До чего ты себя довела? За что ты себя казнишь?
Я видела, что у Инги заболела щитовидка.
Ничего, просто мне нужно помыться.
А фингал откуда?
С соседом поругались.
Тебе нужно к врачу, сказала я после некоторого молчания.
Врач не поможет. Я им не верю.
Да ты бесом попутана! возразила я.
Инга усмехнулась:
Просто у меня нет друзей.
В глазах у неё появились недоверие и самоуверенная настойчивость, и я решила, кто знает, что у неё на уме.
Её стало жалко, но спорить с ней было бесполезно. Убедить её было нельзя, и я решила, что Инга пропала.
Через месяц я снова увидела её и была поражена. Она была здорова, как ни в чём не бывало бодра, и свет лился из её глаз. Она писала письмо своей бывшей школьной подружке, ставшей монашкой в Шамордино. Это казалось чудом. Значит, Инга покаялась и выздоровела. И я подумала, Инге помог сам Бог. Если человек прав, Бог тебе поможет. Не в силе Бог, а в правде. Значит, Инга верила в него, никому не открывала свою душу, а только ему одному.
31.08.11
Первое сентября
Сегодня 1 сентября. День Донской иконы Божией Матери. Нас со Славой уже знают в цветочном магазине. Привыкли, что мы постоянные покупатели. И даже готов букет с чётным количеством цветов. Мы, как всегда, берём розы.
На подворье монастыря праздник в разгаре. Собрались нарядные казаки в белых рубашках и в синих штанах с лампасами. У каждого при себе сабля. На сцене выступает казачий хор и оркестр с бас-балалайкой. Весёлые, вольные поют казаки песни. Среди казачьих гостей в толпе братаются, узнают друг друга старые вояки.
Народу много не протолкнёшься. Стоят дородные казачки в длинных юбках. Перед высоким, точно башня, казаком с чёрной кожаной плёткой, грозно торчавшей в руке, расступаются остальные казаки. Голос его громкий, басистый, под густыми бровями серьёзные глаза, но под усами милая, добродушная улыбка.
Народ собирался на молебен. Мы прошли в церковь. Икона Донской Богоматери стояла сегодня в самом алтаре. И прихожане ждали, когда начнётся священнодействие.
Мы же взяли святую воду для цветов и решили пойти к могиле архимандрита Даниила, старца Сарычева Ивана Сергеевича (19122006), служившего в этом монастыре. На лестнице храма собрались с отцом Виктором казаки со знамёнами и ждали, когда они вместе войдут в церковь.
Мы отправились в некрополь. Оглянувшись, заметили высокий памятник графу Румянцеву-Задунайскому с большой статуей ангела со змеёй у ног и бюстом греческого воина. Сколько благородства и достоинства в этой каменной скульптуре, как и на других надгробных памятниках с барельефами и скульптурами, подтверждающих божественную возвышенность всех личностей в некрополе. И хочется думать, что прошлое не мертво. Оно даже не прошлое. Оно тоже существующее. И здесь, в городе вечности, вспоминаются слова Стефана Цвейга: «В тяжбе с мёртвыми живые всегда правы». Надо помнить о них во всяком случае.
Мы снова прошли к фрагменту прежней стены храма Христа Спасителя. Возникают в памяти меткие слова, оставленные С. Есениным:
Смотришь на эту стену и поражаешься. Именно здесь Русь Третий Рим, именно здесь Россия, шестая часть земли. Вот это большое, великое, что называется Русью. Но где же среди нас Солженицыны, Дмитрии Донские, Перовы? Этот вопрос всегда будет вечным и приведёт сюда миллионы паломников.
У могилы архимандрита Даниила читал батюшка. Собрались прихожане. Могильный крест словно далёкая церковь, у которого идёт короткая служба. И прихожане здесь молятся, как в церкви: женщины слева, мужчины справа. Я поняла, это сильнодействующая могила. Неугасимый огонь светился рядом с ней, и постоянно к ней возлагают цветы, иконы, подношения. Это самое украшенное место. Здесь множество цветов. Наши со Славой розы тоже утонули в этом море.
В церкви мы поставили свечи за упокой и прошли к алтарю. Молебен уже начался. Большая очередь выстроилась к иконе, её целовали и ей молились. Один убогий мужчина тыкнул в мою сумку и быстро скрылся в людях, также тыча в них пальцем. У пишущих записки собрались нищенки, просящие милостыню.
