В какой необычности страха живёт
Тот мудрый истец из привычной помойки,
Он тяжко гордится и слепит в окно,
Что тайное смыло им пищу давно
И лёгкому сердцу по правде тоскует.
Невнятный ответ и гордыня под стать -
Ты нелюдь в притворстве культуры души,
Что думаешь в общем то сырость и яд,
А лёгкой манерой уступки ты дышишь.
Но слон, как кирпич необъятен во льду
И мысль, как наивная стерлядь на плахе
Искусству взывает обыденный звук
И томно внутри на одре причитает.
Так снова кирпич ты кладёшь по утру,
Он будет лежать и душить это тело,
Пока равномерное в скользком бреду
Не вызнает чудо о новой потере,
То были помойные тени в аду,
Что стал ты внутри, как и яд не один,
Но чёрному свету под сказкой приду,
Чтоб выяснить эту прискорбную думу.
Бездонное кредо на мысли
Не отвечаешь мне, не оберег души -
Ты уберёг для формы страха в рукаве,
Он болью сон искал и в мудрости оскал
Твоя душа над миром пустозвонная.
Та степь стелила в мысль искусство забывать
Затерянное вспять и думать по-другому,
Но счастьем к слову мы не мыслью сожжены,
А волей в форме звёзд умом сошлись.
Искусственное в страсть не может приподнять
Моральный бег личин, чтоб этим перенять,
Как возраст полный враг, а сон в твоём лице
Та истина под словом солнца мысли.
Держись и будешь рад на том уже стоять,
Держать крамольный ад и русский свет в руке,
Он холод в были взглядов и доблесть наугад
Искать судьбу, что рад ты жить наедине.
Та роскошь в лицах мира искуплена и сном
Ты вертишь скол на кредо из других,
Он под любовью слаб и мерит цели нам,
Что думает то в склад умеет обратить.
Бездонный мир им рад и будущее в том -
Ты очертил нам в смелости по мысли,
Подручный свет руин, что в сердце изо льда -
Ты видишь в форме зла над этой птицей.
Летит в тот странный рай искусственного сна
Твой миф анахронизма в благе жить,
А роскошь в сердце им пустила свой восход,
Он русский в мере смысла сделать ход.
Забил ты номер в цель и час твоей беседы -
Не риск от утолённой ночи жить,
Ты будишь слой ревнивой догмы истины,
А страх удержишь в кредо им хранить.
Забыл восход под чёрным сном твой мир,
А тени разрядили рок в любви,
Он стал твоей моделью жить внутри,
Испытывая муку в гордой истине.
Нелестно счастью верить, больше мне -
Ты оказал над поводом подумать -
Тем чувством в мысли жизненной игры
И сам препроводил обратно в судьбах.
Законный свет в придворной неге сам -
Ты ищешь ночью, как блуждал в людских
Сердцах потомков власти и причуд,
По социальным вехам кредо и забот.
Откуда же искать твою печаль в любви,
Она лишь тонкой лаской в укоризне -
Снимает боль тоски по этой былине
И вновь становится тем русской на огне?
Желая видеть день в который раз -
Ты сам нашёл морали верный холод,
А кредо за окном не мучает и ходит,
Что дом былой любви из мира в нас.
Профессорский клич из немого окна
Быстроходно в тождестве устал
Формы результат над сном стоять,
Может прозу в числах им писать,
А над светом мудрых лет читать.
Стал большому миру мал твой стол,
Время ниже истин в строгом сне -
Впало в сон немилой робе вспять,
А над формой мужества им рок.
Будет смыслом к чувствам пребывать,
Зря в досаде личностью прожить,
Чисел свод немого в том держать
И над этим словом в духе жить.
Под лучину встретились на клич
Русский свет и мода в стол культур,
А затем, чтоб ночью в большем быть
Стали верить чувствам в знаке "жизнь".
Оправдал искусство за окном
Смертью больший путник, что проник
На глазах любви оставить клич
Над пропавшим возрастом под словом.
Им профессор видит в доме спички,
Отличает смертью боль на благе
И внутри идут умом привычки,
Чтобы жить из этой страшной дали.
Не смогли запрятать смыслом мира -
Те тугие формы в людях лично,
Им в одних умах хохочут мило,
Думая, что стали в этом притчей.
