Хлопает дверь, и мы с пацаном остаемся одни. От громкого стука, он пугается и начинает орать еще громче. Я скольжу усталым взглядом по стене обои на ней давно пора бы обновить, сажусь на край матраса и опускаю голову, зарываясь руками в волосы. Слушаю детский плач и монотонный, в унисон, шум крови в ушах. Мне бы давно привыкнуть, но до сих пор такие ночи вызывают только чувство безграничного ужаса. Если Эйприл не удалось уложить его до десяти, эта пляска продлится еще минимум пару часов. А в шесть мне вставать в школу. «Как же я катастрофически устал», думаю на секунду, но тут же надавливаю на глаза, чтобы проснуться, и, встряхнувшись, поднимаюсь.
Ну что, бро, потусим? улыбаюсь я, уже заранее зная, что раньше двух сегодня не лягу. Беру Ноэля на руки, вытираю ему рукавом слюни и выключаю свет.
Глава 8. Анна
Теперь я иду в школу с гораздо большим воодушевлением, потому что у меня появился новый друг. Он все-таки помог отыскать мою парту. Его зовут Эрик, и мы можем разговаривать. Он учит меня новым словам на амслене9, потому что его язык гораздо богаче чем мой. Теперь я могу показать такие редкие слова как «кринж» и даже «селфи».
Эрик говорит, что в штатах около полумиллиона таких, как мы. Когда я думаю о его словах, мое сердце замирает. Потому что в эту секунду еще пятьсот тысяч человек поднимают руки, чтобы сказать «привет», «до встречи», а может робкое «я тебя люблю», а это целое море людей, и значит, никто из нас не будет одинок.
Мы с Эриком приезжаем на школьную стоянку в одно время, идем навстречу друг другу и улыбаемся. Иви отворачивается, делая вид, что занята. Ревнует. У меня никогда не было подруг, кроме нее. Времена Августа она не застала. К тому же после случившегося в кабинете мисс Остин я так и не решилась прийти на игру, и Иви до сих пор дуется.
Ладно, у меня все равно первым испанский, говорит она, оставляя нас вдвоем.
На входе в школу Август задевает Эрика плечом, отталкивая с прохода так сильно, что тот врезается спиной в металлический шкафчик.
Эй! едва удержавшись на ногах, успевает выкрикнуть Эрик, но ОДоннел даже не оборачивается. Эрик вовсе не хлюпик и не тихоня, но даже я понимаю: дать отпор кому-то из Ржавых парней он вряд ли в состоянии. Какого черта он творит?
Жаль, я не смогу объяснить, что у Августа на уме, сама его действий давно не понимаю. Знаю только, что теперь он на меня не смотрит. Ему настолько неприятно находиться со мной в одном помещении, что он постоянно демонстративно отворачивается. У нас несколько совместных уроков и если на математике у мисс Остин его выкрутасы не проходят, то на истории ему вполне реалистично удается изображать больного, вечно смываясь с урока, лишь бы я не маячила у него перед глазами.
«Не обращай внимания».
Я отворачиваюсь, не желая продолжать разговор, но Эрик трогает меня за локоть, вынуждая посмотреть на него.
«Ты с ним знакома?»
Чувствую, как внутри все сжимается.
«Мы были друзьями. Раньше».
В эту минуту я рада, что мы можем говорить без свидетелей, потому что даже Ив никогда не рассказывала про наши с Августом отношения. Эта история случилась так давно, что уже кажется неправдой. А может, разум просто пытается стереть болезненные воспоминания.
«Когда-то у наших семей был общий бизнес. Я достаю из кармана рюкзака ручку. Их осталось мало, но несколько мне удалось сохранить. На корпус нанесен логотип из двух переплетенных «О» «Олридж ОДоннел». После одной из налоговых проверок на фирму завели уголовное дело. На Майкла, маминого мужа, ничего не нашли, а отца Августа посадили».
«И надолго?»
«Пожизненно».
Вот же черт! удивленно раскрывает рот Эрик.
«Мама говорит, если он будет вести себя нормально, могут выпустить досрочно. Лет через десять пятнадцать».
Ого, присвистывает Эрик. Поэтому он тебя так возненавидел?
«Нет, не думаю. Расследование длилось больше полугода. Все это время наши семьи продолжали общаться. К тому же Август всегда говорил: даже если Майкл и подставил его отца, я ведь в этом не виновата».