Праздник был в разгаре. Прихожане накупали иконы, благовония, книги, писали записки на молебен. Батюшка монотонно читал. А люди шли и шли бесконечно
01.09.11
Осенняя задумчивость играет с настроением
Отшумела Москва в воскресенье 04.09.11 был День города. А сегодня понедельник, начались трудовые будни. И Слава от этого очень серьёзный, а может, просто реагирует на погоду похолодало.
Дорога до монастыря стала привычной. Монастырь стоит как бы за стенами строго и нерушимо, и только всё вокруг меняется. Вот уже и листья осенние летят. Пришла осень.
Навестим могилу казацкого генерала. Она очень заметная, говорит Слава.
В некрополе, у лестницы в церковь, была протоптанная дорожка к могиле атамана Донских казацких войск, героя Отечественной войны 1812 года Иловайского А.В. Он воевал в частях М.И. Платова и Ф.Ф. Винценгероде, а также участвовал в войне с Францией 18061807 гг., с Турцией 18091811 гг. и в войне с Персией 1826 года. Особо почитается казаками большой траурный венок-могила у подножия высокого памятника в некрополе монастыря, охраняемого ими.
Сегодня необычайно тихо. В колокол били три раза, и Слава напряжённо прислушался, будто звон провожал его по кладбищу. Всё говорило о том, что здесь помнят великих людей и их могилы всегда отмечены знаком внимания. Кто-то да и положит цветок или воткнёт свечку. Вот и у Перова, с которым мы решили попрощаться, уже убрали возложенные нами цветы, но стояли две свечки. Вечная о нём память.
Выйдя из церкви, Слава сказал:
Пойдём ко мне, посмотрим киноленту «Живой труп» по Толстому, где Протасова играет Баталов. Это мой любимый артист.
Раз предлагаешь, то посмотрим.
Дома Слава показал свои фотографии. Я смотрела карточки и удивлялась, до чего же Слава эффектный мужчина. Если бы он жил в 19-м веке, он точно был бы гусаром и его любили женщины, впрочем, как и сейчас.
Но Слава себя назвал корнетом Оболенским, что кажется благородным. Да, это он такой герой 19-го века. Его даже две Елены любят: я и певица Дмитриева из Воронежа, которой он отсылает свои песни на исполнение. И думаешь иной раз, что он стоит на коленях перед всем Ленинским проспектом, где возвышается памятник Юрию Гагарину. Вот он, век 19-й, потом 20-й и рядом 21-й.
В «Живом трупе» плясали цыгане.
Это настоящая жизнь! восторгался Слава. Протасов это я, всё, как он, готов променять на веселье. Но с ним судьба обошлась жестоко и со мной обошлась так много раз. Я самый настоящий живой труп.
Странно, говорю я, Протасов себя в конце фильма убивает где-то за сараем, а в книге у Толстого сразу после судебного процесса в здании суда.
Всё-таки он труп, и ему уже всё равно, кто хочет строить счастье на его несчастье.
Это трагично.
Такова горечь жизни.
Я допила чай и стала собираться. Слава позвал пуделя Джеки, чтобы проводить меня. Тот засуетился, завилял длинным хвостом. Джеки молодой, светло-палевый пудель, бегает, как и Джонни. Но Джонни, чёрненького пуделя с широкой попочкой, уже нет.
В переходе на Ленинском проспекте, как всегда, сидел известный уличный гитарист Николай в чёрной шляпке и пел романсы. Слава его хорошо знает, этого старика-музыканта. Николай поприветствовал нас тихим хриповатым голосом и показал монетку.
Вот эта медаль будет тому, кто узнает, какую песню я пою.
Он приподнял колено и заиграл на гитаре, Джеки сидел у его ног.
Знаем, это романс «Очи чёрные», сказала я, когда Николай закончил исполнение.
Верно. Медаль самому умному и кудрявому, сказал Николай и вручил Славе десять рублей монетой.
Заработал, Джек! обрадовался Слава, и мы, попрощавшись с Николаем, вышли из перехода.
05.09.11
Бабушкины песни
Куда вы ходите со Славой? спросила меня бабушка, когда я пришла домой.
Бабуль, я же тебе всегда говорю, куда я хожу, в Донской монастырь, в некрополь.
А я старая, всё забываю.
Тебе же врач сказал после инсульта пить таблетки.
