Знала это и Оксана Фёдоровна. И потому, впустив Митрича в дом, постаралась всячески продемонстрировать своё полное неведение и недоумение относительно столь неурочного визита.
Самагонка, ці што, скончылася? предельно миролюбиво поинтересовалась она, лишь только полицай прошествовал мимо неё, словно мимо неживого предмета, в чистую половину и водрузился на табурете, предварительно швырнув его на середину.
Ну, дык я налью, я імгненнем, засуетилась хозяйка. Я зараз, ты пачакай малехо, у мяне і бульба яшчэ гарачая ў печы. Я імгненнем.
Ахалоніся, резко осадил её Митрич. Его налитые кровью глаза уж больно внимательно оглядывали комнату, ощупывая и взвешивая каждый находившийся в ней предмет. Гасцей, ніяк, прымаеш? бросил он как бы невзначай, не преминув при этом цепко пронаблюдать за реакцией сильно струхнувшей женщины.
Якія госці? вскинулась Оксана. Гасподзь з табой, Прохар, не да гэтага, сам ведаеш!
Сам-то ведаю, самодовольно хохотнул полицай. Сам-то я ведаю ўсё, и совершенно без всякого перехода завопил: Кажы, курва, каго хаваеш!
Ды што ж гэта, в ответ тоже чересчур громко заголосила Оксана. Што ж гэта такое, людзі добрыя?! Жыву адна, муж даўно памёр. Ледзь-ледзь перабіваюся без усялякі дапамогі, мала мне бед, ці што? Дык яшчэ і не вядома ў чым абвінавачваюць? Якія госці, Проша, аксціся! Сам зірні, усе шчыліны правер. Знойдзеш чаго, можаш гэты момант мяне прыстукнуць.
І прыстукну, а тое чаго ж! опять сменил свой звериный рык на мнимую весёлось Митрич. А ну, паказвай сваіх гасцей, кажу, па добраму! А то
Не надеясь, видно, что Оксана сама выведет кого-то, он, словно волк в загоне, заметался по хате, открывая двери и переворачивая попадавшуюся ему на пути нехитрую мебель. Сам процесс ночного обыска доставлял ему, очевидно, несказанное удовольствие, иначе чем можно было объяснить то, что стремясь разоблачить неизвестного врага, Прохор сорвал даже одеяло и подушку с кровати хозяйки и с видимым наслаждением растоптал высокую перину до такой степени, что пух, подобно зимнему инею, скоро украсил не только пол, но и подоконники в хате.
Піць трэба менш, Проша, тихо, с трудом сдерживая готовую выплеснуться наружу ненависть, проговорила Оксана. Гэта табе па п'янцы нехта прымеркаваўся, а ты па маю душу на ноч гледзячы заваліўся.
Па п'янцы кажаш? угрожающе прошипел Митрич, приблизив свою морду к лицу хозяйки настолько, что у последней чуть с души не своротило от запаха застарелого перегара, исходящего из пасти полицая, который, и впрямь, не просыхал последнюю пару дней. Малі бога, дурніца, каб гэта, як ты кажаш, мне здалося!
Ды што ты, Проша, насамрэч! Оксане отступать было некуда, и она, зная приверженность Митрича к спиртному, решила сделать главную ставку. Што ты як не родны-то! Давай вып'ем ці што, пасядзім як людзі. Праца ў цябе цяжкая, нервовая, не адны, так іншыя забіць могуць. Адна самагонка-то і ратуе.
Ды ты чаго гоніш, дурніца?! заревел было Митрич, однако предыдущих децибел в его голосе как не бывало. Чаго малоціш, мова без костак! Немцы-то чаго мне зрабіць могуць? Я ж ім верай і праўдай.
Яно вядома, вядома, Проша, почти угодливо подхватила Оксана, не забывая при этом наливать мутной жидкости в стакан, уже поставленный перед Митричем. Яно, вядома, она ещё раз согласно покивала головой, ты ім верай, і яны табе вераць. Откеле ж ім ведаць, што ты ў нас сексотом лічыўся, на НКВД працаваў. Не прывядзі Гасподзь, пазнаюць! Заб'юць бо! Оксана в притворном ужасе всплеснула руками.