«А он действительно его подставил?»
Я пожимаю плечами.
«Если честно, правды до сих пор никто не знает. Но мы всегда сохраняли нейтралитет».
«Может, он выяснил что-то еще?»
«Например?»
«Вдруг отец смог доказать ему, что ваша семья виновна? Поэтому он на тебя взъелся».
«Нет, грубо перебиваю я. Август бы никогда не стал относиться ко мне иначе из-за этого».
«Много времени прошло, он мог измениться».
«Не мог».
Аннет уже голосом.
«Не мог, останавливаю я его, потому что уверена на сотню процентов. Здесь что-то иное. Вот только я сама не понимаю что».
«Да нет там ничего, отмахивается Эрик. Просто некоторые считают, что могут вести себя как подонки. Вот и все».
Его шпилька колет слишком больно.
«Август не подонок!»
«Поверь, за свою жизнь я повидал их достаточно, чтобы судить».
«Тебе семнадцать, Эрик. Что ты там повидал? И давай закроем эту тему».
«Мне кажется, ты просто пытаешься найти ему оправдание».
Невозможно повысить голос, если его нет, но если бы я могла, то сделала бы это обязательно.
«Ты просто не знаешь его так, как я!»
Эрик останавливается. Мы застываем посреди коридора, рассерженно сверля друг друга взглядами. Я чувствую, как краснеет лицо. Мы стали друзьями всего неделю назад, но уже умудрились поссориться.
«Хорошо, хорошо, успокойся. Он поднимает руки и отворачивается, ероша волосы на затылке. Я просто хочу разобраться».
В этот момент мне становится стыдно. Стыдно и обидно. Ведь я и сама не понимаю, почему так отчаянно пытаюсь обелить Августа. Возможно, Эрик прав, а я просто устала притворяться и делать вид, что дружбу еще возможно вернуть. Но до конца учебного дня эту тему мы больше не поднимаем.
После уроков я иду на отработку к мисс Остин. Сегодня наша с Августом первая «совместная среда». Когда я открываю дверь класса, он уже там.
А она что тут забыла? вскидывается он так, будто я специально себе наказание устроила. Хотя в какой-то степени это и так. У меня серьезные подозрения, что ты меня преследуешь, Лягушка.
Мистер ОДоннел, угомонитесь, пожалуйста, и выполняйте задание. Проходите, Анна, с абсолютным спокойствием произносит учитель, снова глядя на Августа, и добавляет: Да, и давайте обойдемся без обидных прозвищ.
До конца урока мы даже не смотрим друг на друга. И не разговариваем. Когда звенит звонок, Август убегает впопыхах, как вор с места преступления. Неужели ему настолько неприятно меня видеть? От этой мысли становится так больно, что приходится обхватить себя руками.
«Новую реальность нужно просто принять», говорю я себе. Знаю: нас связывает лишь привычка. Она словно поводырь, что каждый раз тянет за рукав. Но любую привычку можно вырвать из сердца, как сорняк. Надо только решиться. Вернувшись вечером из школы, я сажусь на подоконник и смотрю в окно дома напротив. Оно занавешено другими шторами, заставлено другими цветами, а живут там другие люди.
«Аннет, прости за сегодня, пишет мне Эрик. Я перегнул. Могу позвонить насчет доклада?»
Мы сдаем его вместе. Эрик долго договаривался, чтобы нас выслушали после уроков и мне не пришлось выступать публично. Он внимательный и заботливый, а главное понимает меня без слов. Впервые за два года я задумываюсь о том, что смогу делать то же, что и другие. Встречаться с парнем, держать его за руку, не испытывая дискомфорта и не ощущая собственной ущербности.
«И ты прости меня, отправляю я ответ. Жду в скайпе. Включай камеру».
Когда он присылает смайлик, я улыбаюсь.
Глава 9. Анна
В пятницу Паола Мендес приглашает всех на вечеринку в честь Хеллоуина. Я не иду. Хотя живу в Штатах больше шести лет, терпеть не могу этот праздник. И пусть моего мнения большинство не разделяет, со мной внезапно соглашается Эрик. Поэтому вместо того, чтобы толкаться в примерочных, выбирая повторяющиеся из года в год пыльные костюмы, мы прыгаем в его старенький «додж» и срываемся в Вильямсбург.
Почему сюда? спрашивает Эрик, когда мы выходим из машины.