Да что таблетки? Их я, конечно, пью. Вот человека бы интересного повидать. А в какой монастырь со Славиком ходите?
Я же тебе рассказывала. Это известный монастырь. Там мощи патриарха. А мы со Славой цветы возлагаем к могилам известных писателей. Вот ты опять о чём-то задумалась, будто меня не слышишь.
Я бы с вами сходила, да ноги не ходят.
Там казаки, бабушка. Они на празднике собирались, пели песни.
А-а-а, раскатисто проговорила бабушка, я помню старую-престарую казачью песню, что в молодости ещё пела.
Правда? Спой, бабушка, спой.
Да мне с Ники гулять надо. Бабушка надевала в прихожей ошейник пекинесу.
Всё равно, бабушка, спой, настаивала я.
Вот видишь, меня даже шатает, стоять не могу.
Бабушка качнулась, упёрлась в ручку двери и запела песню «Тополина»:
Ой, чито жито. Ой, чито покосы.
Ой, как ты, бабушка, поёшь. О бабьей доле это. Сейчас где так услышишь? А ведь помнишь, помнишь песни!
Я молитвы и песни старые помню. Когда ложусь спать, их вспоминаю и Бога прошу. Раньше-то ой как пели, что будь здоров. И ещё я знаю казачью песню, похожую на эту.
Спой ещё.
А тебе надо просить Богородицу, чтобы дом охраняла и тебя берегла.
Хорошо, бабушка, сказала я и ушла за переписанным молитвенником.
14.09.11
Где-то уснула старость
Снова заходим в некрополь. Известная дорожка, давно знакомые памятники. Издалека узнаёшь могилы русских писателей. Они все украшены цветами. И думаешь, сколько было читано-перечитано книг, в которых заложена мудрость. Уже не смотришь на могилы, а хочется увидеть чистое небо. Но оно не видно за высокими деревьями. Они так стары, что загораживают небо. Остаётся только остановиться у дерева и подумать, будто и к тебе пришла старость, хромая старость. Ей бежать некуда. Зато всё она увидит, ничего не пропустит своими глазами. Вот мы и останавливаемся возле каждого дерева, как у каждой буквы в слове, и смотрим. А ведь дерево это поэма. А в некрополе дерево современник прежних веков. Оно пережило песни и легенды старых лет. Сколько их!
И только молчаливо стоит масонский крест. Это он и есть памятник-дерево. Что ж, его осталось только обойти. Он слишком таинствен и заговорен. А сколько их на кладбище тёмный лес, который немного пугает.
14.09.11
Волшебство осени
Осень зарядила дождём. Она плакальщица. Обычное явление дождь осенью. Даже когда небо ясное, всё равно дождь то польёт, то перестанет, и не можешь угадать, когда всё же стоит закрыть зонтик, чтобы больше не раскрывать.
В монастыре отшумел праздник Рождества Пресвятой Богородицы, всё затихло. Льёт унылый дождь. И так же, как летом, цветут розы в садике, и веет душистым цветом, а веранда сцена со скамейками вся мокрая, её залил дождь, и очень грустно теперь там. Дождь смыл следы праздничного веселья, бывшего на ней. Всё уходит, всё. Что же остаётся? Об этом молчат камни в некрополе.
Мы идём по старой мостовой, где замерла память о прошлых веках, когда сюда, в гуляй-город, приезжали цари на моление. Идём к стене с горельефами храма Христа Спасителя. Мариам, Девора, Мельхиседек все они библейские герои, вставшие против поработителей.
Я в чёрном сегодня, это цвет скорби. Проникаюсь сочувствием к сюжетам на стене. Вот юноша Давид несёт отрубленную голову Голиафа, что означало наступление израильских войск. Вот Мельхиседек встречает Авраама с пленными или царями.
Мы здесь со Славой не просто случайные прохожие, но ещё и позируем перед фотокамерой. Слава надел ковбойскую шляпу, американские джинсы и ботинки-казачки с цепочками. Мы фотографируемся. Это тоже наша память.
Обратно возвращаемся мимо старых могильных плит. За памятником Румянцеву-Задунайскому стоит бюст человека с львиной шкурой на голове.
Он похож на Александра Македонского. По одной версии, после своего завоевательного похода в Азию он пировал в кругу своих приближённых, на голове у него была львиная шкура с головой, и лапы льва обвивали его шею. В тот вечер Александра Македонского отравили.
