяснится, всё разрешится благополучно, и они, слившись в поцелуе и взявшись за руки, уйдут в туман, как в индийских фильмах. А потом будут жить долго, счастливо и вместе.
Не сразу, но нашла деревянный старый дом с облупившейся голубой краской и когда-то белыми наличниками, а ныне серыми от дождей и снегов.
Их цвет придавал хмурости всему облику дома. Тёмные сени; наощупь найденная ручка в двери, обитой дерматином, с торчащей кое-где паклей; низкие потолки; древняя старуха за столом.
На все Катеринины вопросы отвечала неохотно, сурово выспрашивала: «А ты кто? Откуда? А зачем он тебе?»
И неизвестно, чем бы закончился этот разговор, если б любимый не возник на пороге.
Ба, я на минутку. Поем и гулять, и осёкся. А потом, как и его бабка минуту назад, воскликнул:
Как? Откуда?
Они вышли в моросящий дождик. И он сказал без обиняков: «Больше не люблю, есть другая. Уезжай!»
Светили фонари, расплывались в глазах. Плотные тучи плакали и плакали мелким дождём, оседала на лице мокрая паутина. Жить больше было незачем.
Они долго молча бродили по пустеющим улицам. О чём он думал, кабы знать. А Катерина мечтала только об одном: сбежать! Сбежать, угнездиться в своей кроватке и рыдать, рыдать до тех пор, пока не умрёт от этих нескончаемых рыданий.
Но уехать в этот же вечер не удалось бы никак. Электрички в Москву ходят редко. Такси? На такси ездят только в книжках, да и то, какие-нибудь артисты или спекулянты.
Кто поймёт, если рассказать об этом сейчас?! Катерине самой не верится, что из-за расписания пригородных поездов пришлось забыть о гордости во второй раз. Первый когда поехала, да ещё и тайком от мамы. Та, наверное, её б не поняла, точнее, поняла б по-своему: если поехала к возлюбленному, значит, беременна! Как иначе?!
Продрогшие вернулись в его дом, где все уже спали. Не зажигая света, он провёл Катерину в «залу», и она мышкой, прямо в мокрых чулках и платье, только скинув туфли, скользнула под пыльную накидку. И ещё не унялось беспокойное сердце, как раздался какой-то хрип, стук, скрежет и механическая кукушка прокуковав два раза, с грохотом захлопнула дверцы своего гнезда в часах.
Катерина всхлипнула и плотнее завернулась в диванное покрывало, жалея себя, страдая от сказанных им слов, бесприютности и стыда.
Конечно, она почти не спала в эту ночь, лишь задрёмывала иногда, пригревшись в ставшей влажной от её одежды накидке, всё с большим облегчением выслушивая ежечасные кукования.
«Три четыре пять»
Катерина поднялась, пригладила волосы, на цыпочках вышла в сени там стояла оставленная с вечера сумочка и выскочила на крыльцо. Ей показалось, что кто-то прошептал: «Слава тебе, господи», а, может, она сама выдохнула это.
Натирали непросохшие туфли, по-прежнему сеял мелкий дождь, когда Катерина летела к станции.
Ей предстояло ещё так много: объяснения с матерью, досада на себя, долго-долго умирающая любовь.
Ночь в негостеприимном доме почти забылась. Только весною, когда живая пёстрая птица в лесу начинает свою незатейливую песню, Катерина, теперь уже без сожаления, лишь с налётом светлой грусти вспоминает хрипящую металлическую кукушку в чужих часах. И ей всё равно, сколько раз та прокукует.
Дочкина мама
Вера рубит капусту на зиму. Рубит по старинке, сечкой в деревянном корыте. Звук вкусный, смачный: чок-чок-чок И в бочонок под гнёт. Бочонок старый, душистый, летом, когда капуста закончится, с пижмой пропаренный.