Ды ты чаго мелеш? уже почти шёпотом переспросил Митрич. И по тому, как забегали его глаза, женщина поняла, что не ошиблась в своих догадках насчёт этого прохиндея и его таинственной способности выходить сухим их воды и при коммунистах.
Ведаю, Проша, ведаю, уже более уверенно подтвердила она и добавила самогонки в мигом опустевший стакан бывшего тайного осведомителя. Ну, чаго ўжо было, таго ўжо няма. Я ўжо забылася ўсё. Але і ты мяне не чапай!
Полицай молча осушил предложенный ему стакан и резко встал, чуть не опрокинув шаткий стол, за которым сидел.
Ну, добра. Пашанцавала табе, Ксана, што не знайшоў нікога ў цябе, в голосе Митрича, хоть и утратившего громкость, таилась такая угроза, что у женщины похолодело на сердце. Але глядзі, усе мы тут пад богам ходзім. Куля шалёная дарогі не разбірае. Каго заўгодна заваліць можа, не оборачиваясь на застывшую хозяйку, полицай твёрдо, словно и не пил вовсе, двинулся к выходу.
И только резкий, словно выстрел, звук хлопнувшей в сенях двери заставил Оксану прийти в чувства. Не обращая внимания на беспорядок, царивший в доме, она быстро потушила свет и, схватив свечку, заторопилась к схрону, где в ужасе от всего услышанного ждала её Анна.
Бегчы нам з табой, дзеўка, трэба, жарко зашептала ей Оксана, лишь только спустилась в подпол. Напэўна, суседка, сцерва, прагаварылася.
Куда бежать-то? задохнулась от страха женщина, по пятам которой шествовала смерть.
Вядома справа, да партызанаў, последовал удививший Анну абсолютной уверенностью ответ, больш няма куды. Збірайся. Зараз прама і пойдзем.
Глава восьмая. Михаил.
Небольшой городок Калинковичи, куда Михаил прибыл на поезде, встретил его обычным набором привокзальных радостей. Грязным заплёванным перроном, визгливой торговкой пирожками сомнительного качества, специфическим запахом дешевого табака и неприкаянностью неуютного зала ожидания.
Тоска, подобно приливу, сначала нахлынула на Михаила мутной волной, а затем отступила, оставив его душу в сиротливом одиночестве. Помимо воли он всё больше и больше думал о своих настоящих родителях. Нет, его привязанность к приёмным, как выяснилось, матери и отцу ничуть не стала меньше. Более того, история его спасения добавила к ней щемящую благодарность. Он искренне любил Зинаиду, но новое чувство разделяло его сыновью любовь на две, пока ещё не равные части.
Кто она, та молодая, родившая его, Михаила, женщина, уходившая с мужем на смерть, и во имя спасения ребёнка не издавшая ни единого звука, когда чьи-то добрые руки выхватили её сына на краю бездны? Какое мужество ей потребовалось, чтобы не повернуться, не посмотреть вслед любимому дитяте, дабы не выдать ни его неожиданную спасительницу, ни его самого свою кровинку? Каким был его настоящий отец, на пороге вечности думавший только о его, Михаила, спасении? Множество жертв было принесено во имя того, чтобы он, взрослый, здоровый мужчина, вот сейчас уверенно шагал к стоянке городских автобусов, вдыхая пыль мостовой вперемешку с запахом цветущих акаций.
Вопросы, раньше казавшиеся ему несущественными, обступили его, как стая враждебных галдящих птиц, норовящих побольнее клюнуть в самые чувствительные места: «Имею ли я право продолжать своё умиротворённое растительное существование, зная, какая цена за него уплачена? В чём моё истинное предназначение? Не является ли моё странное видение мира чьим-то предначертанием свыше? Не должен ли я найти его?..» еще даже до конца не сознавая того, Михаил уже начал долгий путь возвращения к своим корням, к самому себе.
Эй, мужик, что растопырился среди дороги? Давай, двигай, не задерживай движение!
Внешний мир, очевидно, не питавший к Михаилу никаких положительных чувств, решил грубо материалистически ворваться в ход его размышлений в виде водителя автобуса, которому начинающий философ не оставил ни единого шанса выехать со стоянки.