Рядом огненно-красное дерево. Вот и осень оделась в «огненную львиную шкуру». Повсюду рыжие листья. Они кувыркаются, будто веселящаяся дикая кошка, что барахтается по земле. Листья летят и на памятники, точно хотят их пощупать, потрогать «нежной лапой».
Да, многое могут рассказать памятники. А вот двуликий бюст с двумя головами: женщины и старика. Что это?
Старость и молодость. Две грани жизни, когда человек уже взрослый.
Непростая осень-волшебница. И она соединяет своей магической палочкой молодых и старых, пересекает их жизни. И в замкнутом круге они уравновешивают и дополняют друг друга.
Снова сильно полил дождь. Плачет, плачет Осень, и хочется слагать стихи.
Мы открыли большой зонт и вышли из монастыря.
22.09.11
Простившись с Лиозновой
Как быстро прошла первая неделя октября. Сегодня на редкость тёплая погода. Отшумели ветра Астафия-мельничника, и опять тёплое солнце.
Сегодня девять дней со дня смерти Татьяны Лиозновой, сказала я Славе у метро. Её же будут хоронить на Донском кладбище. И нам надо почтить её память.
Значит, берём розы, сказал Слава.
Мы купили цветы и пошли к монастырю.
Лиознова просила похоронить себя скромно. Про неё поэтому мало говорят.
Да, я даже не знал, что Татьяну Лиознову на Донском кладбище похоронят.
Вчера я смотрела фильм о Юлиане Семёнове, по роману которого Татьяна Лиознова поставила свой знаменитый сериал «Семнадцать мгновений весны».
Ну его каждый мальчишка знает, и Вячеслава Тихонова в роли русского разведчика Штирлица.
Сюжет вымышленный. Но он стал доподлинной хроникой Великой Отечественной войны. А фильм «Карнавал» с участием Ирины Муравьёвой? Я помню, когда я училась в школе, в первый раз увидела этот фильм, потом с подружками пели и подбирали на пианино мотив песни «Позвони мне, позвони». Она была «визитной карточкой» каждой школьной вечеринки, где играла музыка.
Да, Татьяна Лиознова была звездой советского кино. И теперь остались одни воспоминания.
За воротами Донского кладбища мы увидели выходящих из-за часовни Серафима Саровского людей. Это шли с похоронной процессии Татьяны Лиозновой, которая уже закончилась.
За стеной захоронённых жертв политических репрессий ещё стояло телевидение, и рядом, за зелёным шатром, были видны большие венки. Мы подошли ближе. На могиле матери Лиозновой, Иды Израилевны, только что произвели захоронение её дочери Татьяны. Лежал лапник и несколько венков от Союза кинематографистов России. Вся могила была усыпана цветами. И мы положили розы. Немного помолчав, мы ушли за остальными с кладбища. В Донской монастырь мы пошли поставить свечи. Завтра день чудотворца Сергия Радонежского. Я хочу постоять у его иконы со свечой.
Икона очень большая, и у неё цветы, а паникадила нет, только рядом, у Пантелеймона целителя.
Попросить надо святого о помощи в нашем творчестве, сказала я Славе.
Он задумался. И когда я ставила свечку, тоже поставил её рядом.
В храме убирались, чистили пол.
Это что, санитарный день перед праздником? спросил Слава убирающихся.
Да, нас позвали здесь убраться, ответила молоденькая девушка.
А вы кто?
Мы из сферы обслуживания.
Кто?
Из кулинарного техникума. Нас сняли с занятий, чтобы убраться в монастыре.
Какое у вас почётное поручение, сказал Слава.
Выйдя из церкви, мы, как обычно, повернули в некрополь. Была самая настоящая осень. Жёлтые листья ковром усыпали могилы и брусчатку и шелестели под ногами. Я очаровалась надгробными памятниками, на которые падали лучи солнца. Памятники были настоящими произведениями искусства. На камнях были высечены книги, ангелы, вазы, шары всё, на что способна фантазия художника. Снова прошли к стене с горельефами и оттуда вышли к могиле А.И. Солженицына. Сели на лавочке возле неё. Могила была вся засыпана листьями. Миллион осенних листьев покрывал кладбище и засыпал и могилу, у которой уже не было цветов, как летом, и не горели свечи. И только у фотографии писателя, в двух вазах, ещё стояли несвежие гвоздики и астры.