Под личиной схожести настал бы -
Клич манеры в философской догме,
Да, любить по-русски может только
Слово в мудром свете этих лет.
Над простором стало вновь светлее,
Открывает свод оконных писем -
Давний ход манеры жить в том истиной
И читать моральный свод законов.
Думая в профессорском обличии,
Забирая стол своих им истин -
Ты немым становишься под притчей
И тугим на ухо в мудром смысле.
Чуткость с каждым вздохом отличает
Свет пародий к ценности быть русским,
А потом идти под воздух мира
Над её гордыней в личной повести.
Стал профессор личностью довольной,
Страх ему спокойной ночью высмеял -
Тот апофеоз случайной мысли,
Чтобы жить искусством в каждом дне.
Над любовью клич внутри пародии
Создаёт свой ход искомой мысли,
В том ты ясный возраст над любовью,
В ком живёт история быть истиной.
Став по-русски в моде жить и видеть
Этот стол моральной неги в людях -
Ты пробудишь истины под чувство
И на этом слове статным будешь.
Проходимцы в несмешном аду
На дальней Волге, спрашивая строго,
Что сделать человеческим лицом
Внутри бессмысленной пародии убогого
Над необъятным адом мысли впереди?
Им тесно в грудь сжимают слов остатки
И счастье встретить Каспий над судьбой,
Но ценностью составив здесь покой -
Ты ходишь жалкой волей смерти в укоризне.
Поводья счастья стали бы немы,
А волны моря, спрашивая в полдень -
Не отдались от смерти той вины
Под род сомнений старости прожить.
Имея проходимцами под смерть -
Другую жалость в низменной оправе,
Ей жить устройством мира под собой
И горевать над мукой страха силой.
Под жизненным притворством стало ныть
Походкой ночи лунное возмездие
И тень беречь над ясностью прожить -
Плохую дань над сломленной главой.
Пускай отдал ты сон валдайской пыли
Под этот строй развалин и былин -
Ты жил в российской дали этим миром,
Он открывал твой возраст и покой.
Полночным вздохом потчуют карнизы
Твою оконную мораль ей тесный взор
Отлит под золотой прилежной старостью
И сам не свой от маски быть собой.
Стоит к возвышенному слою этих лет
Под проходимцем ясности в приличии -
Твой юмор жить всегда самим собой,
Как быть на бытие не в том отличии.
Здесь смерть держать в Валдае над судьбой,
За завтра опекая юный ветер мира -
Он сам не свой от муки старой нивы
И открывает зарево по вольности игрой.
Тот ад в пути багровой спеси лёг
В своей фатальной кромке жизни в нас,
Он болью видел сон открытых глаз
И дух российской близости в харизме.
Пускай по морю движет солнце в глаз
Свою свободу личности, им видя
Спокойный свет под чувством этих лет,
Забытых к той возвышенной мечте.
Бежит по Волге странный силуэт,
Он отражает вздох манерной пыли,
Им смотрит в чёткий вид валдайской мглы -
Культура права в собственных глазах.
А где-то ночью видит сон из нас,
Когда мы шли из счастья в дом отчизны
И край моральной ноши нам казался,
Как свет утопленного чуда над мечтой.
Но нет открытых глаз у этих истин,
Где ты в багровой оттепели сам -
Стоишь моральным звоном в чувствах нам
И открываешь ясность формы листьев.
Душа, в которой открывает смерть
Свой длинный воли капюшон надев
Сидит вокруг языческого в людях
Манера думать личностью, что вспять
Ты говорить любовь сумел и этим жить.
Но бурный слов поток ликует в нас,
Он душу поднимает в чёрствых судьбах,
А сон стихии к личности на днях -
Воркует в честной смерти на лице.
Почём мне знать, что был сегодня рад
Твой смелый день и чуткостью предчувствия
Ты отравляешь миром долгий взгляд,
А чёрный капюшон заправлен в ад.
Стремительно похожи сном огни,
Они твои знамения на людях,
То ищут проблеск меры сделать яд,
То пробуют застыть по форме судеб.
Их сладость пищи в вымученном сне
Пародией прошла в лихой причине
И сложным ветром обернулась в нас,
Не выучив тот формы долг и возглас.
Рискуют стать языческой под смерть
Природы славные блага и оперения,
Им сняли имена под долгий склад
Причины смерти в каждом мире судеб.