Ну, чего встал, говорю?! шофёр по старой русской привычке, сохранившейся, увы, исключительно только в провинции, не проходить мимо чужой беды, покинул своего пропахшего бензином железного монстра и подошёл к Михаилу. Случилось чего? белобрысый мужичонка, чьи добрые, выцветшие от дальних дорог глаза смотрели с искренним сочувствием, моментально вывел кающегося ветеринара из состояния ступора.
Случилось, правда, кивнул головой Михаил.
Да брось ты, незнакомец неожиданно хлопнул его по плечу, совсем уже как своего. Небось, жена ушла? Так ты не горюй. Тут баб-то знаешь сколько? Жена это мужичок, не имея для сравнения ничего лучшего, ткнул пальцем в проржавленную морду своей машины: что вот этот автобус один ушёл, другой приедет! Тебе куда надо-то?
До Мозыря подкинешь? к Михаилу стало постепенно возвращаться чувство реальности, а с ним и понимание необходимости действовать.
В Припяти решил искупаться? радостно подхватил шофёр. Так я мигом домчу! Залезай, давай, мы как раз туда и едем! Вот бабы сволочи! возмущался он, уже садясь на водительское место. Чего с людьми делают! Я бы им!.. мужичок продолжал ещё что-то говорить о женщинах в целом и в частности, пока пассажиры, галдя, рассаживались в салоне на видавшие виды дерматиновые сиденья, сохранившие, вероятно, воспоминания о седалищах не одного поколения.
Тебе куда? бесцеремонно обратилась к Михаилу тётка внушительных размеров, плюхнувшись рядом. Её объёмистый, подстать хозяйке, багаж так же бесцеремонно загородил весь проход.
А что? не совсем понял вопрос опешивший Михаил.
Ну, сходить где будешь? раздражённо повысила голос тётка.
На улице Ленина, а что?
Вопрос соседки был настолько неожиданен, что ветеринару ничего не оставалось, как сказать ей чистую правду.
Вот и хорошо, удовлетворённо крякнула тётка. Мешок мне поможешь вытащить. А к кому едешь? этот угрожающий вопрос поверг бы в смятение любого, но не того, кто обладал способностью видеть радугу. От чересчур воинственной дамы исходил шоколадно-коричневый цвет, совсем такой же, как когда-то от папы Адама. А значит, она была совершенно не опасна просто чересчур озабочена своими житейскими делами.
К Софье Ароновне. Знаете такую?
А чего нет? почему-то возмутилась напористая тётка. Знаю. Ты кто ей будешь?
Племянник, не найдя, как получше ответить, робко промямлил Михаил, и тут же понял, что это признание в родстве он совершил напрасно.
Видали мы таких племянников! моментально огласил автобус зычный голос соседки. Это ты сколько ж шлялся, племяш? Чтобы родную тётку вот только теперь вспомнить?
Она жива?! не веря своей удаче, спросил Михаил, окончательно уронив себя в глазах попутчицы.
Нет, ну он ещё спрашивает! раскалилась женщина. Родная тётя с хлеба на квас перебивается, еле живёт на жалкие копейки, а племяннички только сейчас о ней вспомнили! Нет, ну вы только подумайте!.. она, словно самоподзаряжающееся устройство, вопила всю не очень близкую дорогу до Мозыря и, совершенно не осознавая, рассказывала Михаилу о его до сей поры неизвестной родственнице, одновременно развлекая пассажиров автобуса.
Софья Ароновна, если можно было верить разбушевавшейся Брукгильде, вела очень одинокий образ жизни. Похоронив всю свою семью во время войны, и сама чудом уцелев при фашистской оккупации, она существовала на ничтожную пенсию и на подачки соседей. Как это принято в неиспорченных ещё всевозможными государственными переменами небольших городках, ей помогали всем миром. Ничего удивительного поэтому не было в том, что явление неожиданно образовавшегося родственника повергло жительницу Мозыря в праведный гнев, в мгновение превратив её из просто попутчицы Михаила в его конвоира.
Ты со мной пойдёшь, распорядилась тётка, лишь только он выволок из автобуса её тяжеленный багаж вкупе с ней самой. Я тебя самолично с рук на руки сдам, обосновала она своё решение.
«Даже в самой неприятной ситуации есть свои положительные моменты, приободрился Михаил, поспешая за новоиспечённой конвоиршей. Без этой шумной дамы я вряд ли бы так быстро отыскал адрес, указанный на открытке».