«Потому что в семнадцатом веке Хеллоуин не праздновали, смеюсь я, раскинув руки в стороны, и, делая всего шаг, перемещаюсь на двести пятьдесят лет в прошлое в колониальный город. Эрик вытаскивает у меня из волос листок, упавший с ближайшего дерева. Хэллоуин стали праздновать в Америке гораздо позже, поясняю я, проходя мимо усадьбы, некогда принадлежавшей губернатору, и маня Эрика за собой. Все эти атрибуты, вроде гирлянд из паутины и резных тыкв, появились лишь в конце девятнадцатого века. А здесь их еще не придумали».
Мимо проходит строй солдат, облаченных в красные мундиры. Эрик провожает их изумленным взглядом.
«Только не говори, что никогда здесь не был», удивляюсь я, глядя в его распахнутые глаза.
«Мы недавно перебрались в Вирджинию», поясняет он.
«Боже, сколько красоты я тогда должна тебе показать!»
Если бы могла, закричала бы от радости, потому что обожаю это место до глубины души. Обожаю за запах, стук копыт, за шум улиц и музыку из открытых окон, за то, что здесь нет пыльных и скучных музеев: весь город музей. Ежедневно несколько сотен человек надевают одежду времен войны за независимость и просто живут. Ходят по улицам, запрягают лошадей. Трудятся в крошечных магазинчиках и лавках, создавая то самое волшебство.
«Гляди. Ухмыльнувшись, Эрик кивает на гору тыкв, сваленных у порога одного из домов. Как ни сбегай»
«Это просто тыквы! морщусь я. Никакого подтекста».
«Почему ты так не любишь этот праздник? Только посмотри, разве они не милые?» жестикулирует Эрик. Уголки его губ упрямо ползут вверх.
«Нет, этим меня не купишь. Я качаю я головой. Как бы люди суть этого праздника ни прятали, его смысл не меняется».
«А разве он вообще есть? Это же просто веселье».
«У всего в этом мире есть смысл, Эрик. Ты как будто приобщаешься к загробному миру, даже если не хочешь этого. Можешь считать, что между светом и тьмой я просто выбираю свет».
«Ты могла бы нарядиться ангелом».
«Разве это не свободная страна? улыбаюсь я. Я же могу выбрать просто не участвовать?»
Туше, смеется он, уже вслух. Подходит к установленным прямо на центральной площади колодкам для головы и рук и добровольно заковывает себя в них. Сфотографируй меня! Должно же хоть что-то остаться на память, просит он, жестом предупреждая, чтобы я отошла с дороги цокая копытами, в город въезжает старинная повозка, запряженная четверкой лошадей.
Я делаю пару снимков на его камеру, но когда возвращаю ее, Эрик берет мою руку в свою. И, кажется, сам от этого невинного жеста смущается. Хочется сказать хоть что-нибудь, чтобы разбить неловкость, но он не отпускает мою руку, а говорить одной рукой я не мастер, поэтому приходится молчать. Но только мне.
Спасибо, что привезла меня сюда, благодарит Эрик, медленно отпуская мою ладонь.
«Очень надеюсь, что ты не из вежливости», прищуриваюсь я, стараясь, чтобы он смог прочитать все и по моему лицу. Эрик смеется.
А ты забавная. Давно знаешь амслен?
«Пару лет».
Я гораздо дольше. Мой младший брат родился глухим. Поэтому еще в младшей школе нам всем пришлось язык жестов выучить. Наверное, это было самое счастливое время в моей жизни, произносит он и тут же морщится, сжав пальцами переносицу. Жесть! Фигово, наверное, прозвучало, да? На самом деле, я не то имел в виду. Мои родители всегда заняты, а в те месяцы нам приходилось каждый вечер проводить вместе. В общем, это было забавно. Мы поначалу часто ошибались.
Я касаюсь его плеча, привлекая внимание, чтобы ответить:
«Нет, это очень мило. Я и не помню, чтобы после переезда мы с мамой проводили столько времени вместе. Все ее свободное время занимал новый муж, а мое И тут же понимаю, что снова назову имя, которое не стоит называть. В общем, я считаю это отличным времяпрепровождением».
А как родные понимают тебя? вдруг спрашивает Эрик, видимо, в надежде выпытать мой самый потаенный секрет. Они тоже говорят жестами?
«Нет, признаюсь я. Мне приходится с ними разговаривать».