Но человек их ищет, открывая смерть,
И то изученное говорить последним -
Твой мир искусства повторять года
Над прошлой ношей муки, как тогда.
Ты верил имени не открывая случая,
Попробовали снять им ролью сна -
Причины жизни думать по-другому,
Но ночью окаймлённый воздух спал
И ветры отражались смертью снова,
Недолги будни в чёрном свете скал,
Пока они проходят маской в людях,
А верят искрами над доблестью и нам
По отражению любви сегодня будят
Тот воздух черт привычек от тоски,
Приравнивая ловкость к цели мира,
Но этот долг материи и слёз ещё
Не твой почтенный формы казус душ,
Он гордый склон под древней маской сна
И отражение сполна им красит боль,
А стиль природы раздаёт любовь.
Немыслима вина от чёрствой силы,
Спадает вдоль потери чёрный ствол
Любви, к которой стали мы ревнивы,
А долгий ад диктует свой простор.
Мы вынесли тот ужас в целых лицах,
А свод кромешной тяжести нам взять
Мешает смерть, то будит в сердце милость
И управляет формой цели вспять.
В душе, которой стали мы, как цели
Иметь свой чёрный цвет и стать руин,
А медленные воздухом в той вере -
Проняли ценный взгляд над Господином.
Ему отнять не могут возраст в нас -
Любви искусные моралии под силой,
А тяжесть смерти открывает глаз
По утончённой ловкости учиться в том любви.
Зачем вокруг?
Нелепый круг потерян и увит,
Давно закрытой пропастью в себе,
Работа слова высится вокруг,
А остановка счастья времени игра,
Не дожидался в оправдании любить,
Искать манеры в скопленной душе,
Пропавшей мужеству, чтоб это осознать,
Зачем тебе играть вокруг уже?
От страха сломлен памяти магнит,
Он помнит имя в сердце от вины,
Но ты ему поднимешь звонкий миг
От права долга памяти в плену,
Не стало умолять в себе она,
Займёшь ли сердцу нужное вокруг,
Затем ты обвиваешь этот круг
И собственное счастье впереди.
Не раз от страха пройден на беде,
Устало веришь прошлому до судеб,
Как личный поводырь ума осудит
Ментальный прочерк имени в себе,
Когда ты поднимаешься в беде
И слог за счастьем медленно воркует,
Он знает точно в жизни не пребудет,
Та наглая работа в страх судьбе.
За ней искал зачем то хилый ветер
Магнитный вой под стрелами из лиц,
Оружием мечты стрелял под этим
И новой сказкой верил, что увы -
Ты сон для перманентной воли глав,
Внутри оправой ищешь сотни прав,
Но вздох судьбы сегодня не осудит,
Пока летают прочерком до судий -
Уставшие в вопросах смыслы, для.
Их нет и нет твоей надежды верить,
Устал, что поредели в тон судьбе -
Твои оконченные памяти потери
И держит страх свою стрелу на глубине
Пародий крика в муках о пощаду,
Зачем тебе искать создание звёзд,
Им причитают вымыслом нам ад,
Но волей страха думать в том зовут.
Покорной ли оставил смертью вал,
Обвит он призмой вольности внутри,
Как сон анархии и сердце впереди,
За что ты вышел этим вместо судий,
Устал и стёрла в прошлом каждый день -
Твоя манера думать все за зря,
Ты форма философской робы я,
За что и говоришь обратно глядя,
Услышит ли мотив твою мольбу,
Но мы остались в том же мире прав,
Где нет тебя, а нынче только страх.
Твоя душа любви континентальной
Меж образами права в сердцеедах
Ты славишь утомительный, как ночь
Обрывок счастья, встретив сон и смелость,
Он будет горд в приличии нам только.
За океаном смотрит вдаль Акрополь
И недрам блага возвышает твердь,
Умеют жить под пристальным им Богом
Верховных черт скульптуры: образа и стиля.
На званных ликах утоляют словом брань,
А ствол Египта будит верхи этих лиц,
Приказывая ночью стынуть в страсти
Континентальной ношей блага и любви.
Ты будишь зов долины, чтоб ей пасть,
А ночь внутри сибирских стен у слова
Окутывает робкий ветер снова
И ублажает городские стены мира.