Соня! пронзительно заверещала тётка, лишь только они подошли к небольшому двухэтажному дому, скромно притулившемуся в глубине двора. Смотри, кого я к тебе привела! Этот босяк говорит, что он тебе родственник!
Рык, способный поднять усопших из могилы, к удивлению дамы, из чьих уст он вырвался на волю, не произвёл никакого впечатления, ибо ожидаемого шевеления в нужном окне первого этажа вслед за ним не последовало.
В чём дело? обеспокоено поинтересовалась Брукгильда, и, не долго думая, изо всех сил забарабанила во входную дверь. Соня, открой, это я, Сима! вновь закричала она, но уже менее воинственным тоном. У тебя всё в порядке?
Видимо, хозяйка квартиры всё-таки была дома, так как в ответ на столь эмоциональный призыв из-за двери послышался слабый голос:
Входи, Сима, там не заперто.
Дверь, и впрямь, оказалась отворенной, и, словно нехотя уступая напористой атаке, медленно приоткрылась, дохнув на пришедших застарелым запахом сердечных капель вперемешку с керосином и чем-то ещё, до боли напомнившем Михаилу родной дом. Он вместе со своей не в меру активной спутницей вошёл сперва в небольшую прихожую, где старые, много повидавшие на своём веку рассохшийся шкаф и зеркало, испещрённое мелкими крапинками ржавчины, вполне наглядно свидетельствовали о более чем скромном образе жизни своей хозяйки. Пара холщёвых занавесок предваряла вход в небольшую комнатку с печкой-голландкой. Несмотря на кричавшую изо всех углов бедность, в комнате царила почти стерильная чистота, и даже кровать, на которой лежала обладательница всех этих «несметных богатств», была застелена до синевы белым постельным бельём.
Да что с тобой, подруга? Никак, заболела? в голосе попутчицы Михаила начисто испарились базарные нотки, уступив место тревоге и сопереживанию.
«А я в ней не ошибся», отметил ветеринар, наблюдая, как Сима почти нежно похлопала больную по руке, предварительно по-хозяйски поправив сползшее на пол одеяло.
Врач был? сочувственно спросила она.
Да не волнуйся ты, всё хорошо, это я так, по-стариковски занемогла, скоро встану. А кого это ты ко мне привела? глаза больной обратились в сторону Михаила, продолжавшего стоять в дверях, ничего не вижу. Мил человек, попросила она, ты подойди к свету.
Ветеринару ничего не оставалось, как подойти вплотную к кровати больной, чтобы дать ей возможность хорошенько себя рассмотреть.
Боже! Софья Ароновна неожиданно резко привстала с кровати. Неужели ты дал нам перед смертью возможность свидеться! Рафочка, подойди ко мне, дорогой, дай я тебя обниму!
Глава девятая. 1941 год, Анна.
«Интересно, почему кладбище непременно привлекает к себе стаи воронья?» не к месту пришло в голову Анне, когда она вместе с Оксаной, державшей на руках спящую Саррочку, приблизилась к столь скорбному месту, выбранному ими для временного укрытия. Воронам, в свою очередь, тоже совсем не понравились незваные соседи. Когда-то гуси помогли спасти Рим, подняв при приближении врага немыслимый переполох. Очевидно, эта слава терзала и их малоприятных товарищей по отряду пернатых. Стоило трём живым душам зайти за кладбищенскую черту, как это вторжение на покойницкую территорию было отмечено громким карканьем, способным переполошить даже молчаливых обитателей могил.
У, праклятыя, выкармышы фашысцкія! погрозила им кулаком Оксана. Бач, раскрычаліся! Ды ты не бойся, дзеўка, добавила она, взглянув на побледневшую от страха Анну. Мы тут ноч пераседзім у вартоўні. Ні адна сабака не пранюхае. А ўжо завідна рушым.
Строение на краю кладбища, незаслуженно получившее гордое звание сторожки, больше походило на гнилой зуб посреди беззубого рта. Сложенное когда-то, скорее всего, для хранения инвентаря, оно претерпело на своём веку немало потрясений, настолько сильных, что находясь внутри него, можно было, не имея никаких окон, прекрасно наблюдать за всем происходящим снаружи. Так что, по правде сказать, большой разницы между улицей и этой постройкой в данном случае не было.