Что?
Он даже останавливается, ошарашенно глядя на меня.
Ты можешь говорить?
Я поднимаю глаза к небу, заламываю пальцы.
«Да. Но не проси меня делать этого. Пожалуйста».
Но почему?!
«Долгая история».
Нет, подожди.
Его улыбка тускнеет. Мы опускаемся на лавку под дубом, лицом друг к другу, чтобы удобнее было общаться. И я вижу, что Эрика буквально разрывает от любопытства.
«Почему тебе это интересно?» спрашиваю я.
«Потому что я с самого утра рассказываю о себе, а о тебе до сих пор ничего не знаю».
«Да я не особо интересная».
«Но не мне».
Теперь уже он вгоняет меня в краску так что, кажется, даже температура воздуха поднимается на пару десятков градусов.
«Если тебя интересует, хорошо ли слышу я, то ответ да. В детстве у меня не было проблем со слухом или голосом, говорю я. Все случилось чуть меньше двух лет назад. Паршивое стечение обстоятельств. В нашем гараже произошел взрыв. Меня чудом спасло то, что я стояла в стороне. Осколками разбитых стекол повредило горло. Но мне повезло. Могла обгореть или покалечиться. Так что заржавевший голос не такая уж большая плата».
Я бы хотел его услышать, вдруг серьезно произносит Эрик и берет мои руки в свои.
Извини, лишь губами. Но я не могу.
И, высвободившись из его ладоней, поясняю:
«Он навсегда останется покореженным. И я не хочу, чтобы люди слышали меня такой».
Ты поэтому всегда что-то носишь на шее?
Мне нравится его прямолинейность, поэтому и ответ я даю максимально честный:
«Да. Поверь, у меня там такой узор из швов, что никому не захочется разглядывать».
Не то чтобы эти шрамы сильно меня заботили. Да, они уродливы, но я никогда особо не старалась их скрывать. Хотя сейчас на мне сразу два чокера. А всего их у меня двенадцать, под любой цвет и стиль одежды. Когда все случилось, мама купила мне несколько свитеров с горлом и четыре платка на зиму. Кажется, ее мои шрамы смущали даже больше, чем меня саму. Я повесила их в шкаф, но так как большую часть года в Вирджинии стоит атомная жара, решила, что все-таки чокер лучший вариант.
Можно? спрашивает Эрик. Его рука тянется в мою сторону, и я отклоняюсь.
«Нет, извини».
На такой уровень близости я пока перейти не в состоянии. Как будто Эрик сделал шаг ко мне, а я два от него.
Это ты меня извини, тушуется он. Зря я так сразу.
«Все нормально. Думаю, стоит сначала узнать друг друга поближе, прежде чем заниматься столь интимными вещами», шучу я, разбивая повисшую между нами неловкость.
А вот это мне нравится, смеется Эрик, подавая мне руку. И мы, болтая о всякой ерунде, встречаем закат в Вильямсбурге на лавочке возможно, ровеснице самого города.
Когда поздним вечером его машина останавливается напротив моего дома, мы оба замолкаем и какое-то время просто сидим в темноте и тишине.
«Спасибо за компанию, благодарю я от души. Показываю на пакет из закусочной, И за еду».
Никто и никогда, кроме родителей ну, и Тобиаса, вынужденно, не угощал меня ужином, пусть даже это всего лишь картошка фри и кола.
Я провожу, говорит Эрик, явно не желая прощаться в машине.
Я киваю, хотя сама, медленно вылезая со своей стороны, думаю, что было бы куда лучше просто помахать друг другу, бросить «увидимся в школе» и закрыть дверь. Мы подходим к моему дому.
Ну что, до завтра?
Эрик пристально, но с ноткой сомнения смотрит мне в глаза и как будто хочет склониться ко мне, поцеловать, но так и не решается. Поэтому я сама делаю шаг назад, расставляя все точки над «i». Пусть пока будет так.
«До завтра, улыбаюсь, глядя на часы, и, не сдержавшись, добавляю: Ты еще успеешь вырезать пару тыкв».
«И ограбить пару домов на конфеты», со смехом добавляет он, отступая к машине спиной вперед и салютуя на прощание.
Я жду, пока автомобиль тронется с места, и только потом закрываю дверь. Пару секунд стою, не двигаясь, но ловлю себя на том, что невольно улыбаюсь.