Пустили стрелы нам под вечностью внутри
Опалы ветхих кладезей из права и оковы -
Внутри монгольской степи мужества знакомой,
Что вечно ходит в страхе под нагим.
Искусство поднимает в том приличие,
В китайской речи мудрость пашет вновь
И открывает вольность милой встречи
На верхней палубе изнанки лиц и стран.
Они пребудут снова в дар отличием
По европейской схожести мучения и славы -
Иметь свою культуру в странной роли
На душах личности природы блага в боли.
Как ветхий ищет странный слог на том,
Он поднимает камень в тесных рамках Бога,
Откуда вынув кладезь в форме рока
Под душами искусства смотрит нам.
Пропал континентальный вихрь затмения,
Он сжёг мосты и право в смелость быть
Любовью личности под ужасом возмездия,
Им оставаться этим в дар своим рабам.
Подходит личный фокус на равнинах,
Иль стать индийской площади от мира
Сегодня искупает страх за подлостью,
А ветер Рима в бытие родном.
Нисходит ночь и виден сплошь Акрополь
Внутри нечаянного образа последних
Искусств противоречий в днях и вепрях,
Они твоей душой уходят небом прочь.
Египетский воззрел народа тот укор
И падать им не страх умеет в вольность,
А дух сегодня в социальных модах
Под ревностью которого ты жил.
Опять по философской робе спрятал день
Манеру думать европейскому лицу,
Как жить в степи на многих присказках и душах,
А в этом праве миру быть умом.
Нетленный посох на любви прошёл
И жив искусством по японской лире
Завет формальной гордости, что сном
Прошли года внутри войны и мира.
Непростительно смотрит Босфор
Наугад открываю шкатулку руин,
Ей отснята материи форма твоя
Или впадина робкого солнца вокруг
Заблистала от снов по полудню.
Не оставил растерянный импульс храня
По великому полю рассудка любви,
Что уложит покорные воды внутри
И посыльному ветру на придатке возможного.
Если нищим по форме украдкой идёшь -
Ты опять непростительно твёрд у себя,
По рассказам могильному свету берёшь
Уязвление нового утра от боли.
Волны падают в сердце и этим своё
Утопичное сходство ты видишь вдали,
Всё блистает Босфор на свои корабли
И отличному имени шлёт то приличие.
Помогли ли украсить моральные сопки -
Эти образы моря под правом им созданным,
Ты стоишь на проливе из множества солнца
И оно покрывает всё личное нравом.
К средиземному поиску машет рукой -
Твой Стамбул, он сегодня опять дорогой
И нетленно отыщет моряк по руке
Провидение нового ужаса там вдалеке.
Не пути ли в турецкую сторону сна
Унесли эти грёзы, там миру весна,
На отчаянной маске меж роз и снегов -
Утопает под словом о дух человеческий.
Под прибрежным искусством запишет утёс
Те моралии слова на тихом пути,
Непростительно смотрит под след уходя,
Как им душу под сложный прогресс отвести.
Нужно глазом своим им в понятии стать,
Верить словом по водам меж странной игрой
И манерами длится твой смелый прибой,
По проливу, к которому снова иду.
Текущий день, откуда не приду
Один одинокий потомок идей,
Ходил из обыденной доли теперь,
Он автор и прозы любви бытия,
Гнездится его волевая фортуна -
Нам, в пригоршне толики часом ума,
Она отживает и сердцу вина,
Где нет идеала то вымыслу такт -
Один выбирает из слова дурак.
Текущему свету остался путём,
Измеренным правом, на нём и ему -
Ты автор и враг удовольствия жить,
Бежать, чтобы думать одним,
Любить, чтобы спать рядом,
На верности эхо другого ума,
Потомка поэта и, в том глубина -
Его пародийная кладезь небес,
Могил из случайностей роли других.
В немых остановках пускали они -
Текущие ливни из масок разгула -
В другом одичании мира творить,
Чтоб думали благом ему открывая -
Могильное солнце из нежности сил,
Один он летает откуда печать -
Скабрёзная дура и в том толчея -
Абсурдного тока над тенью другого,
Его не добытой судьбы золота.
Нет спеси любить и старению блага -
Ты день не текущий и думать теперь,
Не надо от чувства забытого взгляда,
Пути преисподней от вещи на снах,
Их стало, так много обдумали стало быть -